Разговоры Пушкина - Борис Львович Модзалевский Страница 5

1818–1820 гг.

В заседаниях "Зеленой Лампы"[32].

Заседания наши оканчивались обыкновенно ужином, за которым прислуживал юный калмык, весьма смышленый мальчик… Он [Пушкин] иногда говорил:

— Калмык меня балует; Азия протежирует Африку![33]

Я. Н. Толстой[34] по записи М. Н. Лонгинова. Сочинения, М. 1915, стр. 156.

После обеда у Аксакова[35] М. А. Максимович[36] рассказывал, что Кюхельбекер[37] стрелялся с Пушкиным (А. С.), и как в промахнувшегося последний не захотел стрелять, но с словом:

"Полно дурачиться, милый; пойдем пить чай"; подал ему руку и ушли домой.

О. М. Бодянский. Дневник. PC 1888, № 11, стр. 414.

С удовольствием повторяем здесь выражение самого Пушкина об уважении, которое нынешнее поколение поэтов должно иметь к Жуковскому, и о мнении его относительно тех, кои забывают его заслуги: "Дитя не должно кусать груди своей кормилицы". Эти слова приносят честь Пушкину как автору и человеку![38]

Кн. П. А. Вяземский, I, стр. 181.

Кажется, Пушкиным было сказано о некоторых критиках Карамзина-историка:

"Они младенцы, которые кусают грудь кормилицы своей".

Кн. П. А. Вяземский,[39] II, стр. 365.

… [Анекдот о Пушкине, сохранившийся в его семействе]. Однажды на упреки семейства в излишней распущенности, которая могла иметь для него роковые последствия, Пушкин просто отвечал: "Без шума никто не выходил из толпы".

П. В. Анненков. Пушкин в Александровскую эпоху, СПб. 1874, стр. 85.

1819 г.

На балу у Олениных[40].

Во время дальнейшей игры на мою долю выпала роль Клеопатры, и когда я держала корзинку с цветами, Пушкин, вместе с братом Александром Полторацким[41], подошел ко мне, посмотрел на корзинку и, указывая на брата, сказал: "Et c'est sans doute monsieur qui fera l'aspic?" [А роль аспида предназначена, конечно, этому господину]. Я нашла это дерзким, ничего не ответила и ушла… За ужином Пушкин уселся с братом моим позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивыми возгласами, как например: "Est-il permis d'etre, aussi jolie!" [Можно ли быть столь прелестной!]. Потом завязался между ними шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал брату: "Во всяком случае в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у madame Керн[42] хотела ли бы она попасть в ад?" Я отвечала очень серьезно и несколько сухо, что в ад не желаю. "Ну, как же ты теперь, Пушкин?" спросил брат. "Je me ravise [Я передумал], — ответил поэт, — я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины"…

А. П. Керн. Воспоминания. Майков, стр. 236.

Н. И. Тургенев[43], быв у Н. М. Карамзина и говоря о свободе, сказал: "Мы на первой станции к ней". — "Да, — подхватил молодой Пушкин, — в Черной Грязи".

Барсуков, I, стр. 68.

Начало года.

Самое сильное нападение Пушкина на меня по поводу [тайного] общества было, когда он встретился со мною у Н. И. Тургенева, где тогда собрались все желавшие участвовать в предполагаемом издании политического журнала[44]. Тут между прочими были Куницын[45] и наш лицейский товарищ Маслов[46]. Мы сидели кругом большого стола. Маслов читал статью свою о статистике. В это время я слышу, что кто-то сзади берет меня за плечо. Оглядываюсь — Пушкин.

"Ты что здесь делаешь? Наконец, поймал тебя на самом деле", шепнул он мне на ухо и прошел дальше. Кончилось чтение. Мы встали. Подхожу к Пушкину, здороваюсь с ним, подали чай, мы закурили сигарки и сели в уголок.

"Как же ты мне никогда не говорил, что знаком с Николаем Ивановичем? Верно, это ваше общество в сборе? Я совершенно нечаянно зашел сюда, гуляя в Летнем саду. Пожалуйста, не секретничай, — право, любезный друг, это ни на что не похоже".

И. И. Пущин,[47] стр. 77.

1819–1820 гг.

При входе нашем Пушкин продолжал писать несколько минут, потом, обратясь к нам, как будто уже знал, кто пришел, подал обе руки моим товарищам [Боратынскому[48] и Дельвигу] со словами: "Здравствуйте, братцы". Вслед за сим он сказал мне с ласковой улыбкой: "Я давно желал знакомиться с вами, ибо мне сказывали, что вы большой знаток в вине и всегда знаете, где достать лучшие устрицы". Я не знал, радоваться ли мне этому приветствию или сердиться на него…

[В. Эртель[49]?]. Выписка из бумаг дяди Александра. "Русский Альманах" на 1832—33 г., изд. В. Эртелем и А. Глебовым, СПб. 1832.

Зима.

… Пушкин был в театре, где на беду судьба посадила его рядом с [Денисевичем][50]. Играли пустую пьесу, играли, может быть, и дурно. Пушкин зевал, шикал, говорил громко: "Несносно". Соседу его пьеса, по-видимому, очень нравилась… он… сказал Пушкину, что он мешает ему слушать пьесу. Пушкин искоса взглянул на него и принялся шуметь по прежнему. Тот объявил своему неугомонному соседу, что попросит полицию вывести его из театра.

"Посмотрим",отвечал хладнокровно Пушкин и продолжал повесничать.

Спектакль кончился, зрители начали расходиться. Тем и должна была бы кончиться ссора наших противников, но [Денисевич] не терял из виду своего незначительного соседа и остановил его в коридоре.

"Молодой человек, — сказал он, обращаясь к Пушкину, и вместе с этим поднял свой указательный палец, — вы мешали мне слушать пьесу… это неприлично, это невежливо".

"Да, я не старик, — отвечал Пушкин, — но, господин штаб-офицер, еще невежливее здесь и с таким жестом говорить мне это. Где вы живете?"

[Денисевич] сказал свой адрес и назначил приехать к нему в восемь часов утра…

"Буду", — отвечал Пушкин.

И. И. Лажечников[51]. Знакомство мое с Пушкиным (Из моих памятных записок). РВ 1856, I, № 2, кн. 2, стр. 611–612. 1

[Денисевича] не было в это время дома… Только что я вступил в комнату, из передней вошли в нее три незнакомые лица. Один был очень молодой человек, худенький, небольшого роста, курчавый, с арабским профилем, во фраке. За ними выступали два молодца-красавца, кавалерийские гвардейские офицеры[52]… Статский подошел ко мне и сказал мне тихим вкрадчивым голосом: "Позвольте вас спросить, здесь живет [Денисевич]?" — "Здесь, — отвечал я, — но он вышел куда-то, и я велю сейчас позвать его". Я только хотел это исполнить, как вошел [Денисевич]. "Что вам угодно?" сказал он статскому довольно сухо. "Вы