Олег Ивик - История разводов Страница 37

Впрочем, этот развод осуждался некоторыми приближенными Василия, и они расплатились за это опалой и ссылкой. А когда сын от нового брака, Иван Васильевич, по прозвищу Грозный, залил страну кровью и поставил ее на грань катастрофы, многие считали это Божьей карой за противный закону развод и нечестивый брак. К этому времени былой свободе разводов постепенно стал приходить конец. И если список узаконенных причин для расторжения брака был еще достаточно длинным, то развод беспричинный, за который либеральный Ярослав в свое время лишь штрафовал мужей, теперь стоял вне закона.

Сам Иван Грозный, несмотря на ужесточение законодательства и свою крайнюю религиозность, сильно превзошел собственного отца по части смены жен. Первые три супруги царя умерли своей смертью (хотя про вторую ходили упорные слухи, что она была отравлена мужем). После этого Грозный решил жениться снова, но столкнулся с серьезной проблемой:

Церковь не венчает четвертый брак, даже если это брак государя. Царь созвал специальный церковный собор и поклялся, что не успел вступить со своей третьей женой в супружеские отношения, поскольку она была больна еще до свадьбы. Это было очень маловероятно, так как царские невесты проходили обязательный и очень тщательный медицинский осмотр. Но собор оставил правдивость этого заявления на совести царя, наложил на него церковное покаяние и епитимью и разрешил венчаться в четвертый раз. Однако жена, Анна Алексеевна Колтовская, доставшаяся Грозному с таким трудом, чем-то не угодила супругу – не прошло и полугода, как царь развелся с ней, отправив молодую жену в монастырь.

Венчаться в пятый раз нельзя было уже никак, даже царю. Поэтому в пятый брак Грозный вступил без официального благословения Церкви, и Анна Григорьевна Васильчикова была «гражданской» супругой царя, впрочем, тоже очень недолго – скоро она умерла. Вскоре после брака умерла и шестая жена Грозного, Василиса, вдова дьяка Мелентия Иванова, с которой царь, вместо венчания, «имал молитву». Сохранились не вполне достоверные данные, что перед этим царь успел заточить ее в монастырь; впрочем, официальным разводом это назвать нельзя за отсутствием официального брака. И лишь последней жене царя, Марии Федоровне Нагой, довелось пережить мужа. Их сыном был царевич Дмитрий, погибший в Угличе в 1591 году.

По мере того как Церковь сужала круг допустимых для развода причин, отправка неугодных жен в монастырь становилась одним из самых доступных способов расторжения брака. А для жен особо деспотичных мужей и монастырь мог показаться благом. Через сто с лишним лет после Герберштейна, описавшего постриг Соломонии, другой австрийский дипломат, барон Августин Мейерберг, писал в своих путевых заметках о России:

«Монастыри… в Московии очень многочисленны, но девицы там редки, много вдов, а всего более жен, разведенных с мужьями; однако ж в этих монастырях не очень-то процветает неуклонное соблюдение священных уставов. Потому что, по извращенному тамошнему порядку, комнаты замужних женщин охраняются если не стыдливостью, то, по крайней мере, несокрушимою крепостью решеток. А ограды монахинь не запираются никакой решеткой, ни запором. Следовательно, этот любопытный пол, не сдерживаемый никаким законом затворничества, принимает к себе мужчин и, отстояв свою службу на клиросе еще до рассвета, своевольно шатается по городу везде».

Возможно, барон кое-что и преувеличил, однако дыма без огня не бывает, а от женщин, принявших постриг по необходимости, вряд ли стоит ожидать особого благочестия. Впрочем, если говорить о формальностях, то развод, при котором один из супругов постригался в монастырь, обычно сопровождался заключением специального документа – «разводной записи», в котором супруги расписывались в своем взаимном согласии. Так, в 1675 году некая Меланья, жена посадского человека Ивана Земляникина, дала мужу отпись, что «добровольно своей охотою, а не от мужни изгонки изволила постритца во иноческое житие по упрощению и по совету с мужем своим для своей немощи и скорбности». Парасковья, жена крестьянина Григория Тиханова, принявшая постриг в 1697 году, письменно разрешила «мужу повольно на иной жене законным браком ожениться».

Впрочем, уделом разведенной жены в семнадцатом веке не обязательно становился монастырь. Сохранилось разводное письмо, которое в 1687 году Никифор Илларионович Исленьев дал своей жене Соломониде Петровне, урожденной Кожиной. Обстоятельства дела из письма не вполне ясны, но развод, судя по всему, произошел по инициативе жены – муж обещает признать развод после утверждения его патриархом и более «не бить челом», претендуя на восстановление супружества. И поскольку таковое «битье челом» представлялось возможным, то жена явно не собиралась отправляться в монастырь. Вопросы материального обеспечения жены не обсуждаются, но отвергнутый муж обещает обеспечить приданым всех троих прижитых с женой дочерей.

Супруг также обещает «жену свою Соломаниду после сей записи и розводу мне Никифору не бранить и не бесчестить, и не упрекать, и ничем не порочить». Обещает он не бесчестить и не порочить и «ее сродников». Судя по всему, бранью и упреками Никифор и довел бедную Соломониду до того, что она решилась бросить мужа, от которого родила троих детей, и обратиться за правдой к патриарху. А поскольку веры к отвергнутому мужу жена более не имела, документ предусматривает штрафные санкции:

В начале восемнадцатого века петровские реформы, всколыхнувшие самые основы государства, не обошли и семейное законодательство. С этого времени процедура развода усложняется, через некоторое время развод по взаимному согласию попадает под запрет. Правда, у жен теперь была вполне реальная возможность избавиться от мужа, обвинив его в жестоком обращении, но это вело не к разводу, а только к разлучению супругов. Отделаться от первого мужа таким способом было возможно, а вот обзавестись вторым – нет. Позволялся также развод с супругом-нехристианином или сумасшедшим.

Новшеством стало провозглашенное указом Петра I прекращение брака с лицами, осужденными на вечные каторжные работы. Впервые за многие годы государственная власть вторгалась в сферу власти церковной. Впрочем, Петр весьма логично обосновал свое постановление: ссылка приравнивалась к гражданской смерти, поэтому ссыльный становился «подобно якобы умре», а значит, и супруг его автоматически приравнивался ко вдовцу или вдовице.

Неспособность одного из супругов к брачному сожительству признавалась уважительной причиной для развода, но ее приходилось долго доказывать. Например, белгородский архиерей в 1728 году издал распоряжение об освидетельствовании некоего Григория Губина. В документе говорится, что в июле 1727 года Матрена из села Покровское Усердского уезда обратилась к валуйскому протопопу с прошением о разводе. Матрена сообщила, что в апреле прошлого года была выдана замуж за однодворца Григория Губина, но по сей день «сопряжения с ним не имеется, понеже де у его Григория естества нет». Григорий был вызван к протопопу и поклялся, что не имел сношений с женой «того ради, что у меня естество малое». Неудалый муж обещал «дать Матрене свободу», но архиерей, получив от протопопа заявления обоих супругов, не удовлетворился их добровольным признанием и наложил резолюцию: «Сей сказке не верить, покамест не освидетельствуют того естества подлинно». А чтобы «в том не было подлогу, оного Григория Губина выслать в Белгород».

Впрочем, подозрительность пастыря имела под собой основания, потому что симуляции, видимо, случались. Так, сохранились протоколы по делу о некоем Захарии Бобрицком, жившем в конце восемнадцатого века. Тесть Захария просил избавить свою дочь Евфросинию от брака с мужем по причине его неспособности к плотскому совокуплению. Неспособность эта была засвидетельствована лекарем, после чего супруги получили чаемую свободу, и Евфросиния вступила в новый брак. Но через некоторое время решил вступить в повторный брак и Захарий. Для этого он вновь отправился к врачу и получил справку о том, что прежняя его неспособность происходила от «раны близ естественного уда, по случаю тогда приключившеюся». Но «как ныне он совершенно выздоровел от раны и все части уда его пришли в надлежащий свой порядок и действие, то нет ни малейшего сумнения ко вступлению ему в законный брак». В консистории, куда Захарий обратился за разрешением венчаться, его направили на повторное освидетельствование, но и оно показало полную пригодность жениха. После чего консистории только и осталось «дозволить ему, Бобрицкому, по молодым его летам, которых он имеет тридцать один, вступить в законный брак…».