Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински Страница 3

Я хочу, чтобы у читателя сложилось четкое представление о том, каким было отношение Оруэлла к важнейшим проблемам своего времени, как и почему это отношение менялось. Я не собираюсь гипотетически рассуждать о том, как мог бы Оруэлл отнестись, скажем, к Брекситу. Подобные умозрительные рассуждения можно, конечно, было бы подкрепить определенными цитатами, но такой подход мне не близок. Помнится, что в 1993 году премьер-министр от консерваторов Джон Мейджор процитировал строчку из Оруэлла: «Старые девы едут на велосипедах к святому причастию в утреннем осеннем тумане»10, совершенно позабыв о том, что эта цитата взята из эссе «Лев и единорог», в которой писатель выступил со страстной защитой социализма. Когда на посвященном самым запредельным конспиралогическим теориям сайте InfoWars цитируют Оруэлла, можно быть уверенным в том, что понятие двоемыслия является совершенно реальным.

Социалисты, консерваторы, анархисты, либералы, католики и либертарианцы самых разных мастей утверждали, что роман отражает их ценности и взгляды, а Милан Кундера считал, что произведение Оруэлла является «политической мыслью, замаскированной под роман»11. Бесспорно, что роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» представляет собой не такую ясную и понятную аллегорию, как, скажем, «Скотный двор», в котором связь повествования с реальным миром является более очевидной. На самом деле достаточно простая проза Оруэлла создает сложный и многогранный мир. Роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» часто называют антиутопией, хотя его с таким же успехом, а также в той или иной мере можно было бы назвать сатирой, предупреждением, политической декларацией, психологическим триллером, шпионским романом, готическим кошмаром, произведением постмодернизма или любовной историей. Большинство людей читают роман в юности или молодости, он их ранит, производит колоссальное впечатление. (В книге, пожалуй, описано больше страданий и содержится меньше оптимизма, чем в любом другом литературном произведении, входящем в школьную программу.) После чего уже мало кто перечитывает произведение во взрослом возрасте. А это, конечно, немного печально. В зрелом возрасте этот роман кажется еще более странным и насыщенным, чем многие помнят его по первому с ним знакомству, и я настоятельно рекомендую вернуться к нему. Как бы там ни было, но в приложении я дал его краткое содержание, описал героев и напомнил ключевые понятия.

Сам я впервые прочитал роман в подростковом возрасте, проживая в южной части Лондона. Как говорил сам Оруэлл, книги, которые мы читаем в молодости, остаются с нами навсегда. Роман впечатлил меня. Но надо иметь в виду то, что дело происходило в 1990 году, когда было очевидно, что коммунизм и апартеид уходят с исторической сцены, положение дел в мире не казалось таким уж оруэллианским, а общее настроение было позитивным. Даже после терактов 11 сентября в США актуальность романа не сильно выросла, его цитировали в контексте политического языка, СМИ или слежки за гражданами, но не для описания ситуации в целом. Демократия шагала по планете, и большинство людей считало, что интернет – это что-то исключительно положительное.

Однако пока я планировал написание этой книги и работал над ней, ситуация изменилась. Люди с тревогой начали вспоминать политические события 1970-х и, что гораздо хуже, 1930-х. В книжных магазинах появились издания с названиями «Как кончается демократия, предупреждение о фашизме», «Дорога в несвободу» и «Смерть правды», в которых обильно цитировали Оруэлла12. Вышло новое издание «Истоков тоталитаризма» Ханны Арендт, которое рекламировали как «нон-фикшн концовка романа “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый”»13. Переиздали и написанный в 1935 году роман «У нас это невозможно» Синклера Льюиса об американском фашизме. Вышел довольно тревожный сериал «Рассказ служанки», адаптированный по роману, написанному Маргарет Этвуд в 1985-м. Героиня романа Фредова, роль которой исполняет Элизабет Мосс, говорит: «Раньше я спала. Вот так мы все это и пропустили»14. Но мы-то уже не спали. Эта реплика напомнила мне цитату, которую Оруэлл написал о фашизме в 1936-м: «Если вы делаете вид, что это всего лишь аберрация, которая исчезнет сама по себе, то вы видите сны, которые закончатся, когда кто-нибудь ударит вас резиновой дубинкой»15. Роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» – это книга, которая должна была «разбудить» людей.

«Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» стал первым полноценным романом-антиутопией, написанным с пониманием того, что антиутопия является совершенно реальной. Эту антиутопию уже создали в Германии и СССР продолжал создавать в странах Восточной Европы, в которых одни люди заставили других жить и умирать за железным занавесом. Сейчас эти режимы исчезли, но роман Оруэлла продолжает напоминать нам о самых страшных кошмарах, форма и содержание которых могут постоянно меняться. «Для меня это греческий миф. Бери его и делай с ним все что хочешь, чтобы исследовать самого себя»16, – говорил Майкл Рэдфорд – режиссер экранизации романа, сделанной в 1984-м. «Это зеркало, в котором каждая эпоха видит свое отражение»17, – утверждал в 2013-м один из актеров театральной постановки, сделанной Робертом Ике и Дунканом Макмилланом. Певец Билли Брэгг утверж дает: «Каждый раз, когда я его перечитываю, он кажется мне совершенно другим»18.

То, что в наше время роман не потерял своей актуальности, можно воспринимать как обвинение и политиков, и граждан. Этот роман является предупреждением, а также напоминанием о неприятных уроках, о которых мы, кажется, позабыли после смерти писателя, в особенности тех, которые говорят о том, какой слабой может быть правда по сравнению с властью. Я не буду утверждать, что роман является как никогда актуальным, но, черт побери, он гораздо более актуальный, чем нам могло бы хотеться.

Надеясь, что мой рассказ не слишком искажает действительность, я все же убежден, что, описывая такие события, никто не может оставаться совершенно объективным.

Часть I

1

История остановилась

Мы живем в мире, в котором никто не является свободным, практически никто не чувствует себя в безопасности, в котором почти невозможно быть честным и остаться в живых1.

Оруэлл, «Фунты лиха в Париже и Лондоне», 1937

Незадолго до Рождества 1936 года Джордж Оруэлл вошел в здание лондонской редакции The New English Weekly. Он был одет, словно отправляется в путешествие, и в руке у него был тяжелый чемодан. Оруэлл заявил: «Я отправляюсь в Испанию»2.

– Зачем? – удивился слегка пижонского вида француз Филип Майре, он же редактор издания.

– Кто-то же должен остановить фашизм, – последовал ответ.

Кем был этот стоявший в кабинете Майре тридцатитрехлетний человек? Какое впечатление он