Г. Богемский - Кино Италии. Неореализм Страница 45

Следовательно, если и можно говорить о кризисе у нас, то отнюдь не о кризисе сюжетов (фактов), а в крайнем случае — о кризисе содержания (то есть толкования этих фактов).

Это существенное различие прекрасно подчеркул один известный американский продюсер, когда сказал мне:

«Сцену пролетающего самолета мы представляем себе так.

Пролетает самолет... по нему бьют из пулемета... самолет падает.

А вы — так.

Пролетает самолет... самолет пролетает снова... еще раз пролетает самолет».

И это верно. Но мы еще ушли очень недалеко. Недостаточно заставить самолет пролететь трижды — нужно заставить его пролететь двадцать раз подряд.

Какие следствия — повествовательные, творческие и моральные — влечет это характерное для неореализма осознание действительности?

1) Раньше на экране из одного события вырастало другое, потом — еще одно, потом — еще и так далее: каждая сцена придумывалась и создавалась так, чтобы сразу же можно было перейти к следующей (естественное следствие того неверия в «факты», о котором я уже говорил). Теперь, создавая сцену, мы чувствуем необходимость «задержаться» на ней, ибо знаем, что она содержит в себе все возможности находить самый широкий отклик и передать все, что мы захотим.

Сегодня мы уверенно можем сказать: дайте нам любой факт — и мы, до конца исследовав его, сумеем сделать из него кинозрелище. Итак, «центробежная» сила, являю щаяся(как с технической точки зрения, так и с нравственной) главной характерной чертой кино, превратилась в «центростремительную»: другими словами, если раньше тему не развивали и как таковую и в ее реальном значении, то теперь неореализм стремится все подчинить основной теме.

2) Раньше кино всегда показывало жизнь поверхностно, лишь в обманчиво яркие моменты, и фильм, в сущности, представлял серию более или менее удачно подобранных событий, происходящих именно в такие моменты.

Неореализм же утверждает, что в каждом из событий, более того, в каждом отдельном моменте достаточно материала для целого фильма.

То есть кино, которое раньше говорило неясными намеками, было схематичным, теперь стремится к анализу. Или, скорее, к синтезу в ходе анализа.

Приведем пример. Раньше приключения двух человеческих существ, ищущих крова, мыслились только как отправной момент (внешняя сторона, действие), от которого сразу же переходили к чему-нибудь другому. Теперь же можно утверждать, что такой заурядный факт, как поиски жилья, мог бы стать темой целого фильма, разумеется в том случае, если этот факт будет рассматриваться со всех сторон, вместе со всем, что с ним связано и что он влечет за собой.

Конечно, сегодня мы еще далеки от настоящего анализа и можем говорить об анализе только по сравнению с примитивным синтезом массовой кинопродукции.

Пока что мы еще занимаем, скорее, «аналитическую позицию», но уже в этом заложено неудержимое стремление к реальности: желание достигнуть взаимопонимания, солидарности, участия — одним словом, человеческого сосуществования.

Из всего сказанного явствует: неореализм понял, что кино — в отличие от того, что было до войны, — должно рассказывать без всякого вмешательства фантазии о самых мелких фактах, стремиться раскрыть все гуманное, исторически обоснованное, существенное, устойчивое, что в них кроется.

В сущности, речь сегодня идет не о том, чтобы пытаться превращать в «действительность» (стараться придать ему вид настоящего, жизненного) придуманное, а о том, чтобы придать максимальную выразительность и значение подлинным фактам, каковы они в действительности, заставить их говорить самих за себя. Ибо жизнь не такова, какой ее выдумывают в «историях», она совсем иная. И чтобы познать ее, нужно тщательное и непрерывное изучение, нужно — произнесем наконец это слово — терпение.

Здесь я считаю необходимым уточнить и другую свою точку зрения.

На мой взгляд, дела на свете идут плохо оттого, что люди не знают действительности. Самая правильная позиция для человека сегодня — это почувствовать себя обязанным как можно глубже познать реальность.

Поэтому в нашу эпоху мы больше всего нуждаемся в «социальном внимании».

Во внимании к тому, что существует, внимании непосредственном, а не через более или менее иносказательные притчи. Голодного, униженного нужно показывать с его именем и фамилией, а не рассказывать выдуманную историю о голодном, ибо это совсем другое дело, менее действенное, менее нравственное.

Ведь истинная задача кино не в том, чтобы рассказывать сказки. Выражение требований своего времени всегда было истинной задачей всех видов искусства, и кино нужно призвать выполнять именно эту задачу.

Анализировать действительность, несомненно, можно также и при помощи сказочных форм. Мы охотно приемлем и их, ибо они тоже являются естественными средствами выражения. Однако неореализм, если он хочет быть последовательным, должен в своем развитии сохранять тот моральный заряд, который был для него характерен при его первых шагах, но идти аналитически-документальным путем.

В самом деле, кино, как ни одно другое средство выражения, обладает присущей ему врожденной способностью фотографировать факты, которые, по нашему мнению, заслуживают, чтобы их показывали в их «повседневности», или, иначе говоря, в их максимальной, наиболее близкой к истинной продолжительности. Ведь у кинокамеры «все перед глазами», она «видит» самые факты, а не понятия о них, и она помогает нам по крайней мере в этом смысле.

Ни одно другое средство выражения не обладает способ ностью знакомить с этими фактами так быстро и столь большое число людей, как кино.

И поскольку огромное могущество кино возлагает на него и огромную ответственность, необходимо превосходно использовать каждый кадр. Говоря «превосходно», я подразумеваю наиболее глубокое проникновение в «количество» и «качество» действительности.

Следовательно, можно утверждать, что кино нравственно лишь в том случае, когда подходит к действительности таким образом.

Моральная проблема (как и художественная) заключается в умении видеть реальность, а не изобретать что-то вне ее, так как это всегда, как я уже сказал, является формой бегства от действительности.

Вполне естествнно, что те, кто все это чувствовал, хотя по многим причинам (иногда основательным, а порой и нет) и был еще вынужден прибегать по традиции к «выдуманному» рассказу, пытались внести в него искры предчувствия. Это и был действенный неореализм, зародившийся в Италии благодаря нескольким личностям.

Первоочередная задача, следовательно, состояла в том, чтобы сделать рассказ в наибольшей мере элементарным, простым, я бы сказал даже — по возможности банальным. Это было началом разговора, который потом был прерван.

Типичный пример в этом отношении можно найти в фильме «Похитители велосипедов». Мальчик долго идет за отцом по улице; вдруг на него чуть не наезжает автомобиль, а отец этого даже не замечает.

Этот эпизод придуман; однако он придуман с намерением выдумать повседневное, совсем незначительное событие (настолько маловажное, что его участники сами не придают ему значения), однако несущее заряд жизни. Той жизни, о которой я говорил выше, которую настолько важно утвердить, что за нее стоит изо всех сил бороться против другой жизни и против других фактов — тех, которые кино в течение пятидесяти лет вытаскивало на экран, хотя они всегда были слишком громоздки и лживы.

От этого этапа, который можно назвать этапом компромисса, выжидания, переходным периодом, следовало бы перейти к следующему, на котором кинопроизведения уже непосредственно отражали бы объективную реальность. Именно этого некоторые из нас и стремятся достигнуть.

В каждом из фильмов, таких, как «Пайза», «Рим — открытый город», «Шуша», «Похитители велосипедов», «Земля дрожит», содержатся отдельные сцены абсолютного значения, отражающие концепцию, которая сама по себе вполне может послужить основой повествования, но в каком-то смысле они все еще условны, не пронизаны документальным духом. Это все еще «придуманный рассказ».

В некоторых фильмах, например «Умберто Д. », элемент анализа гораздо заметнее, однако он носит старый, традиционный характер.

Все это еще не неореализм.

Неореализм сегодня напоминает армию, готовую тронуться в поход. Итак, за бойцами дело не станет. У нас есть Росселлини, Де Сика, Висконти. Нужно, чтобы эти бойцы ринулись в атаку — тогда битва будет выиграна.

Ибо ничего не поделаешь, приходится признать, что все мы пока еще на старте — кто немного впереди, кто немного позади. Но и это уже немало. Самая большая опасность сегодня — сдать позиции, те моральные позиции, которые многие из нас решительно заняли во время войны и сразу после нее.

Во всяком случае, важно то, что разговор начат. Если мы не доведем его до конца, то упустим большие возможности, ибо перспективы у неореализма гораздо шире, чем может казаться сегодня, а именно — заставить кино выполнить задачу анализа, исследования действительности.