Андрей Фесенко - Русский язык при Советах Страница 34

И после войны, в мирной обстановке, продолжает развиваться полисемия этого слова. Огромные разрушения, принесенные войной, привели к строительству временных жилищ (по большей части землянок) или к временному восстановлению полуразрушенных домов:

В маленькой хате-времянке не уместилось и половины собравшихся. (Правда, 2 февр. 1950).

…даже добрая половина вновь отстроенных домов и домишек, в конце концов, тоже не большие, чем времянки… (Симонов, Дым отечества, 94).

У того же К. Симонова еще в раннем, довоенном произведении поэме «Пять страниц» находим очень образное использование указанного слова, где он идет от частного к общему:

Ты ее не любила за грязные чашки и склянки

И за то, что она ни тепла, ни светла, ни бела,

За косое окно, за холодную печку-времянку

И за то, что времянкой вся комната эта была.

Чем типичнее, показательнее для данной эпохи семантическое зерно того или иного слова, тем шире его полисемия. Не удивительно, что в Советском Союзе столь многозначно слово «времянка».

Были осмысления, произошедшие и на более узком отрезке времени. Так, аббревиатура «КП», обозначавшая во время войны «командный пункт»:

Ширяевский КП находился в подвале… (Некрасов, В окопах Сталинграда, 18)

и встречавшаяся также и в слоговой форме:

– Они по ту сторону дороги живут… В капэ.

– Где?

– В капэ, командный пункт там был… (Известия, 1 июля 1944).

непосредственно после войны стала означать «контрольный пункт» (иногда патруль, пост):

…Пограничный пост контрольный,

Пропусти ее с конем…

(А. Твардовский, Василий Тёркин).

т. е. пункт по проверке «военных трофеев», перевозимых из побежденных стран в СССР [46]. Отсюда и производное «капешник»:

На пятнадцатой версте, у одного поворота, машину остановили капешники. (Эхо, 25 ноября 1948).

Народность фронтовой лексики лучше всего можно почувствовать в ее «животной» образности. Мало наименовать что-либо на войне иносказательно; красочная и рельефная солдатская речь часто пытается и оживить названия. Так создаются многочисленные семантические неологизмы, представляющие собой целый животный мир «фауну» фронта:

– Вот тут… во время войны стоял слон! – говорит Юра и тычет пальцем в бульвар.

– Живой слон?

Юрий смеется:

– Нет, дядя Федя, не живой. Не зоологический, а резиновый. Их только так называли слонами.

– Кого их то?

– Аэростаты воздушного заграждения. (Л. Ленч, «Старые москвичи», Крокодил, № 24, 1947, 9).

Артиллеристам подвезут несколько боевых комплектов, или «быков», как они их называют на своем фронтовом языке… (Алексеев, Солдаты, 65).

Так и есть: это противопехотная «лягушка». Самая страшная для человека, взрывающаяся дважды мина. Первым взрывом она выбрасывается из земли. Подпрыгнув на уровень полутора-двух метров, разрывается. (Вершигора, Люди с чистой совестью, Испр. и доп. изд., 512).

…препятствие состоит из тяжелых рельсовых ежей… (Смирнов, В боях за Будапешт, 77).

А может они и для наших ястребков сгодятся? (Там же, 50).

Юркие «ласточки» и легкие «миги»… снимались с вооружения. (Полевой. Повесть о настоящем человеке, 241).

Летать предстояло на утёнке (учебно-тренировочном самолете – Ф.). (Там же, 239).

Истребители сопровождения, видя, что советских «чаек» в воздухе нет… решили призаняться штурмовкой юркинского моста. (М. Коряков, «Лейтенант 3аваруев», Нов. Рус Слово, Нью-Йорк. 18 сент. 1949).

Над головой пролетают наши легкие бомбардировщики. Бойцы узнают их: – Опять стрекозы пошли немцев щекотать. (Известия, 12 марта 1942).

– Бери свой провод, паучья твоя душа, – прокричал он.

Не в силах снести оскорбления («пауками» именовали в армии связистов) Иван полез на танкетку с кулаками… (Соловьев, Записки советского военного корреспондента, 162).

Блохами назывались маленькие автомобили ГАЗики, приспособленные для военных нужд. (Та, же).

…В последние дни у немцев появились самолеты старых образцов, их называют «коровы». (Правда, 2 окт. 1941).

Одновременно над полем боя появляется «рама», немецкий самолет… От него отделяется черный, удлиненной формы предмет.

– «Краба» сбросил, – констатируют на наблюдательном пункте.

«Краб» раскрывается в воздухе. Из него вываливаются мелкие бомбы… (Известия, 19 янв. 1944).

Как мы видим из двух последних примеров, образно называется не только то, что связано с отечественной военной машиной, но и то, что относится к врагу; наблюдается даже синонимичность в названиях:

Автоматчиков повсюду раскидали, наши только и говорят, что о «кукушках». (Эренбург, Буря, 219).

…разведчики прочесывали дома, вылавливая «сверчков» – автоматчиков, оставленных немцами в нашем тылу. (Смирнов, В боях за Будапешт, 82).

Первый из этих синонимов старше, т. к. появился еще в Финскую кампанию, когда закамуфлированные в белое невидимые снайперы «кукушки» снимали из своих «гнезд» на высоких соснах десятки попавших в чужую страну красноармейцев:

…такой приказ он отдал солдатам, выделенным для борьбы с финскими «кукушками». (Алексеев, Солдаты, 382).

Не только в период самой войны, но уже в процессе ее подготовки, в период «дружбы» с Германией, с сентября 1939 г., в лексику, связанную с военным строительством, начали проникать обозначения, оживляющие, в прямом смысле, военную терминологию. Так, Г. Климов указывает «В Берлинском Кремле» (Посев, № 28, 1949) на то, что

…В Кронштадт приходили купленные в германии подводные лодки. Немецкие опознавательные знаки «U» перекрашивались в советские «Щ». Их так и прозвали моряки «щуками». По этим образцам спешно строились десятки «щук» на советских верфях подлодок.

Охотно воспринимаются во время войны и немецкие «зоологические» названия вооружения:

На улицах появились «тигры» и «пантеры». (Смирнов, В боях за Будапешт, 96).

…двенадцать «тигров» в сопровождении зверья помельче смяли минометный полк… (Леонов, Взятие Великошумска, Избранное, 97).

Показательно, что орудию борьбы с этими «тиграми» и «пантерами» было дано соответствующее наименование:

– Пришлите, да поскорее, парочку ваших «зверобоев»…

Тогда я впервые услышал новое название советских орудий. Смысл этой клички был ясен: пушка, прозванная «зверобоем», предназначена уничтожать все бронированные чудовища, которым немцы для устрашения противника понадавали звериные клички. (Л. Кудреватых, Пушка-«зверобой», Известия, 18 ноября 1945).

Любопытно отметить, что представители настоящей фронтовой фауны, наоборот, получили образное «неживотное» прозвище, связанное, видимо, с трудностями борьбы с ними:

При коптилке ищут «автоматчиков» так называют насекомых. (Эренбург, Буря, 367).

Этими же причинами объясняется, очевидно, и шутливое наименование насекомых, распространившееся в немецком армии «Paгtisanen».

Очевидно, по аналогии с водяной птицей «нырком» возникло и слово «нырик», бытование которого в языке засвидетельствовано советским журналистом, участником Второй мировой войны, М. Коряковым, в его очерке «16 октября» (Новый журнал, Нью-Йорк, ХХ, стр. 199):

…Появились «нырики». Немцы наступали волнами. В тот момент, когда наши войска оставляли населенный пункт, нырики уходили, прятались в подвалах, погребах; это называлось «нырнуть под волну».

В образных наименованиях самолетов, бомб и орудий мы видим как бы развитие «военных диалектов». В то время, как официальная печать давала унифицирующие, но лишенные народной образности и остроты военные термины, простые солдаты, учитывая рельеф местности (как видно из приведенного выше разговора), подчеркивая форму («рама»), или основную функцию («зажигалка»), или характерную особенность («певуны», «музыканты»), или приближая к знакомым именам («катюша», «ил(ь)юша» – по фамилии конструктора Ильюшина) создавали сочный лексикон военного времени.

Говоря словами поэта Евгения Долматовского («Юность», Новый мир, № 10, 1948) можно предположить, что

Потомкам, породнившимся с мечтой,

Наверно очень интересно будет

Узнать, с какой сердечной теплотой

Свои созданья называли люди:

«Ильюшей» звали мы аэроплан,

«Катюшей» – миномет, и «Комсомолкой» домну,

Был «Пятилеткой наш великий план

И звался «Шариком» завод огромный.

(Московский завод «Шарикоподшипник» – Ф.).

Укажем только, что последние три наименования не являются порождением войны и оставим на совести Долматовского «сердечную теплоту» в отношении пятилеток, о которых в народных массах сохранится воспоминание, как о годах огромного физического напряжения, террора и нищеты.

Война 1941-45 гг. породила ряд выражений, свидетельствующих о том, что народ и в лихую годину не переставал при давать шутливую образность языку военной действительности. Так, чрезвычайно распространенным стало только изредка употреблявшееся ранее выражение «голосовать» поднятием руки останавливать попутную машину: