Шапи Казиев - Повседневная жизнь восточного гарема Страница 37

«Дамы выходят из своих экипажей, для них расстилают ковры, и они садятся со своими невольницами за роскошно убранные столы, уже заранее приготовленные по этому случаю, — вспоминала Мелек-ханум. — В убранстве и роскоши этих столов дамы соперничают друг перед другом и щеголяют блеском золотой и серебряной посуды. Нельзя при этом не обратить внимания на некоторых знатных дам, окруженных своими невольницами и грациозно сидящих в богатых малиновых платьях, обшитых золотой бахромой, а также на множество лодок, снующих по реке, и на оркестр, помещающийся неподалеку от дам. Разнообразные плащи, красные, зеленые, голубые; щегольские экипажи, общее оживление, вызываемое звуками музыки, приезд и отъезд экипажей, кавалеры верхом и пешком, разнообразные костюмы слуг, евнухов, курьеров и продавцов фруктов — все это вместе представляет живописное зрелище».

Особенно приятными были водные путешествия на каиках, которые описал Теофиль Готье:

«Вся эта конструкция из навощенного или лакированного бука, иногда с тонким золотым ободком, отличается невероятным изяществом и тщательностью отделки. Каиджи сидят на маленьких поперечных скамейках, покрытых овечьей шкурой, чтобы не скользить, и каждый орудует парой весел с утолщением у рукояти, упираясь ногами в деревянную перекладину.

Пассажиры размещаются на дне лодки, у самой кормы, чтобы нос приподнимался над водой, — это облегчает скольжение.

Каиджи — здоровенные молодцы, арнауты обладают геркулесовой силой и в большинстве своем — мужественной красотой. Под ветром и солнцем кожа их приобретает цвет меди, что усиливает их сходство с медными скульптурами.

…На Сладких водах Азии, неподвижно сидя под деревом или прислонясь к фонтану, будто задремавший мечтатель, я видел не один прелестный профиль, едва затуманенный газовым покровом, не одну грудь, белоснежную, как паросский мрамор, мягко выступающую под складками приоткрывшегося фередже, пока евнух, обманутый моим рассеянным и сонным видом, прохаживался неподалеку или глядел на идущие по Босфору пароходы.

…Продавцы воды, шербетов, винограда и вишни сновали от одной группы к другой.

…Чуть поодаль всадники на прекрасных конях занимались джигитовкой — несомненно, в честь невидимой красавицы. Чистокровные скакуны из Неджда, Хиджаза и Курдистана в сверкавших драгоценными каменьями чепраках горделиво потряхивали длинными шелковистыми гривами, чувствуя, что ими любуются, а когда какой-нибудь всадник поворачивался спиной, из окошка одной из талик выглядывала прелестная головка».

О том, как отдыхали женщины в обычных домах, Алев Литлэ Крутье пишет: «За внешним миром женщины могут наблюдать, сами оставаясь невидимыми, с балконов, также закрытых решетками. Для прогулок на свежем воздухе женщины пользуются двором, террасой на крыше дома и садом, что также входит в границы гарема. Излюбленным местом для женщин были террасы на крышах домов, откуда можно наблюдать за плывущими кораблями, где легче дышится в жаркий полдень и где хорошо закусывать на открытом воздухе. Эти террасы позволяли женщинам незамеченными переходить из одного дома в другой».

Такие террасы и сегодня существуют в восточных домах.

Приемы в гаремах

Такие события были редки, но запоминались надолго. К ним тщательно готовились, потому что приемы в гаремах были своего рода смотрами достижений сераля и фавориток: великолепные наряды, ослепительный блеск драгоценностей, изменения в иерархии — все это служило поводом для бесконечных обсуждений и многозначительных выводов.

К тому же по традиции дамы на приемах обменивались дорогими подарками. Подарки попроще получали евнухи и слуги.

Мелек-ханум описала и свой визит к принцессе Египта:

«Взяв с собою мою дочку Аише, двух невольниц и евнуха, и в сопровождении лиц, посланных за мной принцессой, я отправилась в Яффу, а оттуда поехала морем в Александрию, где нашла экипажи и слуг, высланных ко мне навстречу ее светлостью. Кареты были обиты внутри красным бархатом и вместо окон с обеих сторон имели тонкие переплеты, пропускавшие воздух. Я тотчас же доехала к принцессе в ее дворец, находившийся вблизи Нила, посреди великолепного сада, наружная архитектура дворца имела почти европейский вид. Мозаики, покрывавшие полы апартаментов, были замечательно хороши.

Выйдя из кареты на одном из дворов дворца, я вошла в широкое фойе с великолепной лестницей, ведшей в верхние покои. По обе стороны этой лестницы стояли в ряд невольницы, одетые в блестящие шелковые платья, с ценными ожерельями на шее, серьгами в ушах и браслетами на руках. Чтобы оказать мне особый почет, меня, когда я подымалась наверх, вели под руки несколько невольниц, другие же, а также и евнухи, несли шлейф моего широкого плаща (ферадж), застегнутого спереди и имевшего еще обширные рукава и пелерину. На верху лестницы меня встретила казначейша принцессы, ввела в большую залу, где, посадив меня на диван, просила отдохнуть, прежде чем представиться принцессе.

Спустя некоторое время казначейша пришла сказать, что ее светлость ждет меня. Войдя в ее покои, я увидела ее сидящей на великолепном диване и спокойно курящей кальян. При моем входе она привстала и, твердой поступью приблизившись ко мне, сказала мне приветствие.

Принцесса была среднего роста и довольно смугла; лицо ее носило отпечаток энергии и страстности, что не всегда бывает вместе; глаза ее были проницательны и смелы и выражали ум. Я, по обычаю, простерлась перед ней на полу; она грациозно наклонилась в ответ на мой поклон и пригласила меня движением руки сесть на диван против нее.

В комнате находились разные старухи, которые развлекали принцессу, рассказывая ей сказки. Как скоро я села, мне подали кальян, и я принялась курить. Принцесса вступила со мной в разговор, начав расхваливать меня и передавать все, что она слышала лестного обо мне. После этого мы говорили о различных предметах, и Назли-ханум выказала много ума и большое знание в делах Востока. Во время нашего разговора нам подали шербет с различными благовониями, а потом кофе. Спустя часа полтора я простилась с принцессой и удалилась в отведенные для меня покои. Подобно всем комнатам дворца, и мои комнаты были великолепно убраны: вышитые бархатные диваны, подушки и занавесы были повсюду. Когда наступил час обеда, Назли-ханум обедала со мной вдвоем. Стол был накрыт шитой шелковой скатертью и уставлен множеством серебряных блюд редкой работы, а также и ложки были разукрашены драгоценными каменьями.

Во время обеда мы говорили мало, и когда вышли из-за стола, то пошли в сад, где сели у стола, курили и пили кофе. Около десяти часов нам подали фрукты и шербет в золотых кубках, с крышками, украшенными бриллиантами.

В это же самое время некоторые невольницы танцевали под такт медных кастаньет, а другие пели. Те же, обязанность которых была неотлучно присутствовать в комнате стоя, падали от усталости; лица их ясно говорили о том, что они проводили ночи без сна. Они не смели выказывать утомления или нетерпения, иначе госпожа их, заметя это, велела бы их немилосердно бить; многие не выдерживали такого жестокого наказания и даже умирали вследствие этого.

…Назли приказала принести две шкатулки, из которых каждая была в три фута длины и очень широка и глубока. „Теперь, — сказала она, — будем выбирать камни“. Обе шкатулки были доверху наполнены бриллиантами, изумрудами и другими драгоценными камнями; некоторые из них были весьма больших размеров и не имели себе цены. Принцесса, пересмотрев все, хотела уже запереть шкатулки, как вдруг сказала: „Я вам сделаю маленький подарок; здесь есть два бриллианта; возьмите их и один отдайте вделать в кольцо для себя, а другой для вашего мужа“. Каждый из этих бриллиантов был впоследствии оценен в пять тысяч франков.

После того Назли-ханум потребовала большой ящик, который был весь наполнен слитками золота. „Я думаю перелить эти слитки в блюда, — сказала принцесса. — Что вы на это скажете?“ — „Полагаю, — отвечала я, — что блюда из чистого золота будут слишком тяжелы; лучше сделать их из серебра“. — „Вы правы, — отвечала она, — и я лучше употреблю это золото для чего-нибудь другого“. Тогда, взяв два или три слитка, она бросила их к ногам одной из своих невольниц, сказав ей: „На, возьми, это тебе“».

Случались на приемах и конфузы.

«Когда валиде-султан принимала у себя императрицу Германии, — писал Джордж Дорис. — Она ждала почтительного целования руки; когда же гостья удостоила ее лишь дружественным рукопожатием, валиде была до крайности шокирована. Когда прием окончился, она сказала дамам из своей свиты, что сиятельная иностранка „плохо воспитана“ („эдебсиз“).

Не приходится удивляться такому высокомерию, если учесть, что подле султанского трона они вдыхают пьянящий фимиам, который неустанно курят перед господином сонмы угодливых придворных льстецов. Еще детьми их научили, что султан есть Царь Царей, тень Бога на земле, единственный Вершитель судеб мира. Владыка Обеих Земель и Обоих Морей, Повелитель Востока и Запада (некоторые из титулов султана), и они искренне считают глав других государств простыми вассалами Великого Господина».