Ирина Языкова - Со-творение образа. Богословие иконы Страница 5

Обосновывая важность иконопочитания для православной традиции, отцы VII Вселенского собора предписывали создание иконы богословам, оставляя художникам воплощать замысел в материале. Подчеркивая прежде всего вероучительный аспект иконописания, Собор ничего не говорит ни о художественных критериях изображений, ни о выразительных средствах, ни о предпочтении того или иного материала и т. д., оставляя в этом художнику полную свободу. И хотя изображение в иконе строго регламентировано каноном, истинному искусству и свободе творчества союз с богословием никогда не мешал. Иконописный канон складывался постепенно, в течение веков, вырастая из богословского понимания образа, поэтому канон не мыслился как внешние рамки, ограничивающие иконописца, а воспринимался скорее в качестве основы, духовного стержня, благодаря которому существует икона как художественное произведение.

Икона – это сложный организм, где богословская идея передается определенными художественными средствами, призванными выразить основные положения вероучения. Икона, по мысли св. отцов, это своего рода символ веры, но данный не в слове, а в образе. Православная традиция понимает икону как текст, не как схему, поэтому художественная сторона иконы так же важна, как и идеологическая. В этом кроется залог развития иконописи, ее разнообразия и в то же время ее устойчивости и единства. Иконописная традиция подобна дереву: она укоренена в почве христианского откровения (Св. Писания), ствол ее – соборный опыт Церкви (Св. Предание), а ветви – художественные особенности национальных и региональных школ, а также личный мистический опыт и художественный талант иконописца. Ветвь не может расти сама по себе, если она отделена от дерева, но и дерево не живет, если на нем не образуются новые ветви. И для иконописания чрезвычайно важно сотрудничество богословов и художников, хотя в разные эпохи оно приводило к различным результатам. Нередко богослов и художник соединялись в одном лице, как это было, скажем, в случае Андрея Рублева или Феофана Грека. На вершинах своего расцвета икона совмещала строгое богословие и высокое художество, что и позволило Евг. Трубецкому назвать икону «умозрением в красках».

Христианство – это откровение Слова, этим определяется и специфика иконы. Созерцание иконы не есть акт только эстетического любования, хотя эстетические ценности в христианской культуре играют не последнюю роль. Но на первом месте стоит приобщение Слову. Созерцание иконы – это прежде всего молитвенный акт, в котором постижение смысла красоты переходит в постижение красоты смысла, и в этом процессе внутренний человек растет, а внешний умаляется. Эта обратная связь не позволяет иконописи сделаться «искусством для искусства», к чему тяготеет любой род художественной деятельности. Искусство в Церкви является в полном смысле слова «служанкой богословия», но это не принижает его значения, а всего лишь уточняет его функции и делает более целенаправленным и действенным.

Еще древние греки считали, что цель искусства – очищение, катарсис (греч. κάταρσις). Для христианского искусства это тем более верно, потому что через икону мы можем не только очищать наши души, но икона способствует преображению всего нашего естества. В этом смысл чудотворных икон. Русское слово «исцеление» имеет тот же корень, что и слово «целый», «цельный», созерцание иконы предполагает собирание человека к его центру, к образу Божьему в нем, делает человека целостным. «Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господне нашего Иисуса Христа» (1 Фес 5:23).

Икона изначально создавалась как сакральный текст. И как всякий текст, она требует определенного навыка прочтения. Еще в ранней Церкви для лучшего усвоения Св. Писания предполагался принцип прочтения его на нескольких уровнях. Об этом писали многие отцы и богословы, начиная от Оригена и Блаженного Августина вплоть до Симеона Полоцкого. Обычно ступени называются в следующем порядке: буквальный уровень, аллегорический, моральный, анагогический. Этот принцип подходит и к прочтению иконы как текста. На первом – буквальном – уровне происходит знакомство с сюжетом (важно понять, кто и что изображается, то есть сюжет, он обычно берется из текста Библии, житийной литературы, гимнографии и т. д.). На втором – аллегорическом – происходит раскрытие значения символов (здесь важно как изображено – цвет, свет, жест, пространство, время, детали и прочие символы). На третьем уровне – моральном – обнаруживается связь изображения с предстоящим (что говорит это изображение лично мне), это – уровень обратной связи, диалога (важно, как я реагирую на изображение). Четвертый уровень – анагогический, – это ступень чистого созерцания, переход от видимого к невидимому, от изреченного к неизреченному, от образа к непосредственному общению с Первообразом (на этой ступени открывается глубинный смысл текста-образа).

Для современного человека, воспитанного вне христианских традиций, вне Церкви, уже первая ступень оказывается труднопреодолимой, поскольку зритель нуждается в объяснении сюжетной канвы изображения. Вторая ступень соответствует уровню оглашенных в Церкви, она требует некоторой подготовки, своего рода катехизиса. На этом уровне и сама икона является катехизисом, той самой «Библией для неграмотных», как ее называли св. отцы, ибо во многом икона объясняет саму себя. Третий уровень соответствует обычной аскетической и молитвенной жизни христианина, в которой требуются не только знания и интеллектуальные усилия, но прежде всего духовная работа, раскрытие и созидание внутреннего человека. На этой ступени уже не мы постигаем образ, но образ начинает действовать в нас. Здесь икона как текст становится не столько носителем информации, сколько возбудителем информации внутри созерцающего. Четвертый уровень открывается на высших ступенях молитвы, где молящийся от слов переходит к безмолвию, от изображения – к чистому созерцанию божественного мира, не передаваемого в образах и словах. Это уровень откровения. Свт. Григорий Палама, защитник безмолвствующих, полагал, что на разных уровнях нашей духовной жизни нам нужны различные иконы: иные иконы нужны новоначальным, только что приобщившимся к Церкви, иные нужны мирянам, а иные – монахам. Истинный же исихаст, утверждал Палама, созерцает Бога вне всякого видимого образа.

Итак, чтобы понять, что такое икона, сосредоточим внимание на первых двух ступенях: буквальном и аллегорическом (или применительно к иконе – символическом).

Икону называют окном в горний (невидимый) мир. Ее художественный язык – особый, здесь каждая деталь – символ и знак, обозначающий нечто большее, чем он сам. При помощи знаковой системы икона передает информацию так же, как письменный или печатный текст передает информацию, используя алфавит, который есть не что иное, как система условных знаков. Язык иконы постичь не намного труднее, чем любой из существующих языков. Но в наше время этот язык воспринимается порой как иностранный, современному человеку он кажется сложным в силу того, что наше эстетическое восприятие воспитано на другом видении, на других образах. Сильное искажающее влияние оказывают на зрителя реалистическое (вернее, натуралистическое) искусство, кинематограф, реклама с их тотальной иллюзорностью, а в последнее время – компьютер, который погружает человека в виртуальный мир. Искусство иконы полностью противоположно иллюзии и виртуальности – икона аскетична, символична и ненатуралистична. Забвение языка иконы в Православной церкви произошло под влиянием западного искусства, в котором со времен Возрождения утвердился эстетический идеал, основанный на созерцании красоты этого мира. Через модернизм и авангард Запад в ХХ веке вернулся к знаковой природе искусства, в том числе и церковного, к пониманию, что духовное изображается не всегда в категориях земной красоты. А в нашей церковной эстетике продолжают господствовать сладкие натуралистичные изображения, не имеющие ни художественной, ни духовной ценности, к тому же подменяющие высокий смысл образа красивой картинкой для глаз.

Икона – это откровение о новом небе и новой земле, о новом творении, о преображенном человеке. Поэтому иконописный язык строится на принципиальной инаковости, стремясь выразить иноприродность преображенного мира. Икона по своему существу не может быть реалистичной, вернее, натуралистичной, потому что изображает иной мир, непохожий на окружающую нас реальность, которая по сути есть падшая природа. Реализм (в противоположность натурализму картины) иконы в другом – в верности высшей истине, в предвкушении будущей реальности, а это можно передать только через символы и знаки.

Знак, символ, притча – это способы выражения Истины, хорошо знакомые по Библии. Язык религиозной символики способен передавать сложные и глубокие понятия духовной реальности. Так говорили пророки. К языку притч охотно прибегал в своих проповедях Иисус. Виноградная лоза, потерянная драхма, горчичное зерно, закваска и прочие образы взяты Им из реальной жизни, из окружавшей действительности, но они обозначают уже нечто большее, они знаки, указывающие на высший смысл. Близкие, доступные образы становятся многозначными символами, через которые Господь учит своих учеников видеть дальше и глубже бытовой реальности. К тому же самому языку символов прибегали и пророки, так как иначе передать явление славы Божьей весьма затруднительно. К примеру, у Иезекииля появляется образ колесницы, окруженной диковинными существами, пылающей как огонь и сияющей как драгоценный камень. Символическое значение имеют также уголь Исайи, сны Иосифа, горящий и несгорающий куст Моисея и т. д. Пророки Израиля пользовались притчами, чтобы вернуть человека к Богу, вспомним притчу об овечке, которую рассказал пророк Нафан царю Давиду, чтобы призвать его к покаянию. В поэтической притчевой форме Песни песней предстает любовь Бога и человеческой души. Библия – источник великой поэтической традиции, в ней берет начало и символизм иконы.