Джон Толкин - Приключения Тома Бомбадила и другие истории Страница 6

— Я ждал тебя со вчерашнего дня, папа! — сказал он.

Вглядевшись в лицо Кузнеца, он добавил:

— У тебя такой усталый вид! Верно, много пришлось шагать?

— Порядком, сынок. От Утренней Зари и до самого Заката.

Они вместе вошли в дом. Внутри было темно, тускло мерцал очаг. Сын зажег свечи и присел рядом с отцом. Они не говорили, потому что Кузнец был опечален душой и измучен телом. Наконец он огляделся, словно приходя в себя.

— Почему больше никого нет? — спросил он.

Сын посмотрел на него с упреком:

— Неужели ты не помнишь, что сегодня исполняется два года сыночку Нэн? Мама ушла к ним, в Малый Вуттон. Они и тебя сегодня ждали.

— Да, верно. Я должен был прийти, но попал в такой переплет, что обо всем позабыл. Не обо всем, однако. Про маленького Тима-то я помню.

Он извлек из-под куртки мешочек из мягкой кожи.

— Я тут ему подарок принес. Не Бог весть что, конечно, — безделица, как говорит старик Нокс, но ведь она все же из Волшебной Страны, Нед!

Из мешочка Кузнец достал серебряную вещицу, очень похожую на тонкий стебелек лилии с тремя хрупкими цветками-колокольчиками на верхушке. Колокольчики они и были, потому что стоило потрясти стебелек, как цветы отзывались разноголосым звоном. От тихого ясного их звука замерцало пламя свечей, а затем вспыхнуло на миг нестерпимо белым огнем.

Нед смотрел на чудо изумленными глазами.

— Дай мне посмотреть, папа! — сказал он и осторожно взял вещицу из отцовых рук.

— Какая тонкая работа...— выдохнул он, вглядевшись получше. — Да еще и пахнет-то как! И запах знакомый, только вот никак не вспомню, на что же это похоже...

— Как звук умолкнет, так и начинают пахнуть цветы. Да не держи ты ее так бережно! Это же для малыша сделано, не сломается, не бойся. И все продумано, чтобы не поцарапался, если заиграется.

Кузнец положил вещицу обратно в мешочек и убрал мешочек в карман.

— Завтра я сам схожу в Малый Вуттон, — сказал он. — Надеюсь, Нэн и Том ее, да и твоя мать тоже зла на меня не держат. А малыш Тим, тот еще дней не считает... и недель не считает, и месяцев, и годов...

— Это верно. Ты иди, папа. Я бы тоже с тобой отправился, да вот времени нет. Сегодня я не пошел не потому, что тебя ждал. Просто с работой запозднился. Много ее сейчас и с каждым днем все прибывает.

— Нет уж, Кузнецов сын! Пора и тебе отдохнуть. Хоть и величают меня уже дедом, руки мои еще не ослабели, им только работу подавай. А в две пары рук мы с любой работой управимся. Потому что странствовать мне больше не суждено. Особенно в дальних краях, если ты понимаешь, о чем это я, сынок.

— Неужто это правда, отец? То-то я смотрю, что Звезда погасла... Какая жалость!

Он взял руку отца в свою.

— Горько мне, отец, но, может, это на пользу нашему дому. Ведь теперь у тебя будет время научить меня тому, чего я еще не умею. Я веду речь не только о кузнечном деле, Мастер.

Они поужинали вместе, а потом долго еще сидели за столом, потому что Кузнец рассказывал сыну про последнее путешествие в Волшебную Страну и про многое-многое другое. Только о том, кто станет новым обладателем Звезды, он не проронил ни слова.

И в конце беседы сын посмотрел на отца и сказал:

— Отец, помнишь тот день, когда ты принес Вечноживой Цветок? Я еще сказал, что тень твоя — это тень великана. Тень мне не солгала. Ведь ты танцевал с самой Королевой. И все же ты уступил Звезду по собственной воле. Надеюсь, она достанется достойному. Он должен быть тебе благодарен.

— Он не будет знать, чей это дар. Некоторые дары можно давать только так. Ну да ладно. Что было, то прошло, а мне пора назад, к молоту да клещам...

Как это ни странно, старый Нокс, хоть и посмеялся над Учеником, но сам тот случай со Звездой никак не мог выкинуть из головы, даром что столько времени прошло. Нокс сильно разжирел и стал ленивым. На покой он ушел в шестьдесят лет (а это в Вуттоне не считалось стариковским возрастом). Теперь Нокс завершал свой восьмой десяток. Хоть уже стал он толще бочки, а все был обжора и сладкоежка. Когда он не ел, то сидел в кресле у окна своего домика, а в солнечные дни кресло ставили у открытой двери. Он был, как и раньше, болтлив и всегда имел что сказать по любому поводу. Но больше всего в последнее время старик полюбил рассказывать про то, как испек Большой Кекс (он уже полностью уверовал в то, что это была его собственная работа). Кекс этот ему даже снился.

Иногда Ник приходил к Ноксу, чтобы перекинуться парой слов. Нокс по-прежнему звал его Ником, а Ник по-прежнему звал Нокса Мастером, что нравилось Ноксу, хотя, по правде говоря, был Ник для Нокса не самым приятным собеседником.

Однажды Нокс, плотно пообедав, дремал в своем кресле у открытой двери. Проснулся он от пристального взгляда Ника, который стоял рядом.

— Привет! — сказал Нокс. — Рад тебя видеть. Знаешь, я тут опять об этом Кексе думаю. Что ни говори, а это был мой лучший Кекс. Ты его, часом, не забыл?

— Конечно нет, Мастер. Я его прекрасно помню. Но почему вы так переживаете? Отменный был Кекс, все его хвалили.

— Еще бы, испек-то его я. Но я не из-за него переживаю. Безделушка та, звезда или как ее там — вот что я понять не могу. Куда она подевалась? Растаять она не могла — это ясно. Я сказал, что она растаяла, чтобы дети не перепугались. Я все думаю — может, кто ее проглотил? Опять-таки, навряд ли. Монетку еще можно проглотить, но звезду... Она хоть и маленькая, но с остренькими такими зубчиками...

— Мало ли из чего она была сделана, Мастер. Не стоит так переживать. Проглотил ее кто-нибудь, да и все тут.

— Да, но кто? Память у меня цепкая, а этот день в ней особо засел. Я даже всех детей по именам помню. Дай-ка поразмыслить... Пожалуй, ее проглотила Мельникова дочка — Молли. Она всегда была обжорой и глотала куски не прожевывая. Теперь-то толста, что твой куль с мукой!

— Вы правы, Мастер, некоторые люди совсем есть не умеют. Но в тот вечер Молли была внимательна и нашла целых две монетки.

— Неужто? Ну, тогда сын бондаря — Гарри. Сам как бочонок, а рот как у лягушки. Это, верно, был он.

— По-моему, Мастер, Гарри был славный мальчишка. А что рот большой, так только потому, что всем улыбался. К тому же я отлично помню, что, перед тем как есть, он раскрошил свой кусок на маленькие кусочки и все равно ничего не нашел.

— Тогда это дочь суконщика — Лили. Маленькая такая бледная девчонка. Она в детстве наглоталась булавок и хоть бы хны.

— Нет, Мастер. Она съела только глазурь и корку, а мякиш отдала соседу.

— Ну, раз так, то я сдаюсь. И кто же это был? Ты, видать, все глаза тогда проглядел, если только не сочиняешь.

— Ее проглотил Кузнецов сын, Мастер, и, по-моему, это пошло ему на пользу.

— Да ты меня дурачишь! — рассмеялся старый Нокс. — Слушать тебя смешно! Кузнецов сын тогда был мальчик тихий, спокойный. Теперь, я слышал, певуном стал, но это не беда, если в остальном человек порядочный. Он из тех, кто жует дважды, глотает одинажды, если ты понимаешь, что я сказать хочу.

— Отлично понимаю, Мастер. Но это был он, хотите — верьте, хотите — нет. К тому же какая сейчас разница? Может быть, вам станет легче, если я скажу, что Звезда вернулась обратно в ларец. Вот она!

Нокс только сейчас заметил, что на Нике был темно-зеленый плащ, которого он никогда не видел на нем прежде. Из-под складок этого плаща Ник извлек черный ларец и открыл его перед носом у старого повара.

— Звезда здесь, Мастер, в углу.

Старый Нокс зачихал и закашлял, но в ларец заглянул.

— И верно! — сказал он. — Очень похожа.

— Это она самая, Мастер. Я сам положил ее туда несколько дней тому назад. А этой зимой я снова положу ее в Большой Кекс.

— Вот оно что...— сказал Нокс, покосившись на Ника, и так захохотал, что его жиры заходили ходуном, как студень. — Вот это дела! Двадцать четыре ребенка, двадцать четыре сюрпризика, а звездочка-то вроде как лишняя, вот ты ее и припрятал до лучших времен. Ты всегда был парень не промах; скажу даже, ловкач. И бережливый — крошки масла зря у тебя не пропадало. Ха-ха-ха! Вот оно как все было — и как это я не догадался. Ну теперь-то все яснее ясного. Можно и вздремнуть спокойненько.

Он устроился поудобнее в кресле.

— Не спускай глаз со своего ученика, а то и тебя разыграют. На всякого мудреца довольно простоты!

И с этими словами он закрыл глаза.

— Прощай, Мастер! — сказал Ник, с таким грохотом захлопнув ларец у того под носом, что старый повар открыл глаза.

— Нокс! — продолжал Ник. — Мудрость твоя так безгранична, что я всего лишь дважды осмелился поучать тебя. Первый раз — когда я сказал тебе, что Звезда эта из Волшебной Страны, второй раз — когда я сказал, что она досталась Кузнецу. Оба раза ты только посмеялся. Теперь я ухожу, но прежде, чем уйти, я тебе скажу вот что. И вряд ли тебе это покажется смешным. Ты — старый тщеславный мошенник, Нокс, к тому же ленивый и жирный. Я всегда все делал за тебя. Ты всему выучился у меня и даже спасибо не сказал. Одному только ты научиться никак не мог — почтению к Волшебной Стране, да еще — вежливости. Ты даже попрощаться по-человечески не можешь.