Маттиас Швартц - Последним рывок: интимная жизнь космонавтов в советской популярной культуре и научной фантастике Страница 6

И настала вот эта, четвертая встреча… Она обрушилась на „Диану“, ставшую уже одинокой. Уйдя в восточный разведочный рейс, „Диана“ отделилась от эскадрильи и теперь самостоятельно возвращалась на Землю» (97–99).

31

«…Вот в спину ткнулось что-то твердое и сравнительно небольшое. Обернулся и увидел заледенелый труп кошки. / Это их Дездемона, как звала ее Вера. Пушистая красавица! Та самая, с которой Вера, хохоча, выделывала всякие акробатические фокусы. <…> Взял хрупкое ледяное тельце, раздумывая, выбрасывать ли его. Потом открыл ящик стола и спрятал туда» (101).

32

«Изменилось даже представление о времени. Раньше они с Верой считали дни с момента поворота, когда „Диана“ дошла до вершины своего прыжка в разведывательном рейсе и повернулась лицом к Земле. Теперь началом времени стала катастрофа» (108). «Надо менять календарь, — продолжал Алексей. — До финиша около десяти дней. Будешь считать с конца — десятый, девятый, восьмой… Все время будешь работать» (112).

33

Ослепший герой Островского, как известно, в конце романа пишет свою автобиографию даже два раза. После того как рукопись первого варианта потерялась на пути в Москву, Корчагин переписывает по памяти полный текст еще раз.

34

Религиозная тема также относилась к тем «запрещенным», «интимным» сферам, разработкой которых занималась в первую очередь научная фантастика. Тема религии вплетается здесь парадоксальным образом в естественно-научную картину мира и не противоречит идее научно-технического прогресса.

35

Это становится очевидным, так как отец не знает, что жена космонавта мертва, в то время как «голосу» лунной станции это известно. Кроме того, голос отца частично рекапитулирует сказанное перед отлетом, что также как бы смещает его в далекое прошлое (Там же. С. 104, 119).

36

Такие философские и идеологические импликации естественно-научных теорий и мысленных экспериментов в то время широко дискутировались и в научно-популярной литературе, см., например: Данин Д. Неизбежность странного мира: Научно-художественная книга о физике и физиках. М., 1962.

37

Согласно положению Шредингера, сделанному им в связи с описанным мысленным экспериментом в 1935 году, «размытая модель» кошки в ящике также может служить адекватным отражением реальности, поскольку она не содержит «ничего неясного и противоречивого». Это положение не могло, конечно, встретить понимание в эпоху расцвета сталинизма. То, что Анфилов комбинирует модель Шредингера именно с каноническим романом Островского, разумеется, в этом контексте не случайно. См. также: Gerovitch S. Op. cit. Р. 110–111.

38

Об этой смене парадигм в советской литературе на примере биологии смотри также: Швартц М. «Кровь предков не лжет»: Биологический дискурс в произведениях Даниила Гранина и Владимира Дудинцева о советской генетике // Русско-немецкие связи в биологии и медицине / Под ред. Е. Колчинского, А. Федотовой. СПб., 2003. Вып. IV. С. 33–45.

39

Типичным для этого времени стал сюжет о духовном одиночестве странника, который в борьбе с опасностями во вселенной переживает крах межличностных отношений, разрушение семейных и дружеских уз. Нельзя не вспомнить в связи с этим роман Станислава Лема «Солярис», вышедший в свет в 1961 году. Ключевую роль здесь играют как раз табуизированные интимные фантазии и семейные конфликты. Эти фантазии и конфликты насквозь просвечиваются и контролируются таинственным существом — океаном «Солярис».

40

Тема космических полетов была наиболее популярной среди читателей научной фантастики тех лет, см.: О чем мечтает читатель // Знание — сила. 1958. № 12. С. 37; Schwartz M. Op. cit. S. 110–115.