Японцы «на рубежах» - Владислав Иванович Дунаев Страница 3

Мы не верим в широко рекламируемую буржуазной публицистикой социальную «гармонию» японского общества — ее не существует, кроме как в расчетах правящих кругов, прикидывающихся «добрым братом» слабого. «Неидеологичность» японца — выгодный власть имущим миф, который служит для доказательства существования лишь единственной, отражающей якобы «общенациональное единодушие», правящей буржуазной идеологии. Этот миф помогает благополучным не слышать многих вопиющих диссонансов в японской «гармонии». Но эти диссонансы доходят до сознания японского труженика, они подчас разрывают честную душу молодого японца.

Юноши и девушки Японии не желают становиться послушными винтиками механизма капиталистического производства: Oi-ш отказываются превращаться в «человека предприятия», их не устраивает намеченный «работодателями» курс на двойную — физическую и духовную — роботизацию, даже если под нее, играя на патриотических чувствах, глубоких у каждого японца, пытаются подвести «национальные традиции». Молодой японец хочет жить и работать в нормальных человеческих условиях.

Сегодня молодость Японии — это ее совесть, ее будущее. И велика поэтому ответственность тех, кто лишает молодость прекрасной романтики юности. Но навязывание псевдоромантики реваншистского толка — это уже преступление. Судьба Японии решается в борьбе сил реакции и сил прогресса за молодежь. В этой борьбе всем тем, кто думает о будущем японского народа, поможет прошлое страны — высокая культура, добрые традиции, богатая опытом история и ее уроки.

"УНИКАЛЬНЫЕ ЯПОНЦЫ"?

При массовых опросах в буржуазном обществе нередко спрашивают: в какой стране вам больше всего хотелось бы жить? Вот как прозвучало в этой связи заявление известного ориенто-лога Грегори Кларка: «Из всех стран мира я предпочел бы жить в Японии». Это было сказано в беседе с японским издателем С. Ямамото по поводу выхода книги Кларка «Японцы: источник их уникальности». Можно было бы и не заострять внимания на легковесном интервью буржуазного ученого, хорошо знающего падкую на всякого рода сенсации западную прессу. Однако постановка вопроса об «уникальности» японцев в противовес всем другим «неуникальным» нациям серьезно настораживает.

Кларк — австралиец.

Более десяти лет живет в Японии, но много путешествует. При этом, как он любит повторять, стоит ему на короткое время покинуть Японию и очутиться в какой-либо другой стране, будь то на Западе или на Востоке, как Кларк ощущает, что «попадает в общество привычных представлений». Излишне объяснять, что «привычное» для Кларка означает западноевропейское. Он так и говорит — общество европейского образца, европейского мышления. И напротив, возвращаясь в Японию, Кларк, по его словам, вновь проникается ощущением чего-то необычного — атмосферой «абсолютно иного, уникального мира».

Рассуждая о причинах «уникальности» японцев, Кларк первоначально выдвинул предположение, что в истории Японии должно было произойти чрезвычайно важное событие, подобного которому не знала история европейских народов. Именно это событие, дескать, легло в основу формирования японцев как нации, сделав их столь отличными от всех других. Однако сравнительный анализ исторических вех в развитии народов не обнаружил такого события в истории Японии, исключая разве «закрытие» страны для внешнего мира более чем на двести лет. Тогда Кларк пошел по другому пути. Используя прием доказательства от противного, он выдвинул гипотезу: в истории Японии ничего особенного не происходило. Напротив, своего рода «отклонение» следует искать в истории' Европы. «Уникальны» поэтому не японцы, а европейцы. В данном случае для Кларка «уникальны» означает «противоестественны». «Отклонением» в истории европейских народов, с точки зрения Кларка, явились «межнациональные войны». Это они якобы сделали все европейские народы нетерпимыми друг к другу, «противоестественно идеологичными», что отличает их от японцев. Япония вплоть до новейшего времени не знала межнациональных войн, поэтому японцы, в представлении автора выпущенной книги, «чужды всякой идеологии». ■

По Кларку, всякое человеческое общество руководствуется определенными принципами (и здесь с ним можно согласиться). Отличие японского общества от европейского состоит в том, что европейцы опираются на идеологические принципы, а японцы — якобы на принципы «чуждой идеологии морали, чувства долга и сочувствия человеку», что объясняется «неидеологич-ностью», «неинтеллектуальностью» и «чистой эмоциональностью» японской нации. С точки зрения Кларка, «именно эмоциональность лежит в основе более высокого развития японского общества по сравнению с европейским, так как смена эмоций происходит гораздо легче, чем переход от одной идеи к другой».

Прямо скажем, концепция Кларка не нова. Более того — она чрезвычайно широко распространена в современном буржуазном обществе, защитники которого, отстаивая «идеалы и ценности» капитализма, все чаще возлагают надежды на «деидеологизацию». Но, возможно, Кларку действительно удалось открыть не тронутый идеологией «первозданный» оазис в мире XX века, на первый взгляд тщательно сокрытый за сугубо типичными проявлениями капиталистической системы, к тому же в наиболее развитых ее формах? Достаточно этот вопрос поставить, чтобы понять: открытие Кларка существует лишь в его воображении. При всем своем преклонении перед японцами Кларк упрощает их духовный мир, обедняет историю и культуру Японии, дает сугубо искаженное представление о японской нации в целом. Ведь именно идеология во все периоды развития цивилизации составляла и составляет основу духовной жизни (Того или иного общества. И японцы здесь отнюдь не исключение. Недаром редакция журнала «Сюкан Асахи» предпослала записи беседы Кларка с Ямамото едкий подзаголовок — «Уникальная концепция» японской нации».

Японские историки отмечают, что па протяжении веков Япония имела две основные системы ценностей — заимствованные и переосмысленные буддизм и конфуцианство, которые мирно соседствовали,, сосуществуют и продолжают сосуществовать в наши дни с чисто японским синтоизмом — культом природы и предков. Опираясь на традиционные верования, японца с самого рождения воспитывали в духе безоговорочного повиновения и верноподданничества. «Заветы»1 японцу, умещавшиеся на двух страничках ученической тетради, вплоть до 1945 года заучивались наизусть. И по сей день каждый японец старшего поколения может без запинки повторить их. При этом на лице его появится едва заметная улыбка — воспоминание о давно ушедшем, трудном, порою жестоком, ио неповторимом детстве...

...Среди кварталов японских городов легко узнать здания учебных заведений — будь то школа или вуз. Они отличаются своей, как правило, стандартно-унылой архитектурой, определенными контурами плацев, выделенных для общих сборов и занятий физкультурой, а также несмолкающим гулом детских и юношеских голосов. Пожалуй, ничто другое не поможет столь ярко представить картину предвоенной Японии, как сероватые, чем-то напоминающие казарму старые школьные здания. И если прийти сюда не