Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием - Виктор Петрович Крутоус Страница 45

исконные философско-эстетические проблемы (искусство и действительность; искусство и наука; художественное содержание произведения в свете основных категорий эстетики; адекватное, конкретно-историческое и ложное, «модернизирующее» восприятие классических художественных ценностей и др.). Причем решаются они, на мой взгляд, не всегда безупречно прежде всего в методологическом отношении. Не претендуя на непогрешимость, эстетики могли бы, думается, значительно активнее, чем до сих пор, содействовать как правильной постановке возникающих в Слововедении проблем, так и их успешному решению.

1988

Смена поколений и жанр «духовных завещаний» в русской культуре конца XIX – первой трети XX века

Просмотрев изрядное количество справочных изданий по истории и литературе, я так и не смог найти в них хотя бы беглое упоминание о современном жанре «духовного завещания», существование которого на интуитивном уровне для меня очевидно. Вместо этого пришлось ознакомиться с обширными энциклопедическими описаниями того, как оформляются (или оформлялись) юридические завещания о наследовании имущества, а также с характеристикой жанра завещания, получившего распространение в древнерусской литературе от ее истоков и до XVI–XVII веков.

«Завещание» (синоним: «духовная грамота»), как поясняет «Литературная энциклопедия терминов и понятий», это «жанр древнерусской публицистики…; связан со стремлением перед надвигающейся кончиной передать определенному кругу лиц заветные мысли с надеждой на дальнейшее их осуществление, а также свою собственность»[160]. Авторами завещаний в эпоху Древней Руси выступали как светские, так и духовные лица; обычно отец адресовал свой завет сыну, либо игумен – монастырской братии. «Особую группу составляют «политические» духовные грамоты царей и митрополитов, – продолжает цитированная энциклопедия, ссылаясь на примеры Духовного завещания Ивана Грозного и Духовной грамоты митрополита Макария. – …Обычно они содержат более значительные общенациональные целевые установки и обращены не только к ближайшему окружению, но ко всему русскому обществу определенного исторического периода»[161].

В связи со сказанным возникает вопрос: можно ли считать, что после XVII века о жанре завещания в русской литературе уже не может быть речи? Что он навсегда остался в прошлом, исчез, растворился? Такой вывод, на мой взгляд, был бы слишком поспешным и поверхностным. На самом же деле упомянутый жанр «умер» лишь в одном обличье, но возродился в другом виде, обновленном. Жанр «духовного завещания» – вот его современная форма, по отношению к которой «завещания» XVI–XVII и более ранних веков играют роль прообразов, зародышей. Жанр «духовного завещания» достаточно широко представлен в русской культуре XIX–XX веков (в особенности на переломе от одного к другому) и выполняет в ней исключительно важную роль.

Итак, со временем произошла трансформация древнего жанра в нечто иное, более отвечающее запросам современности. Этот процесс совершился согласно общим законам развития литературных жанров (которые, кстати сказать, достаточно хорошо изучены на материале древнерусской литературы). Решающую детерминирующую роль при этом играли потребности новой исторической эпохи. Но при всех качественных различиях старого и нового жанров между ними сохранилось вполне узнаваемое родство, – поскольку оба они отвечают непреходящей, фундаментальной потребности человеческой природы, человеческого духа.

Смена поколений – процесс чрезвычайно сложный.

Начать с того, что само понятие поколения толкуется неоднозначно. Из двух основных значений термина первое – семейно-родовое (последовательность отец – сын – внук и т. д.), второе – «социальное поколение», где главную роль играют уже не экзистенциально-биологические связи, а общий духовно-исторический опыт, впитываемый представителями примерно одного возраста, главным образом, в молодости (наглядный пример: «шестидесятники» XX века). Различие между первым и вторым значением, конечно, не абсолютно. Ведь каждый отец способен осознать в себе и увидеть в сыне представителя определенной социально-возрастной (а не только экзистенциально-биологической) общности.

Процесс смены поколений включает в себя и эстафету духовной преемственности, и моменты борьбы нового поколения за выход из-под идейной власти предшественников. С одной стороны, существует опасность «разрыва поколений», а с другой – утраты новым поколением своей суверенности, инновационного, творческого импульса. Осознавая историческую связь поколений, «отцы» стремятся с возможно большей полнотой и ясностью донести до «сыновей» своеобразие своего духовного опыта, уроки прошлого, существо и, по их мнению, наилучшие способы решения предстоящих (в известном смысле – наследуемых) задач. При этом поколение сыновей может восприниматься либо как объект, либо как суверенный (другой) субъект. В первом случае передаваемый опыт превращается в простое назидание и может породить нетворческую «запрограммированность» младших; во втором случае за сыновьями признается право свободного выбора идей и решений. Главной заботой отцов становится при этом подлинность и полнота передаваемой информации, выявление ее насущности, значимости, актуальности и т. д. Насколько важен ныне последний момент, можно судить по Декларации ЮНЕСКО об ответственности нынешних поколений перед будущими (1997), которая включает в себя статью 2 – «Свобода выбора» и статью 7 – «Культурное разнообразие и культурное наследие»[162].

Жанр «духовных завещаний» (в смысле XIX–XX веков) в высокой степени отвечает обрисованным выше социокультурным запросам, определяемым процессом смены поколений.

Общего у старого и нового жанра то, что создается такое произведение, как правило, на исходе жизни автора. Оно представляет собой своего рода сгусток, квинтэссенцию всех его мыслей, чувств и устремлений, которые он стремится передать как непосредственным, так и более отдаленным потомкам. В основе своей это жанр, как мы увидим ниже, рационально-научно-публицистический и философско-публицистический. Часто ему сопутствует художественно-эстетическая отделка выражаемого содержания.

Д. С. Лихачев, характеризуя процесс развития литературных жанров на материале Древней Руси, в качестве основных детерминант их эволюции назвал следующие факторы: 1) возрастающую степень освобождения литературного жанра от сугубо деловых, утилитарных функций; 2) расширение познавательного содержания, охватываемого и выражаемого тем или иным жанром; 3) углубление личностного авторского начала. К этим основным «движителям» эволюции жанров Лихачев добавляет еще два, им сопутствующие: 4) расширение социального пространства и 5) возрастание роли индивидуального освоения (чтения) произведений[163]. Все перечисленные факторы так или иначе оказали свое действие и при формировании современного жанра «духовного завещания».

Экзистенциальное ядро жанра, в общем, сохраняется и в XX веке, как о том свидетельствует, например, широко известное «Письмо к молодежи» академика И. П. Павлова[164]. Это своего рода памятка, начертанная мастером для юных «подмастерьев». Но «завещание» трактуется ныне отнюдь не буквально, его адресат чаще всего предельно обобщен – это люди нового поколения (поколений). Вместо прямого назидания, поучения и т. п. автор стремится предоставить читателям хорошо осмысленную и прочувствованную «информацию к размышлению». Но полностью «практической заинтересованности» такое общение в форме «завещания» не лишено. Автор предполагает акцентированное воздействие содержания произведения на читателей, он рассчитывает их заинтересовать, убедить, побудить к размышлениям на обсуждаемую тему и т. п. В этом выражается причастность «завещания» ведомству публицистики. Но, конечно, публицистичность эта, так сказать, «второго порядка», она основана на рациональном