Марина Сербул - Дела давно минувших дней... Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII—XIX веков Страница 39

На этом проблемы не кончились: Гончарову пришлось ждать три дня, чтобы набралось еще два попутчика. Затем было четырехдневное путешествие в июльский зной. От страшной тесноты, все окутанные густой пылью путешественники в первый же день возненавидели друг друга. «По лицам у нас струями лился пот, пыль липла к струям и изукрасила нас узорами. В первые же сутки мы превратились в каких-то отаитян. На второй день совсем почернели, а на третий и четвертый на щеках у нас пробивался зеленоватый румянец».

«Так полвека назад двигались мы по нашим дорогам! – заключает писатель. – Только лет через двенадцать после того появились между Петербургом и Москвою первые мальпосты, перевозившие пассажиров с неслыханною дотоле быстротою: в двое с половиной суток. В 1849 году я катился из Петербурга уже этим великолепным способом. А затем, возвращаясь в 1855 году через Сибирь из кругосветного плавания, я ехал из Москвы по Николаевской железной дороге: каков прогресс!»

Как известно, переезжая из одного места в другое, путешественнику необходимо было получить у полицмейстера подорожную и «вид». «Вид» и подорожная, помимо фиксации имени и чина путешествующего и его права на проезд по империи, служили ему еще и документом для жительства в другом городе. Для студента «видом» был университетский отпускной билет.

Примерно так едет в Петербург и Александр Адуев (правда, не на казенных лошадях, а в относительном комфорте собственной повозки). Он смутно осознает цель своего путешествия. Его представления о жизни идеальны и романтически неясны. «Мечтал он… о пользе, которую принесет отечеству. Он прилежно и многому учился. В аттестате его сказано было, что он знает с дюжину наук да с полдюжины древних и новых языков. Всего же более он мечтал о славе писателя. Стихи его удивляли товарищей. Перед ним расстилалось множество путей, и один казался лучше другого».

Так в начале 1829 года из украинской глубинки в Петербург прибыл и юный Гоголь. Он ехал устраиваться на службу, но на дне его чемодана лежала романтическая поэма «Ганц Кюхельгартен». Именно ею Гоголь собирался завоевывать столицу.

Из провинциального Симбирска в 1835 году в северную столицу, подобно своему будущему герою Александру Адуеву, приехал и сам Гончаров искать «карьеры и фортуны». Помимо службы в Департаменте внешней торговли Министерства финансов, его привлекает литературная жизнь Петербурга. Он стал вхож в литературный салон Майковых. В их рукописном альманахе он поместил свои четыре стихотворения, написанные в духе подражаний модным романтическим поэтам. Эти стихотворения Гончаров впоследствии ввел в отрывках в «Обыкновенную историю», приписав их авторство Александру Адуеву.

Идеализм Адуева-младшего, как отмечает исследователь биографии и творчества Гончарова Ю. Лощиц, – «александрийский». Здесь имеется в виду вполне конкретное общественное умонастроение, сложившееся в России в эпоху царствования Александра I. «То была эпоха мечтаний вообще, эпоха грез и вздохов, видений, провидений и привидений… Для всей эпохи так характерно именно это расторжение ума и сердца, мысли и воображения, – не столько даже безвольность, сколько именно эта безответственность сердца».

События в «Обыкновенной истории» разворачиваются с начала 1830-х годов, то есть выходят уже за пределы александровской эпохи. Но «александрийский» романтизм юного Саши Адуева не является каким-то исключением. Скорее он типичен для тогдашних молодых людей, вступающих в жизнь.

Этот романтический настрой задавался еще в университете или в благородных пансионах – закрытых учебных заведениях для детей потомственных дворян. Таковым был, например, Санкт-Петербургский благородный пансион, с 1819 года находившийся при столичном университете. Хотя программа пансиона была значительно меньше университетской, по правам и привилегиям он приравнивался к высшим учебным заведениям. Его выпускники, как и выпускники университета, в зависимости от экзаменационных баллов, полученных на выпускных экзаменах, получали чин от XIV до X класса.

Александр Адуев, как и сам Гончаров, закончил Московский университет в самом начале 30-х годов. На Московском университете, вспоминал Гончаров, как и на всей Москве, «лежал особый отпечаток. <…> Наш университет в Москве был святилищем не для одних нас, учащихся, но и для их семейств и для всего общества. Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого. Москва гордилась своим университетом, любила студентов, как будущих самых полезных, может быть громких, блестящих деятелей общества» («В университете»).

Молодые люди, учившиеся тогда в Московском университете, в большинстве своем были охвачены благородным стремлением к знаниям, которые потом можно было бы применить на поприще общественному служению Отечеству. «Мы, юноши, полвека тому назад, – писал Гончаров, – смотрели на университет, как на святилище, и вступали в его стены со страхом и трепетом… Свободный выбор наук, требующий сознательного взгляда на свое влечение к той или иной отрасли знания, и зарождавшееся из этого определение своего будущего призвания – все это захватывало не только ум, но и всю молодую душу».

Подобные мысли объясняют ту романтическую приподнятость стремлений, тот идеальный настрой, с которым молодые люди по окончании университета поступали на статскую службу.

Далеко не всегда бюрократическая карьера прельщала этих людей и составляла их жизненную цель. В одной из своих статей Белинский отметил, что двадцатые годы – «это ультраромантическое и ультрастихотворное время». Всеобщее увлечение поэзией продолжается и в тридцатые годы. По словам Гончарова, который также отдал дань этому увлечению, «писание стихов тогда было дипломом на интеллигенцию». Жизнь в столице привлекала возможностью печататься в журналах, вращаться в литературных кругах, быть замеченным и сделать себе литературное имя.

Так или иначе у Александра грандиозные планы. Судя по всему, он закончил «этико-политический» факультет, как раньше называли юридический факультет. Адуев с гордостью перечисляет курсы, прослушанные в университете: «Я знаю богословие, гражданское, уголовное, естественное и народное права, дипломацию, политическую экономию, философию, эстетику, археологию…» Он привез с собой несколько «диссертаций», где он излагал решение важных государственных вопросов. Проекты эти он намеревается показать своему будущему начальнику, дабы тот воочию оценил его способности.

Он уверен, что в департаменте по его способностям ему предложат место не меньше столоначальника, а там, присмотревшись к делу, «месяца через два можно было бы и в начальники отделения». В реальности до этих карьерных «высот» Адуеву еще идти и идти. Столоначальник – чиновник VII или VIII класса, заведующий канцелярским столом, то есть определенным разрядом дел. В ведении столоначальника находятся помощник и писцы. Начальник отделения – чиновник VI класса. Следует отметить, что Адуев-старший после семнадцати лет успешной службы имеет чин статского советника, то есть V класса.

Для души, которая «жаждет выразиться», Адуев-младший желает заняться творчеством, печататься в журналах. У него припасен целый сверток стихов в романтическом духе.

Москва и Петербург

Действительность оказывается куда прозаичней. Начальника отделения интересуют только два таланта Александра: знание русского языка и хороший почерк. Вакансия, которую предлагают молодому человеку, – место писца. Находит дядюшка Саше и литературное занятие – перевод статей на сельскохозяйственные темы. Диссертации племянника Адуев-старший отдает своему слуге на хозяйские нужды, «обклеить что-то» (в тогдашнем обиходе даже богатого дома бумага была довольно редка).

И тем не менее Александру с самого начала «решительно улыбается фортуна». В департамент, куда Адуев принят по протекции своего дяди – важного чиновника, он поступает на «старший оклад»: семьсот пятьдесят годовых, а «с наградой тысяча будет».

Это действительно большая удача, так как для начинающих довольно часто практиковалась служба без жалованья. Русская история даже знает примеры, когда жалованье чиновникам вообще не выплачивалось. Например, в 1726 году Меншиков отменил жалованье статским чиновникам, посчитав, что они и так берут взятки. Без жалованья на службу в департамент государственного казначейства поступил в свое время И. Панаев. Самому Гончарову при поступлении на службу назначили 514 рублей 60 копеек, а на пятнадцатом году службы он дослужился только до младшего столоначальника (чин коллежского асессора, VIII класс).

Конечно, и для скромного проживания в Петербурге тысячи рублей годовых было недостаточно: на один стол и квартиру требуется не менее 100 рублей в месяц. А ведь молодому человеку надо еще прилично одеться. Костюмы, сшитые в провинции даже у лучших портных, в столице смотрятся как безнадежно устаревшие. Но у Александра есть еще и дополнительные заработки. В редакции журнала (тоже не без дядюшкиной протекции) Александру выплачивают по сто рублей в месяц за переводы в четыре печатных листа.