Тайны гениев. Три книги в одной - Михаил Семенович Казиник Страница 33

В этом мире существуют все основные математические величины, все сиюминутные нормы, необходимость продавать свой труд тому, кто взамен обеспечит более или менее приличные условия для существования физического тела Творящего. В этом мире есть масса условностей, правил общежития, правил выживания.

Второй мир, то есть то пространство, которое не поддается логическому осмыслению, это мир, объединяющий великую энергию Космоса с энергией тех, кому дано получать всеобщую космическую информацию и транспортировать ее в условия Земли.

Между миром, ограниченным во всех направлениях, и миром, где нет верха и низа, очень нелегко поддерживать контакт бесконфликтно.

Цель гениев – черпать энергию неизмеримого, безграничного мира и поддерживать ею энергию мира ограниченного.

Земному телу невероятно трудно существовать сразу в двух этих измерениях.

Отсюда – столь частые нервные истощения, отсутствие привычной земной логики в рассуждениях гениев.

Отсюда их одиночество, неумение устроить свою жизнь в соответствии с повсеместно принятыми нормами исчислимого мира.

Но если спросить у Гения, хочет ли он поменять свою беспокойную жизнь на жизнь обычного человека, то, сколько бы Гений ни жаловался, он скажет, однако, твердое НЕТ!!!

Ибо, во-первых, он не сможет жить по-другому, а во-вторых, Гений подсознательно чувствует, что в этом мире ему дано задание и для него открыты иные измерения.

Борис Пастернак, прекрасно ощущая место художника в мире, написал:

Не спи, не спи, художник,

Не предавайся сну.

Ты вечности заложник

У времени в плену.

Человек искусства продолжит заниматься своим делом, чего бы это ему ни стоило, ибо без искусства, без связи с неизмеримым миром, с его энергетикой погибнет ограниченный мир, задохнется в своем сиюминутном практицизме.

В какой-то степени искусство, как, впрочем, и религия, – противоядие против мира, где техника старается заменить собой человека. В сегодняшнем виртуальном мире появляется как никогда страшная опасность потерять Человека.

Пользуясь компьютером и телевидением, человека можно зомбировать в каждом доме, его можно купить и продать так, что человек этого даже не заметит.

Он и не заметит, что давно перестал принадлежать самому себе. Сегодня, когда можно увидеть по телевизору одновременное уничтожение тысяч людей, а затем переключить программу и понаблюдать веселое шоу, становится страшно за человека.

Если смерть многих тысяч можно заменить, переключить за долю секунды на комедию, то что же тогда – мучения Родиона Романовича Раскольникова по поводу совершенного им убийства «никчемной старушонки»?

Что такое – борьба Моцарта со смертью после нашего знания о коммунистических и фашистских лагерях?

Как оценивать человеческую жизнь после жуткого Беслана?

Чего стоит эта жизнь?

Две дочерние религии иудаизма – ислам и христианство – столк- нулись в смертельной схватке.

Что может противостоять всем этим ужасам? Быть может, то, что я напишу, звучит как утопия? (Да, пожалуй, так оно и есть!) И все же ИСКУССТВО!!!

Искусство и те, кто способен его воспринять.

Понятые всерьез и воспринятые на глубоком уровне творения гениев. Искусство подлинное никогда не обращается к толпе, но лишь к одному Человеку.

К его глубочайшим возможностям и способностям взывают фуги Баха и симфонии Моцарта, картины Рембрандта и романы Достоевского, могучие соборы и мечети, устремленные в Космос, к своей великой колыбели.

Но способности к восприятию искусства не лежат на поверхности. Как все подлинное, искусство требует погружения в себя. Сделать это как раз труднее всего, ибо мир ориентирован на поверхностность суждений, мгновенность восприятия, однозначность оценок. Простейшие видеоряды и клипы вместо представлений, готовые литературные образы, кем-то приготовленные и сервированные в многочисленных телевизионных сериалах, вместо развития собственной творческой фантазии индивидуума.

Как противовес всему этому выступает стих Пастернака, который я хочу поместить здесь.

Когда я перечитываю такие стихи, как этот, то моя пошатнувшаяся вера в благополучный исход человеческой цивилизации крепнет, несмотря ни на что.

Ибо раз в отдельных представителях человечества есть подобные состояния, то, чисто теоретически, оно может существовать как знаковая система, как представитель высочайших сфер человеческого духа.

В этом стихотворении мандельштамовские требования «орудийности» поэзии существуют как высшее воплощение этой орудийности.

Стихотворение хочется читать вслух. Читать как заклинание.

Б. Пастернак

Из цикла «ТЕМА С ВАРИАЦИЯМИ»

Мчались звезды. В море мылись мысы.

Слепла соль. И слезы высыхали.

Были темны спальни. Мчались мысли,

И прислушивался сфинкс к Сахаре.

Плыли свечи. И казалось, стынет

Кровь колосса. Заплывали губы

Голубой улыбкою пустыни.

В час отлива ночь пошла на убыль.

Море тронул ветерок с Марокко.

Шел самум. Храпел в снегах Архангельск.

Плыли свечи. Черновик «Пророка»

Просыхал, и брезжил день на Ганге.

Всего 12 строк…

В каких временах мы успели побывать? И в каких странах? В скольких культурах?

Для простого перечисления и объяснения мне придется использовать намного большее количество слов, чем в самом пастернаковском стихотворении.

И вы, при наличии некоторого опыта, можете сами попытаться сделать это.

Я же попробую, насколько смогу, приоткрыть завесу над космичностью, невиданной философской глубиной этого шедевра русской поэзии XX века. «Плыли свечи…» Плыли – значит оплывали.

Но и плыли, ибо один из главных героев – Средиземное море. Свечи как отражение звезд. Звезд, которые мчались.

Но что это за странный образ: «мчались звезды»? Ведь звезды неподвижны для наблюдателя.

Неподвижны, да, но только в случае с конкретно данным временем. А дано безграничное время…

Ведь колосс, или Колосс Родосский, – одно из семи чудес античного мира – был разрушен задолго до того, как на земле появился Пушкин и написал стихотворение «Пророк».

За время, прошедшее между разрушением Колосса и рождением Пушкина, звезды промчались с огромной скоростью на огромное расстояние. Значит, начало стиха: «Мчались звезды…» превращает Время в фон.

Но фон чего?

Фон для безграничной и не имеющей пределов скорости мыслей.

Поэтому дальше так логично: «Мчались мысли».

Движение мыслей приравнено к движению звезд.

Но какой же отрезок времени описывает Пастернак? Не меньший, чем нужно, чтобы море высохло до слепой соли. Но высохшее море – не больше, чем высохшие слезы или просыхающий черновик «Пророка».

Но «слепла соль» – это еще и слезы, соленые слезы. Слезы, слепящие глаза.

Сфинкс, который загадал загадку из глубины своей египетской цивилизации («прислушивался сфинкс к Сахаре»).

Но задал он ее представителю другой цивилизации – греческому царю Эдипу. (Кто утром на четырех, днем на двух, а вечером на трех?) Перед нами – диалог цивилизаций.

Но