Человек смотрящий - Казинс Марк Страница 63

Через восемь лет после выхода в свет романа Флобера английский поэт и священник-иезуит Джерард Мэнли Хопкинс написал стихотворение «Пестрая красота», первые шесть строк которого представляют собой один из самых ярких образцов визуальной литературы на английском языке.

Славен Господь, сотворивший столько пестрых вещей: Небо синее в пежинах белых; форелей в ручье С розоватыми родинками вдоль спины; лошадиные масти, Россыпь конских каштанов в траве; луг, рябой от цветов; Поле черно-зеленое, сшитое из лоскутов; Для работ и охот всевозможных орудья и снасти[18].

Пестрые вещи, небо в пежинах, розоватые родинки форелей, рябой луг – неудивительно, что в юности Хопкинс мечтал о живописи. Его поэзия ничуть не менее зрима, чем приведенный выше отрывок из романа «Нана» Эмиля Золя.

Перенесемся в Америку тех же десятилетий, и мы обнаружим там писателей, остротой зрения не уступающих Хопкинсу, когда дело доходит до описания природы. В книге Генри Дэвида Торо «Уолден, или Жизнь в лесу» звучит своего рода манифест романтизма XIX века.

Я ушел в лес потому, что хотел жить разумно, иметь дело лишь с важнейшими фактами жизни и попробовать чему-то от нее научиться, чтобы не оказалось перед смертью, что я вовсе не жил… Я хотел погрузиться в самую суть жизни и добраться до ее сердцевины, хотел жить со спартанской простотой, изгнав из жизни все, что не является настоящей жизнью… и если она окажется ничтожной – ну что ж, тогда постичь все ее ничтожество и возвестить о том миру; а если она окажется исполненной высокого смысла, то познать это на собственном опыте[19].

Подобно Руссо и творцам романтического образа американского Дикого Запада, Торо ставит перед собой трансцендентальные цели, хотя для их достижения пользуется испытанными средствами натуралиста. В эссе «Естественная история Массачусетса» Торо писал: «Природа выдержит самое пристальное изучение и сама приглашает нас настроить взгляд вровень с мельчайшей травинкой – посмотреть окрест с точки зрения какой-нибудь букашки». Это безотчетный порыв любого документалиста, собирателя визуальной информации. В дневниковой записи от 3 января 1853 года он идет еще дальше: «Я люблю Природу отчасти потому, что она – противоположность человеку… Ни один из его институтов не проникает сюда и не имеет над ней силы. Здесь царит иное право… Мир человека для меня – оковы; мир природы – свобода. Человек заставляет меня стремиться в мир иной, она примиряет с этим». Натуралистическая детализация служит автору надежным ориентиром и удерживает от драмы отчуждения. Уолденский пруд, возле которого жил Торо, он называл оком земли.

Многое в вышесказанном проясняет центральная идея философии трансцендентализма Ральфа Уолдо Эмерсона.

[В лесах] я чувствую, что на мою долю никогда не выпадет ничего дурного – ни унижения, ни бедствия (лишь бы со мной остались мои глаза), которых не могла бы поправить природа. Вот я стою на голой земле… и все низкое себялюбие исчезает. Я становлюсь прозрачным глазным яблоком; я делаюсь ничем; я вижу всё; токи Вселенского Бытия проходят сквозь меня; я часть Бога или Его частица[20].

Избавься от себя, словно бы призывает он. Стань ничем, смотри так, как будто в этом весь ты – или начало того, что ты есть. Смотри так, как будто созерцание – это молитва. И только тогда оно будет вознаграждено, когда в нем не останется ни капли себялюбия. Для «прозрачного глаза» (точнее – «прозрачного глазного яблока») в созерцании – покой и благо, возможность слиться с полем и небом.

В июле 1855 года Эмерсон написал молодому журналисту о своем впечатлении от книжки стихов, которую тот прислал ему: «Я даже протер глаза – убедиться, что этот луч солнца мне не пригрезился». Присланная подборка стихов впоследствии стала основой поэтического сборника «Листья травы»; начинающего поэта звали Уолт Уитмен. «Листья травы» – калейдоскоп из тысячи цветных картинок, от которых рябит в глазах, хотя написаны они пером и состоят только из слов; это гимн Америке; это люди, плоть, природа, страсть. Цикл стихов «Барабанный бой» – свидетельство очевидца и участника Гражданской войны в Америке, остросовременное по форме, использующее новаторские для XIX века фотографические (Уитмен интересовался фотографией) и натуралистические приемы, как видно из короткой поэтической зарисовки «Конница, идущая через брод».

Там, где ленты длинного строя вьются меж зелени островов, Где ползут как змеи, где оружие сверкает на солнце, —         прислушайтесь к мелодичному звону,        Всмотритесь в мерцанье реки, в нем плещутся кони, медленно пьют, застыв, Всмотритесь в смуглолицых людей, каждый ряд, каждый всадник         как нарисован, безмятежно держатся в седлах…

Дважды повторенное «всмотритесь» побуждает читателя воспринимать описанную картину так, как если бы она возникла перед его глазами здесь и сейчас, как если бы ему показали цветной диапозитив.

Американка Эмили Дикинсон, современница Уитмена, судя по всему, считала умение видеть важнейшим условием литературного творчества. Прочтите ее небольшое стихотворение.

Птенец пошел гулять — Следила я за ним — Он клювом разорвал червя И съел его сырым — Затем попил росы С какого-то листка — Затем смешно отпрыгнул вбок — Чтоб пропустить жука — Он бусинками глаз На этот мир глядел — И то и дело головой Испуганно вертел — Я предложила крох — Он их не захотел — Крылом – как будто бы веслом — Махнул и улетел Домой – или уплыл — Быть может, навсегда — Как бабочка ныряет ввысь Из полдня – без следа[21].

Чеканный и вроде бы по-детски незамысловатый стишок (за вычетом концовки) допускает двойное зрение. Больше повествовательный, чем живописный, он все же создает отчетливую картину увиденного, почти как в кинорепортаже. В следующей поэтической миниатюре Дикинсон глаз (в переводе – глаза) ведет себя как отчаявшийся охотник.

Я видел мертвые глаза, Бежавшие по кругу, И были Нечто отыскать Мучительны потуги; Затем – на них упал туман, Затем – они закрылись, И не понять, на чем они В конце остановились[22].

Тем временем в Скандинавии писатели тоже упорно добивались «прозрачности». Норвежский «отец реализма» Генрик Ибсен в своих пьесах зрелого периода превратил театральные подмостки в демонстрационный зал, чтобы показать людям подлинную, без прикрас, современную жизнь, со всей ее ханжеской моралью и лицемерием. В «Столпах общества» крупный делец Карстен Берник, хозяин верфи и тайный акционер нового железнодорожного предприятия, пользуется в провинциальном городке непререкаемым авторитетом и сам давно уверовал в свою непогрешимость, что не мешает ему отправить в плавание неисправное судно, заведомо обреченное на гибель. Этой пьесой Ибсен говорит: Посмотрите, каковы наши хваленые ценности. Полюбуйтесь на этого законченного эгоиста и лицемера!