Михаил Вострышев - Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи Страница 4

Татары оставляли неприкосновенным главное сокровище русских – их веру. С самого начала ига они охранными грамотами предоставляли епископам и духовенству обширные права, и многие из духовных лиц пользовались особым уважением татар. Так, по словам летописи, «имя святителя Алексия промеж дальних, неверных, безбожных татар обносилось как святыня».

Церковная утварь.

Художник И. Глухов

В 1357 году от хана Джанибека, жена которого Тайдула уже три года лежала слепой, пришла великому князю грамота: «Слыхал я про вашего главного попа, что, когда просит он чего у Бога, Бог слушает его. Если его молитвами исцелится царица моя, будете в миру со мною. А не пустишь его – пленю землю твою».

По Москве из дворцового терема быстро пронеслась весть о грамоте, полученной великим князем Иваном Ивановичем Красным от Джанибека. От бояр, проговорившихся в семейном кругу, весть была подхвачена их слугами, пронеслась в народ. О письме уже судили и рядили на площадях и торжищах, сошедшиеся у колодца хозяйки, прихожане, остановившиеся у паперти после службы.

Боялись, трепетали, гадали, надеялись.

И среди поднявшегося по всей Москве гомона ничего не знал о том только тот, кого больше всего касалось это дело.

Наконец великий князь послал к митрополиту боярина с вестью, что придет говорить с ним о важном деле.

От поздней обедни великий князь пожаловал к святителю.

Они остались говорить наедине.

Казалось, смятение, волной разлившееся по Москве, не коснулось ликами только митрополичьей кельи. Бесстрастно теплились лампады перед старых икон, бесстрастен был вид величавого святителя с печатью неземного мира и ясности на выразительном лице.

Спокойно слушал Алексий взволнованный рассказ князя, который, держа в руках татарскую грамоту, наизусть читал затверженный перевод придворных толмачей.

Князь умолк. Святитель тоже молчал. Потом встал, помолился на иконы. И все тем же спокойствием святились ясные глаза. Наконец он произнес:

– Прошение и дело выше моей меры. Но я верую, что Бог, даровавший прозрение слепорожденному, не презрит того, кто с верою Его просит…

По Кремлю несся гул колоколов.

В Успенском соборе по случаю отъезда святителя Алексия собрались служить напутственный молебен.

Во все кремлевские ворота валом валил народ. Соборная площадь казалась морем колыхающихся голов. Рослые вершники с трудом охраняли узкий проход, оставленный для следования в собор великокняжеской семьи.

Митрополит прибыл раньше, воздавал поклонение гробам предшественников своих, московских святителей, облачался. Под трезвон колоколов из терема прошел великий князь с супругой и вдовствующей княгиней Серпуховской, а перед ними, взявшись за руки, шли малолетний княжич Дмитрий, будущий победитель Мамая, и двоюродный брат его малолетний Владимир Андреевич, будущий сподвижник Дмитрия на Куликовом поле.

Начался торжественный чин истового молебного пения.

Привычно внимал святитель Алексий знакомым словам, и в то же время много мыслей проносилось в голове его, много чувств волновалось в груди: рассказы старика о скорбях Русской земли, желание помочь, послужить, принести жертву родине, дальнее утро на подмосковных лугах и таинственный голос, первые подвиги, труды для родного края, взваленная на плечи непосильная ноша – требование хана.

Митрополит Алексий в Орде у больной Тайдуллы.

Художник А.Е. Земцов

Душа как бы отделилась от тела, унеслась из Успенского собора, вступила там, в высоком небе, в ряды отстрадавших, прославленных строителей Русской земли, и требовала чуда…

Вставали картины, с детства поразившие святителя. Неужели опять нашествие, избиваемый народ, дымящиеся развалины городов?..

И вознесшаяся в небо, и в то же время присутствовавшая в Успенском соборе душа требовала чуда.

Медленно совершался обряд молебного пения. В слезах, трепеща за свою участь, молилась в храме и вокруг него толпа многонародной Москвы. В один протяжный вопль сливались мольбы к Богу московских жителей.

И громче всех там, в недостижимом небе, вопила душа Алексия-митрополита, требуя чуда.

Вдруг в церкви поднялось движение. Свеча у раки московского первосвятителя Петра, стоявшая по ошибке незажженной, зажглась сама собою.

И в этом чуде было как бы уже обещание и совершение требуемого Джанибеком чуда.

Русские летописи рассказывают о том, как святитель Алексий с этой чудесной свечой прибыл в Орду; как между тем Тайдула видела во сне святителя и заказала для него облачение, подробно описав его по сновидению; как в Орде святитель, отслужив молебен, зажегши Петрову свечу и окропив Тайдулу святой водой, дал слепой ханше прозрение; как Джанибек подарил святителю медный перстень с изображением дракона, а в Москве – землю, где митрополит основал Чудов монастырь, в который упокоились его святые мощи.

Под великокняжеским стягом

После очередного пожара в 1367 году великий князь Дмитрий Иванович приказал вместо деревянного выстроить каменный город. При нем возвели белокаменные стены и башни городской крепости, которая с этого времени стала называться в летописях Кремлем.

Бракосочетание великого князя Дмитрия Ивановича с Евдокией совершено было в 1366 году, января месяца в 18-й день. Князю исполнилось восемнадцать лет, и он княжил уже шестой год. Брачное торжество прошло в Коломне со всем великолепием и пышными обрядами того времени. По словам летописца, это событие преисполнило невыразимой радостью сердца всех русских и тем более виновников торжества. Но недолго суждено было молодой княгине наслаждаться безмятежной жизнью счастливого супружества. В самый год бракосочетания ужасная моровая язва поразила Москву. Затем следовали городские пожары, нашествие Ольгерда, поездка Дмитрия в Орду. Евдокия с твердостью переносила эти бедствия, являясь, сколько было в ее силах, помощницей своего супруга.

Преподобный Сергий Радонежский благословляет великого князя Дмитрия Ивановича перед Куликовской битвой

Узнав о Мамаевом нашествии, Дмитрий Иванович по благочестивому обычаю предков прежде всего поспешил в Успенский собор с молитвой о подании небесной помощи против врагов и потом уже разослал гонцов для сбора воинства. Тогда все вдруг пришло в движение, каждый горел желанием принять участие в предстоящей борьбе. Кто не мог служить отечеству оружием, тот служил ему молитвами и делами христианского благочестия. В этом последнем деле Евдокия подавала первый и лучший пример.

Великий князь между тем, устроив полки, отправился в Троицкий монастырь, чтобы принять благословение преподобного Сергия и просить его молитв. Возвратившись в Москву, он велел войскам выходить, а сам пошел в Архангельский собор. Укрепившись там молитвой и поклонившись праху предков, Дмитрий Иванович вышел из церкви. Тут встретила его Евдокия, окруженная женами князей и воевод, множеством народа, собравшегося провожать великого князя.

– Оставь слезы, – сказал ей князь. – Бог нам будет заступником, и мы не убоимся врага.

Скоро получено было известие, что великий князь со всем войском переправился через Оку в Рязанскую землю и пошел на бой против татар. И стали все скорбеть за князя и за землю Русскую. Не в одной Москве, но и во всех других городах, по словам летописца, раздавались стоны, плач, рыдания.

Утром 8 сентября 1380 года, в субботу, на Рождество Пресвятой Богородицы, русские полки перешли Дон и смело ударили на татар, несметною силою обложивших противоположный берег.

– Княже, дозволь слово вымолвить! – обратился к Дмитрию Ивановичу любимец его боярин Михаил Андреевич Бренко.

– Говори, Михайло Андреевич, – ласково ответил великий князь.

– Разреши, княже, мне твои доспехи княжеские надеть и стяг твой великокняжеский на свои рамена принять! Дмитрий с изумлением взглянул на говорившего. Татары знают хорошо твои бранные доспехи, будут пытаться тебя в полон взять или убить… Погибнет пастырь – разбегутся овцы его, и снова святая Русь попадет под ярмо татарское!

– Верный ты раб, Михайло, растроганно произнес Дмитрий Иванович, – говоришь правду.

Князь и боярин поменялись доспехами и конями. Бренко взял благоговейно черный великокняжеский стяг и поместил его в особый поставец у правого стремени.

Хан Мамай во время Куликовской битвы

– Да хранит тебя Бог, Михайло Андреевич! – сказал великий князь, прислонился к иконе Пресвятой Богородицы, лежащей на бывших доспехах, перекрестился истово, широко и поскакал в самую сечу.

Русские двинули на врага почти всю свою рать, оставив в засаде только полки князя Владимира Андреевича и воеводы Дмитрия Михайловича Боброка.

На невысоком кургане остался с несколькими дружинниками боярин Бренко, твердо держа в стремени великокняжеский стяг. Запели, завизжали над его головою татарские стрелы; заметили зоркие вражеские очи на холме доспехи Дмитрия Ивановича и стяг. Так и рвутся до кургана добраться. Но держатся дружинники и разят врагов длинными своими копьями.