Народное творчество (Фольклор) - Армянские предания Страница 3

Мельничными жерновами закрутились дни, недели, годы, увеличивая доходы и седины художника. И странно: чем меньше работал Мануг, тем больше богател. Заморские мастера выстроили ему дворец. В его конюшне стояли скакуны лучших пород. Жена Мануга тонула в шелках. Дочери блистали драгоценностями. Сыновья небрежно швыряли золотыми. А самого Мануга знатные наперебой приглашали в гости. Молча ездил он на всякие торжества. Молча ел и пил. Не успевал встать из-за одного стола, как его усаживали за другой. И вновь вино, тосты, весёлая музыка, звучавшая для художника погребальным плачем. Никто не догадывался, что Мануг перестал видеть людей такими, какие они есть. Теперь их видел такими, какими они хотели выглядеть. Легкие кисти тянула вниз тяжесть кошельков. Лестью затуманились когда-то пронзительные глаза. Сальными стали руки от жирных шашлыков. С ненавистью смотрел Мануг на жену, толкнувшую его на этот путь. Невзлюбил и детей, которых богатство растило ленивыми и чванливыми. Они сорили деньгами, пахнувшими унижением отца.

А вскоре на людей обрушился мор. Болезнь свирепой тучей носилась по селениям: кто был силён – ослаб, кто был слаб – погиб. Люди вспомнили Бога и поспешили в храмы. Начали резать скот во имя всемогущего. А тщедушный Ованес не заболел. Не слегли ещё несколько чабанов. Задумался гончар: почему бы? Догадавшись, собрал всех, кто ещё мог ходить. Привёл на горные луга, где искал для своих кувшинов новые формы. Сказал измученным людям старик:

– Если небо бессильно, сами спасём себя. Чабаны здесь пасли овец – не слегли. Я рвал эти травы – не заболел. Oелебны они! Давайте соберём травы. Будем поить соком слабых и больных. Поднявшиеся на ноги пусть спасают других.

Долго боролись за жизнь. Страшный недуг наконец отступил. Исцелился народ и прославил Ованеса. Песню о нём сложил ашуг. Тут вспомнили о картине Мануга: сражается с чудовищем богатырь, и лицом он похож на хромого гончара. Священники признали в нём святого. Картину повесили в церкви, на видном месте. Она стала иконой. И толпа, до этого хохотавшая над ней, теперь со слезами молилась на неё. С тех пор, как семью Мануга спасли крестьяне, в просторном дворце стало тесно ему. Однажды ночью он не выдержал. Вышел из покоев и направился в горы. Но горы его встретили враждебно: неистово хлестал дождь, яростно упирался ветер, сбивая с ног. Мануг скользил к пропасти. Падал, и пачкались дорогие одежды. Поднимался он – ветер гнул, сгибал, швырял на камни. Мануг с горечью думал, вытирая кровь: «Я купил земные блага, отдав взамен свой волшебный дар. Отдал и обессилел. В бедности силу я черпал в горах, а теперь и горы обессиливают меня…»

Не преодолев подъёма в суровых горах, Мануг к рассвету вернулся назад. Крестьяне уже запрягали быков. Озябшие дети помогали им. «А мои ещё спят – устали от танцев и пиров. И долго ещё будут спать… Да и я усыплён. Разве раньше мог бы пройти мимо крика нищеты!» – И вдруг за спиной услышал голос гончара:

– Никого теперь не видит Мануг. У него сейчас позолоченные глаза!.. Сжался Мануг от оскорбления – знал: заслуженного – и побежал в старый дом. Выбил заколоченную дверь. Схватил поломанные кисти, когда-то верой и правдой служившие ему. Прижал к груди. И сказал он кистям, как погибшим воинам:

– С тех пор, как я вам изменил, души обездоленных стали недоступны мне. Я куплен богатством, которое уродует моих детей, похитило мой дар. Теперь я не хуже других обманываю народ. Но обманывать можно и без позолоченных глаз. Так пусть же ослепнет уводящий Упал Мануг на палитру с засохшими красками. Палитра покрылась кровью – последней краской художника.

Голубиный скит

Ленк-Тимур пришел – изувер, палач;С ним – огонь и меч, с ним – туга и плач;Не узлом сдавил нас удав-дракон —Наше племя враг полонил в полон.На прибрежье, где дышит мглой Севан,У озерных струй он разбил свой стан —Там, где, к богу сил воскрылясь душой,Сторожит наш край монастырь святой.В те поры в скиту – опекун армян —Преподобный жил схимонах Ован,День и ночь молясь за родной народ,За крещеный люд, за неверный род.Как прознал Ован из затворных стенЗлых татар набег, христианский плен,Осерчал зело, затужил вельми,Что владеет так сатана людьми,Не скончал молитв седовласый мних,Хвать за жезл – и вон из ворот святых.Бормоча идет куда путь ведет.В забытьи – на гладь бирюзовых вод:Заплескал Севан, но седой росойДоплеснуть не смел до ступни босой,Как увидел то басурманский князь.Хилым былием задрожал, склонясь,Завопил, завыл с высоты крутой:«Не гневись, вернись, человек святой!С миром в дом вернись!» – Так взмолился хан;Повернул стопы в монастырь Ован.Чуть на брег сухой оперся жезлом,Бьет угоднику супостат челом:«Ты бери с меня, что велишь старик,Золоту казну, аль на власть ярлык!»«Не купить меня ярлыком, казной,Отпусти, отдай мне народ родной!Пусть, куда хотят, без помех идут,Песню вольную жития поют!Аль в поднебесьи уж простора нетПтицам божиим? Али тесен свет?»Лиходей в ответ: «Столько душ отдам,Сколько душ войдет в монастырский храм,Ну, ступай, старик, да не помни зла!»И велел тотчас с одного крылаЗаходить толпе полоненной в скит:Столько вольным быть, скольких храм вместит.Стража грозная от застав ушла;Потянулся люд, что река текла,За святым вослед чрез одно крыло:За сто тысяч их в малый скит вошло, —Не наполнился и один притвор.Удивляется басурманский ворДиву дивному, сторожам кричит,Новых пленников отпускать велит.Тучей люд валит, в церковь вваливает, —За тьму темь число переваливает:Все не полон скит, все гостей зовет;А людской поток плывет, да плывет.Уж и в третий раз Ленк-Тимур кричит,Остальной полон распускать велит.Идут задние, и – за рядом ряд —Все прошли во храм. Одичалый взглядВодит лютый враг до окружных гор:Пленных нет, как нет. И все пуст собор,Ужаснулся хан: «Это явь иль бред?Обыскать весь скит! Разыскать их след!»Входят бирючи во святой притон:Там Ован один; на коленях он, —Очи ввысь вперил, – словно в землю врос;Борода влажна от обильных слез.Сколько в малый скит ни вошло армян,Обернул их всех в голубей Ован, —Умолил на то благодать с небес, —И в родимый дол, и в родимый лесВыпускал он птиц на живой простор:Все в приют ушли неприступных гор.Упорхнули все – и сполох утих,И стоит, один, на молитве мних.

Десница и меч

Покоряя страны, порабощая народы, дошел до Армянского нагорья мировержец Тугрил. Захватил он множество уделов, превратил в развалины великолепную столицу Багратидов – Ани и, наконец, раскинул стан на берегу Ванского моря.

На рассвете, глядя на окутанный синей пеленой остров Ахтамар, предводитель сельджуков замышлял новые завоевания, мечтал о новой славе.

Конец ознакомительного фрагмента.