Владимир Большаков - Кофе и круассан. Русское утро в Париже Страница 4

Впрочем, они удачно сосуществовали. На стене вестибюля медицинской школы висит мемориальная доска, на которой рядом с именами знаменитых врачей – имена знатных французов и кардиналов, и даже королей, изучавших здесь медицину. Соседствующий с анатомическим театром храм Святого Петра был построен почти на три века позже первой кафедры медицины, и не случайно, видимо, его назвали Храмом Разума.

Конечно, и здесь свирепствовала инквизиция, и в историю Франции вошел процесс трех студентов-медиков, осужденных «за ересь» в 1528 году. Тем не менее даже во времена религиозных войн Монпелье славился своей высокой культурой и терпимостью. И сумел передать эти свои качества всей Франции, которой по тем временам до монпельевского королевства было далеко. Ведь уже в XII веке сюда ехали в поисках исцеления едва ли не со всего света. И шесть веков спустя, когда Фонвизин привез лечиться свою жену в Монпелье, эта слава за местными эскулапами сохранилась.

Визит Фонвизина особенно интересен тем, что имел место всего за 12 лет до Великой Французской революции. До этого и Россия, и Франция были абсолютными монархиями, а уровень их развития – примерно одинаковым. За исключением только политических структур. Во Франции даже в недрах абсолютизма вызревала потихонечку буржуазная демократия, о чем говорит и фонвизинский рассказ о сборе Генеральных штатов Лангедока, и люди уже во многом привыкли к ней к моменту взятия Бастилии. В России же все еще свирепствовало крепостное право, любые ростки демократии жестоко подавлялись. Несмотря на то, что императрица переписывалась с Вольтером, в те времена слово «вольтерьянец» в русском языке звучало примерно так же, как у нас в 70 – 80-е годы XX века слово «диссидент».

Во время своей поездки по Франции Фонвизин стал свидетелем знаменитого визита Вольтера во Французскую академию и его избрания ее директором, после чего и восьми дней не прошло, как Вольтер умер в том самом доме на берегу Сены, напротив Лувра, куда провожал его народ с факелами после представления его последней трагедии «Ирена, или Алексий Комнин». Эта манифестация Фонвизина потрясла. Но поди поделись таким чувством с вельможным графом. Не поймет! Учитывая это, Фонвизин в своем письме Панину описывает прибытие Вольтера в Париж в 1778 году с известной осторожностью, как бы отстраняясь от «вольтерьянца» номер один, подчеркивая, что не на него лично, а на «народ здешний» прибытие Вольтера «произвело точно такое… действие, как бы сошествие какого-нибудь божества на землю. Почтение, ему оказываемое, ничем не разнствует от обожания». Как опытный придворный и неплохой политик, Фонвизин сразу увидел, чем это обожание чревато. Он предупреждал Панина: «Я уверен, что если б глубокая старость и немощи его не отягчали и он захотел бы проповедовать теперь новую какую секту, то б весь народ к нему обратился…» Фонвизин информировал Панина обо всем, в те дни происшедшем, весьма подробно и даже направил ему портрет Вольтера с припиской о том, что долго великий философ и писатель из-за пошатнувшегося здоровья и возраста «не протянет». Считается, что он не просто ездил лечить жену в Монпелье, а был послан секретным ведомством, которое курировал Панин, во Францию с особой миссией – посмотреть, как там у них с революционной ситуацией.

Автор «Недоросля» не только из стремления засвидетельствовать свою благонадежность с таким небрежением писал о демократических умонастроениях французов. Как и многие в России того времени, он считал, что демократия в нашем отечестве не привьется. Фонвизин, конечно, был много лучше других вельмож. Он понимал, что «надобно отрешись вовсе от общего смысла и истины, если сказать, что нет здесь (во Франции, в частности, и за границей вообще. – В. Б.) весьма много чрезвычайно хорошего и подражания достойного». Но к тому добавлял: «Все сие, однако ж, не ослепляет меня до того, чтобы не видеть здесь столько же, или и больше, совершенно дурного и такого, от чего нас боже избави…»

«Письма из Франции» современники Фонвизина прочитали не сразу. Но в архивах Панина они пролежали недолго и уже в конце XVIII века были изданы. В наше расхожее представление о французах, увы, вошли многие из фонвизинских «хлесткостей», в то время как объективные его наблюдения были забыты. Без умысла автора сложился тот «стереотип», который использовался затем для формирования отрицательного отношения не к Франции как таковой – французский язык и культура вообще в российском дворянстве нередко почитались выше всего русского, – а к происшедшим там в 1789 году революционным переменам и к их активным участникам.

Странным образом этот стереотип, который окончательно утвердился в результате войны 1812 года и оккупации Франции русскими войсками, запечатлелся в национальном сознании. Когда произносится слово «француз», у многих почему-то возникает образ беспутного любителя поволочиться, выпить и погулять, повесы, отлынивающего от работы, краснобая, которому неважно, о чем говорить, лишь бы почесать языком. Увы, именно такой почти опереточной персонаж – главный герой фонвизинских «Писем из Франции», хотя, впрочем, и не единственный.

Каков же все-таки француз на самом деле? Насколько далек созданный Фонвизиным его образ от сегодняшней реальности и где он все-таки к ней близок?

Кто вы, месье Дюпон?

Месье Дюпон – мой хороший знакомый. Я его встречаю каждый день, разговариваю с ним часами, мы вместе частенько выпиваем в кафе на углу по чашечке крепчайшего кофе, выкуриваем по сигарете «Галуаз», раздирающей легкие, но зато не пробивающей такую дыру в бюджете, как «Мальборо». Месье Дюпон приносит мне газету и ежедневную почту и выпекает изумительный хлеб. Он круглый год торгует на рынке свежими овощами и фруктами, составляет на ЭВМ прогноз погоды и водит поезда парижского метро. Он стоит у станка и за прилавком маленького магазинчика, крутит баранку такси и колесо знаменитой карусели с лошадками у Эйфелевой башни под аккомпанемент электронной шарманки, держит свой семейный ресторанчик и с утра до ночи пестует доставшийся ему от деда-прадеда виноградник.

Месье Дюпон индивидуален и многолик, ибо так называют «типичного среднего француза». Он живет в каждом городе и в каждой деревне Франции – в одном только парижском телефонном справочнике несколько страниц занимают Дюпоны – и вместе с тем объективно не существует, ибо создан статистикой, а потому, может быть, и похож на себя в ее зеркале, но не более чем фоторобот на фотопортрет. Словом, он один из 55 миллионов французов, проживающих во Франции.

Во Франции служба статистики поставлена много лучше, чем в других странах. Здесь о французе, как потребляющей статистической единице, как гражданине определенных взглядов, знают все. И все же статистика и опросы общественного мнения – единственно возможное средство создать образ «типичного француза», представить его зрительно и даже где-то понять его причуды, вкусы, симпатии, антипатии и предрассудки. Знакомясь таким образом со своим приятелем месье Дюпоном, я сделал для себя немало открытий, причем совершенно неожиданных.

Для примера. Французы покупают в среднем на человека всего 4 куска туалетного мыла (650 граммов) в год, в два раза меньше, чем англичане, хотя этого добра в магазинах – выше крыши. Они в среднем приобретают по 0,8 зубной щетки на человека и лишь по 2,9 тюбика зубной пасты. Но зато французы в два раза больше, чем другие европейцы, потребляют снотворного (90 миллионов упаковок в год) и чаще покупали обувь – 5 пар в год на человека.

Во Франции меньше ванных, чем телевизоров. 10 процентов французов никогда не посещали парикмахерских. Каждый второй француз никогда не ходит в кино.

Французы потребляют 80 литров вина на человека в год и за тот же период – всего 54 литра минеральной воды. 25 процентов из них ничего не едят на завтрак.

Месье Дюпон проводит в день три с половиной часа перед телевизором и 2 часа 45 минут слушает радио. Вместе с тем 51 процент французов выступает за то, чтобы телевидение хотя бы один вечер в неделю не работало. 43 процента против этого. В 1967 году только 54 процента французских семей имели телевизор. В 1988-м – уже 94 процента. 82 процента французов согласно опросам «смотрят телевизор каждый или почти каждый день». Это на 31 процент выше, чем в начале 60-х годов, когда 67 процентов французов ежедневно слушали радио и 60 процентов каждый день читали газеты. Сегодня газеты регулярно читают меньше 40 процентов французов. Поднялся, однако, процент читающих иллюстрированные журналы, как везде. Но вот как комментируют этот рост специалисты: «Журналы, которые наиболее популярны сейчас, – это своего рода дополнение к телевизионным передачам…»

Телеспрут виной тому, что пустеют театры, стадионы. Всего 9 процентов французов по меньшей мере раз в год посещают спортивные состязания. 18 процентов французов ходят в кино, по крайней мере, один раз в месяц, но телевидение и быстрое воспроизведение кинопремьер в записи бьет и по кинотеатрам, в результате чего и билеты в кино все дорожают. Пустеют и знаменитые французские кафе и бистро. Только 17 процентов французов, по крайней мере, раз в неделю ходят в кафе.