Cемиотика культуры - Сергей Николаевич Зенкин Страница 6

есть общее намерение «быть вежливым»; не совсем осознанными являются и многие коннотативные сообщения, способные, однако, транслировать отношения власти (см. главу 5). «Создать знак» также не обязательно значит физически его изготовить. Цветок, сорванный мною на лугу, вырос там сам собой, без всякого труда с моей стороны, но я делаю его знаком любви, когда дарю его любимой женщине. Точно так же современное искусство широко пользуется приемом «находки» (или ready-made) – включает в свои произведения реальные природные или бытовые объекты, часто никак материально не обработанные: будучи помещены в художественную рамку, например выставлены в музее, они становятся намеренно созданными знаками, о значении которых могут глубокомысленно спорить критики.

Знак несет в себе заложенный кем-то смысл и требует понимать его. Проснувшись, мы видим свет за окном и осознаем, что наступило утро, – то был признак, где, строго говоря, нечего понимать, надо просто реагировать (вставать). Мы слышим звонок будильника – знака по-прежнему нет, есть только сигнал, подаваемый нами себе (я вчерашний подаю сигнал себе сегодняшнему, спящему), и в нем опять-таки нечего понимать, на подобный сигнал может адекватно среагировать и дрессированное животное. Но вот фраза, которой слуга каждое утро будил графа де Сен-Симона, впоследствии знаменитого теоретика-утописта: «Вставайте, господин граф, вас ждут великие дела», – это уже настоящий знак, насыщенный социальным смыслом. Кроме прямого «сигнального» значения в нем прочитываются в плане прагматики – иерархическая структура отношений между слугой и господином (слуга встает первым и почтительно будит господина); в плане синтактики (в данном случае стилистики) – напыщенность тона, отвечающая самочувствию высшего, благородного класса; и, наконец, в плане семантики – сословная этика дворянства, элиты, считающей своей обязанностью не лежать на боку и не трудиться ради пропитания, а совершать великие дела ради славы. В лице слуги целое общество напоминает господину о его социальном долге. Для такой «идеологической» побудки могут служить знаки разные по материальной природе: не только словесные, но и, скажем, музыкальные – колокольный звон, исполнение марша, государственного гимна и т. п.

Наличие в знаке (в отличие от признака или сигнала) смыслового, понятийного содержания заставляет уточнить распространенное определение его структуры, которое идет от античности и выражается латинской формулой aliquid pro aliquo, «что-то одно вместо чего-то другого» (ср. аналогичное определение из книги Умберто Эко, приведенное в главе 1). При таком определении знак можно мыслить как материальный объект, вещь, которая заменяет, обозначает какую-то другую вещь; для смысла как такового места не остается, то есть здесь определяется скорее признак или сигнал, чем настоящий знак.

Полноценные учреждаемые культурой знаки устроены сложнее. Если мы видим холмик, а на нем – обелиск, стелу, крест и т. п., то понимаем: перед нами надгробье (очень древний, вероятно, один из изначальных типов знака). По классификации Пирса, его можно было бы счесть знаком-индексом, намеренно созданным, но связанным причинно-следственным отношением с материальным объектом, на который он указывает: под надгробьем захоронено мертвое тело, оно и вытеснило землю, образовав холмик. Однако понимаемый нами семиотический смысл надгробья – не останки мертвого сами по себе, а целый комплекс невещественных понятий, связанных с ними условным, а не причинно-следственным отношением: это и почтение к покойным, и религиозная вера (разные формы надгробья отсылают к разным вероисповеданиям), и преемственность коллективной памяти, и принадлежность земли определенному роду, племени, государству (в римском праве участок земли с могилой предка считался неотчуждаемым достоянием рода и не мог быть продан или как-то иначе перейти к чужим)[20]. Итак, материальное означаемое, останки, – лишь повод к другому, смысловому означаемому, без которого мы вряд ли так высоко ценили бы подобные знаки; знак-индекс развивается в условный знак-символ.

Так же и иконические знаки (согласно классификации Пирса, обладающие сходством с обозначаемым объектом) в своем реальном функционировании легко превращаются или ко крайней мере включаются в символы. Возьмем дорожный знак: белый треугольник с красной каймой, а в нем нарисована изогнутая стрелка, направление которой соответствует направлению расположенного впереди поворота. Можно ли считать, что это просто иконический знак, аналогически (по сходству) изображающий поворот? Вспомним, что такой знак никогда не встречается на проселочной дороге или на городской улице, где приходится ехать медленно и потому даже крутые повороты не опасны для движения. Знак устанавливают на шоссе, где для быстро едущего автомобиля поворот грозит аварией; то есть смыслом знака является не поворот как материальный факт, а понятие «опасность» и предложение водителю сбавить скорость или хотя бы быть внимательнее. Таким образом, целостное знаковое выражение, «фраза», считываемая водителем, оказывается уже не иконической, но конвенциональной, элементом кода дорожных знаков (их таблица содержится в Правилах дорожного движения), а понятие «опасность» условно обозначено треугольной формой этого предупреждающего знака. Изогнутая стрелка всего лишь специфицирует вид опасности; иконическое включается в символическое.

Итак, определение знака как вещи, замещающей другую вещь, – слишком широко и недостаточно, применимо скорее к сигналам и признакам и плохо улавливает фактор смысла, присутствующий в знаковой коммуникации. При более сложном определении знака между двумя его материальными, вещественными сторонами как раз и вклинивается третий, чисто интеллектуальный смысловой элемент – понятие.

Подробнее. В логике под понятием обычно подразумевают мысленное единство, которое определяется, с одной стороны, множеством соответствующих ему объектов (оно называется объемом понятия), а с другой стороны, множеством черт, которые отличают данные объекты от всех прочих (это содержание понятия). Например, объем понятия «собака» составляют все реальные и воображаемые псы, а чтобы определить его логическое содержание, нужно выделить характеризующие их общие черты: животное, четвероногое, хищное, приручаемое, обычно покрыто шерстью… Достаточно ли этих черт – всякий ли такой объект будет собакой? Пожалуй, нужно еще, чтобы она лаяла, иначе как отличить ее от кошки? Тогда как же мы с первого взгляда отличаем собаку от кошки, пока они молчат?..

Как видно уже из этого элементарного примера, точное определение понятий, их объема и содержания – сложная задача. Отсюда проистекает много недоразумений, опасной путаницы, когда разные люди неосознанно определяют одно и то же понятие по-разному.

В семиотике понятие получает различные интерпретации и по-разному располагается в теоретических моделях знака. Эти модели следует помнить, потому что они, одни лучше, другие хуже, применимы к разным видам знаков – например, символическим и иконическим.

Английские ученые Чарльз Огден (1889–1957) и Айвор Ричардс (1893–1979) в 1923 году предложили трехчленную схему знака – так называемый «семантический треугольник»[21]. Три его вершины представляют собой символ (чувственно воспринимаемое материальное тело знака – например, звучащее слово), концепт (интеллектуальное содержание понятия) и референт (объект или объекты, к которым отсылает знак, то есть логический объем понятия). Эти три