На окраине Руси. Мифология и язычество балтов - Теобальд Страница 3

лишь наслаждениями чувственными. Жрецы обещали за гробом людям добродетельным: красавиц, никогда не стареющих жен, вкусные кушанья, сладкие напитки, летом – белую одежду, зимою – теплые тулупы, спокойный сон на мягких ложах, неувядающую молодость и непоколебимое здоровье, постоянное веселье, пляски и игры; кроме того, всякая блаженная душа получала в вечности сто новых понятий, из которых каждое открывало ему по сто новых блаженств, не известных на земле. За то преступных, злых и непослушных жрецам людей ждали по смерти страшные наказания: боги отбирали у них все, чем наслаждались они в жизни, и низвергали их в Прагарас (ад), где свирепый Поклус жестоко и вечно терзал их и заставлял выть и стонать в тысячах мук без конца (Лука Давид, ч. I, с. 20; Дусбург, ч. III, гл. 5).

Литвины веровали, что различие состояний, существующее на земле, сохранится и в вечности. А потому они и были убеждены, что князья и бояре будут князьями и боярами и по смерти, воины останутся воинами, ремесленники – ремесленниками, земледельцы – земледельцами и что за гробом каждый будет нуждаться в том, что составляло при жизни необходимость его существования. Поэтому с умершими князьями и знатными людьми сжигались на кострах рабы, рабыни, лошади, собаки, соколы, дрогоценности, одежды, броня, меч, копье, лук со стрелами, пращи и другие предметы, которые любил покойник. Верование это очень сходно с индийским, связанным с сожжением вдов. С прославившими себя в боях героями сжигали нередко и пленников, как, например, с телом Гедимина. С телами же ремесленников и земледельцев погребались разные ремесленные инструменты, лемехи от сох, топоры, посуда и другие орудия, которыми они зарабатывали себе при жизни хлеб (Юцевич, с. 286; Яротевич, ч. I, с. 186; Нарбутт, ч. I, с. 383).

Литовцы верили, что где-то на Востоке существовала гора блаженства, Анафиель, Анафиелас, на которую когда-то придет какой-то всемогущий бог, больший из всех богов, судить добрые и злые дела людские, для чего и воссядет на этой горе, высочайшей, крутой, гладкой, как стекло, на каковую гору души умерших могут взобраться и держаться на ней не иначе как при помощи медвежьих или рысьих когтей. Поэтому на костры и в могилы клали означенные когти.

По этой причине (Нарб., с. 355) люди преклонных лет не обрезывали собственных ногтей, но запускали их. Молодые же люди когда стригли их, то не выбрасывали, а кидали в огонь, так как верили, будто ногти пригодятся по смерти и их со временем легко будет найти в горнем пространстве, куда они будут занесены дымом. Но если бы кто-нибудь разбрасывал свои ногти, то по смерти пришлось бы ему долго отыскивать их, до тех пор, покуда не нашел бы последнего обрезка, так как без них он решительно обойтись не мог. Отсюда возникло поверье, будто тени умерших нередко скитаются между домами и в большинстве случаев замечаются на кучах мусора и сора, где они как будто чего-то ищут.

Бедняк утешал себя тем, что он легче всякого богача взберется на гору Страшного суда, преддверие вечного блаженства, которым будет он наслаждаться в кругу своих дедов, в веселье и свободе и будет огражден от преследований русских, поляков и немцев и сам начнет повелевать меченосцами.

Чем человек был богаче, тем труднее было ему взобраться на Анафиелас, потому что земные богатства отягощали его душу; хотя же звериные когти, оружие, лошади и рабы и помогали душе подниматься на гору, однако если она была грешна пред богами, то на нее нападал живший под горою дракон Вижунас, отнимал от нее все богатства и ее самое, наравне с душою какого-нибудь грешника-бедняка, предавал на волю буйных ветров, которые и уносили ее в ад.

Таким образом, литовцы имели понятие о рае и аде. Первый, по их мнению, находился на небе (Дунгус), далеко, на северном конце Млечного (по-литовски птичьего) Пути. Там души праведных пребывали в жилище богов, наслаждались беседою с ними и вместе пили Алус (мед или пиво), этот бессмертный напиток богов, соответствующий древней амброзии, мальвазии, нектару. Второй, т. е. ад, находился в преисподней, под землею.

В то же время верили, что неизвестный бог живет на Дунгусе, судит людей еще при жизни их, а со смертью назначает душам их награды или наказания.

Но вера в бессмертие души, при учениях религии, исполненной заблуждений и суеверия, имела, как сказано выше, превратные понятия о загробной жизни душ. Непоколебимо убежденные в награде или наказании по смерти, литовцы чрезвычайно заботились о будущей судьбе своей души, а потому умирающие завещали всегда своим родным как можно строже исполнять над ними все обряды погребения и в особенности – ходатайствовать у жрецов, чтобы они приняли все меры для проведения души в блаженную вечность. Воля умирающего была исполняема со строжайшею точностью, иначе не исполнивших ее ждало мщение богов, в котором Поклус не замедлял показывать свою силу.

Веровали еще, что душа почившего тотчас после похорон проходила мимо жилища жреца и даже самого верховного жреца в том виде, в каком было погребено ее тело, давала ему знать о своем присутствии, оставляя что-нибудь из вещей, с которыми оно было похоронено, или изображая на воротах жреца какой-нибудь знак, руну или хотя бы зарубку оружием. В таком случае жрецы обладали возможностью спрашивать тень, чего еще недоставало ей для приобретения жизни вечной, и затем указывали ей и пути к месту вечного упокоения. Родственники покойного ничего не щадили для жрецов за подобную услугу (Нарб., с. 384).

Очевидно, подобные верования возбуждали ненасытную жадность корыстолюбивых жрецов, которым языческо-литовская религия и обязана своими темными сторонами и многими варварскими и отвратительными обрядностями.

Но рядом с этими представлениями в литовском народе уживалась и вера в метемпсихоз, или переселение душ в новорождаемые тела людей и даже прочих животных. По Нарбутту (с. 383), литовцы переняли это верование от предков, индо-скифской отрасли (!). Следы этого верования, по свидетельству летописца XIII столетия Кадлубека (кн. IV, с. 19), сохранились и в позднейшее время между простым народом, который верил, будто душа