РАФАЭЛЬ САБАТИНИ - Торквемада и испанская инквизиция Страница 4

Именно Августин – о нем справедливо сказано, что «со времени апостолов не было человека, более щедро привившего Церкви свой дух» – в своем чудовищном рвении, пользуясь потрясающей аргументацией, рожденной его недюжинным интеллектом, изложил руководящие принципы гонений, которые «работали» в течение приблизительно пятисот последующих лет.

«Он был, – утверждает Леки, – самым верным и восторженным защитником всех тех учений, которые рождаются в умах, склонных к преследованиям».

Однако, сколь бы далеко не заходила в своих притеснениях церковь, непосредственное исполнение приговоров было возложено целиком и полностью на гражданские власти; и на этом отчуждении духовенства от осуществления казней настоял сам Святой Августин. Но уже на исходе четвертого века священнослужители сами занимаются преданием еретиков смерти…

Испанский теолог Присциллиан руководствовался изречением Святого Павла: «Разве вы не знаете, что вы и есть Храм Божий?», требуя чистотой и безгрешием достигать достойного существования. На этом постулате он построил учение сурового аскетизма и настаивал на запрещении браков для духовенства. В то время обет безбрачия был необязательным (Декрет Сириция (384-399) через пять лет после казни Присциллиана ввел строгий целибат (обязательное безбрачие католического духовенства – прим. пер.) для священников всех рангов выше подьячих и расторгнул все браки духовых лиц, заключенные к тому времени. Лев Великий в середине пятого века еще больше расширил этот запрет, включив сюда и подьячих, до той поры не охваченных целибатом. Это явилось одной из крупнейших причин разъединения, произошедшего между греческой и латинской церквями), и, объявив этот запрет законом Христовым, он сам подставил себя под обвинение в ереси. Его обвинили в колдовстве и безнравственности, в 380 году отлучили от церкви и сожгли заживо вместе с несколькими его соратниками по приказу двух христианских епископов. Присциллиана считают первым мучеником, сожженным испанской и инквизицией.

Необходимо добавить, что этот поступок вызвал глубочайшее возмущение значительной части духовенства против ответственных за сей немилосердный акт двух епископов, а Святой Мартин из Тура горячо осудил их действия. Однако негодование было спровоцировано не фактом казни людей за ересь, а тем обстоятельством, что экзекуции подверглись священнослужители. Дело в том, что частью учения ранней христианской церкви было правило, запрещавшее христианину в любом качестве – судьи, конвоира, экзекутора – способствовать смерти своего единоверца; отчасти благодаря непреклонному следованию этому наставлению христиане в свое время привлекали к себе сторонников и вызывали, как мы уже знаем, недовольство правителей Рима. Теперь, при возросшем могуществе церкви, это наставление выполнялось не так строго, но все-таки определенные ограничения существовали, и потому было сочтено, что те два прелата, на которых лежала ответственность за смерть присциллианцев, вышли за рамки дозволенного.

Принципы устройства инквизиции сформировались именно тогда и сыграли важную роль в ее становлении.

К тому времени церковь стала отождествлять себя с государством: она укрепила свои структуры и приобрела такое влияние, что государство потеряло способность существовать независимо от нее и стало ее инструментом. Гражданские законы строго соответствовали ее доктринам; общепринятая мораль основывалась на ее духовных заповедях; искусство – живопись, скульптура, литература и музыка, – приспособленное к ее нуждам, было стеснено узкими рамками ограничений; науки и ремесла поощрялись только в пределах ее нужд, и их развитие в значительной степени сдерживалось ее установками; сам отдых людей регулировался в духе церковных постулатов.

Тем не менее, во всех отношениях оказывая на государство столь глубокое влияние, что государство и церковь представлялись одним неразделимым целым, она оставалась независимой. Поэтому когда Римская империя, казалось, служившая церкви главной опорой, уже лежала в руинах после нашествия варваров, сама церковь ничуть не пострадала от этих потрясений. Устояв, она покорила варваров гораздо более искусно и необратимо, чем покорила и завоевала право считаться естественной наследницей павшего Рима. Вскоре церковь полностью овладела этим богатейшим наследием, заявив свои права на мировое господство, составлявшее предмет гордости Рима, и приняв под свое владычество новые государства, возникшие на руинах империи.

Глава II. КАНОНИЗИРОВАННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ИНКВИЗИЦИИ

В течение приблизительно семи столетий после падения Римской империи преследования за ересь были очень редкими и весьма незначительными. Однако это нельзя отнести на счет милосердия церкви. Несмотря на то, что некоторые из старых еретических учений уцелели, они были столь истощены, что уже не могли открыто выступать наперекор матери-церкви, существовали очень скрытно и старались оставаться незамеченными.

С другой стороны, новые раскольники тоже не заявляли о своем появлении во время этой передышки. В значительной степени такая ситуация возникла вследствие недвусмысленной формулировки христианской теологии, годами подтверждавшейся различными вселенскими соборами, которая обязывала упорно преследовать свободомыслие в христианстве. Конечно, узда католицизма представляла собой серьезное препятствие для развития интеллекта, но окончательно подавить способности людей к воображению и мышлению религия никогда не могла и никогда не сможет.

Тщетным оказалось стремление церкви закабалить мысль и задушить познание, которое подрывало самые её основы и раскрывало ошибочность космических и исторических концепций, на которых базировалась ее теология; безрезультатным оказалось ее стремление защититься, неуклонно придерживаясь ранее принятых теорий.

На эту бескомпромиссную непреклонность католической церкви сыплются многочисленные порицания. Если поставить целью непредвзятое рассмотрение вопроса, то оценка ситуации может оказаться не столь однозначной. Позволительно сказать несколько слов, чтобы пролить свет на защищаемую позицию и не быть неправильно понятым.

Полагают, что неуступчивая политика церкви была единственным серьезным препятствием на пути интеллектуального развития, и потому считают ее предосудительной. Но давайте рассмотрим альтернативу без предубеждений. Признание ошибки обычно является началом крушения. Если признана одна ошибка, то вырвана нить из полотна, нарушена прочность единого целого. Кто уступил однажды, тот создал прецедент, который побуждает противников добиваться новых и новых уступок, пока он не отдаст все без остатка, обреченный на полное поражение.

Из сказанного следует, что имеется бесспорная логика в позиции церкви: распространяя учение не на область человеческих знаний, а на духовную сферу, она ни на йоту не отступила от своих доктрин перед достижениями человеческого разума. По-прежнему первое считалось преходящим, а второе – имеющим божественное происхождение. Она неизменно считала бесспорным, что свойственные человеку заблуждения невозможны для божества, что человеческое мнение об ошибках в догматах церкви – не более чем проявление присущего человеку свойства ошибаться.

Церковь Рима ясно представляла себе, что либо будет признана совершенной, либо перестанет существовать. Беспристрастное разбирательство заставляет признать ее упорство в отстаивании своих догматов более достойным, чем уступки развивающимся гуманитарным и естественным наукам и постепенное отступление на пути к забвению. Придерживаясь избранной позиции, церковь осталась полновластной владычицей своих приверженцев – в противном случае она была бы вынуждена смириться с ролью жалкой служанки.

Руле предупредительно извещает своих читателей, что «нет церкви, кроме Римской, у которой была бы инквизиция». Но он не берется довести рассуждение до логического завершения и добавить, что ни в одной христианской церкви, кроме римской, инквизиция была бы просто невозможна: нельзя оскорбить ересью церковь, которая приспосабливается к новому строю мыслей и шаг за шагом уступает позиции под натиском познания (И все-таки утверждение Руле сродни неточно сформулированной истине, ибо дух преследования, который является сомнительным достоинством Священной канцеляции, существовал и в других церквях, кроме римской – взять хотя бы преследование Елизаветой всех, кто не был приверженцем англиканской церкви).

Римская церковь предложила миру свои непреложные формулировки, свои неизменные доктрины. «Вот мое учение – провозгласила она. – На том стою. Вы должны принять его безоговорочно и во всей полноте, или вы – не мои дети».

К этому невозможно придраться. Добавь она только допустимость принимать или отвергать ее учение, предоставь она только человеку свободно признавать или не признавать ее доктрины, как велит ему совесть и разум, все было бы хорошо. К несчастью, она сочла своим долгом пойти дальше, применив насилие и принуждение в таких масштабах, что пропитала детей своих духом якобизма восемнадцатого века, провозглашая: «Будь братом моим, или я убью тебя!»