Гастон Башляр - Психоанализ огня Страница 7

Стоит ли удивляться, что этот нечистый огонь, плод одинокой любви, едва успев родиться, уже отмечен печатью эдипова комплекса? Показателен в этом плане следующий образ, приводимый Максом Мюллером: второе, что рассказывалось об огне,  — то, «как он, едва появившись на свет, поглощает отца и мать, то есть оба породивших его куска дерева.» Невозможно найти более ясное и исчерпывающее определение эдипова комплекса: если тебе не удастся зажечь ответный огонь, твое сердце будет снедаемо жгучим разочарованием, огонь останется в тебе. Если же ты разожжешь огонь, этот сфинкс сам тебя поглотит. Любовь — не что иное, как огонь, которым необходимо поделиться. Огонь — не что иное, как любовь, которую надо пленить.

Поскольку Максу Мюллеру были недоступны знания, обогатившие психологию вследствие совершенной фрейдизмом революции, даже в его лингвистических изысканиях заметна определенная непоследовательность. Так, он пишет: «Мысленно представляя огонь, человек дал ему имя. Как это должно было произойти? В присвоении имени он мог основываться только на свойствах огня: огня-пожирателя, огня озаряющего.» Тогда, согласно объективному объяснению Макса Мюллера, естественно было бы ожидать, что именно визуальные признаки дадут наименование явлению, которое исходно осмыслялось как нечто видимое, доступное прежде всего зрению, а не осязанию. Но это не так: по утверждению Макса Мюллера, «человека в особенности поражала подвижность, стремительность огня». Вот почему он получил имя «живой, подвижный» — Ag-nis, ig-nis. Обозначение явления по второстепенному, с объективной точки зрения косвенному признаку не может не показаться совершенно искусственным. Но психоаналитическое объяснение, напротив, восстанавливает истинный порядок вещей. Да, огонь значит Ag-nis, «подвижный». Но первоначально свойством подвижности наделена была вызвавшая это явление чисто человеческая причина — рука, движением палочки в желобке имитирующая интимные ласки. Прежде чем стать сыном дерева, огонь был сыном человека.

3

Общепринятый способ исследования психологии первобытного человека заключается в изучении сохранившихся поныне примитивных народов. Но психоанализ объективного познания имеет и другие возможности исследования примитивного мышления, и в конечном счете они, на наш взгляд, более значимы. В самом деле, стоит нам столкнуться с каким-то новым явлением, и мы убеждаемся, насколько трудно занять по-настоящему адекватную объективную позицию. Кажется, объективации реально и активно препятствует сам факт, что мы имеем дело с неизвестным феноменом. Неизвестности противостоит не наше неведение, а наше заблуждение, причем заблуждение самое глубокое, обусловленное изъянами субъективности. Значит, для того чтобы понять психологию первобытного человека, достаточно проанализировать реакцию, которую вызывает существенно новое научное знание у людей неподготовленных, не сведущих ни в науке, ни в истории реальных открытий. Учения XVIII века об электричестве содержат в этом плане неисчерпаемо богатый материал для наблюдений психолога. В частности, электрический огонь, воспринимаемый нами — едва ли не в большей степени, чем обычный огонь,  — в ряду банальных, с психоаналитической точки зрения исчерпанных явлений, представляется сексуально окрашенным. Поскольку в электричестве заключена тайна, его сексуальный характер кажется очевидным. Что касается идеи трения, как мы уже подчеркивали, изначально явно связанной с сексуальностью, то все сказанное об огне будет так же верно и в отношении электричества. Шарль Рабико — адвокат, инженер, пожалованный особыми королевскими привилегиями за совокупность трудов по физике и механике,  — в 1753 году пишет трактат «Рассмотрение элементарного огня, или Курс экспериментального электричества». В этом сочинении налицо нечто обратное тому психоаналитическому тезису, который мы отстаиваем в данной главе, чтобы объяснить получение огня трением. Так как трение является причиной электричества, Рабико, развивая эту тему, излагает электрическую теорию пола (с. 111–112). «Легкое трение устраняет эманации воздуха, препятствующие излиянию насыщенного духом вещества, называемого семенной жидкостью. Эта электризация трением возбуждает в нас ощущение некоего щекотания, тончайшего покалывания, вызванном жаром, который, по мере разрежения Воздуха, концентрируется в месте, испытывающем трение. Тогда семенная жидкость, более не сдерживаемая скопившимся в атмосфере невесомым жаром, изливается и проникает в матку, где также наличествует атмосфера: влагалище — всего лишь канал, ведущий к главному резервуару, каковым и является матка. Женский пол обладает половыми органами, по своему назначению соответствующими половым органам, свойственным мужскому полу. Именно в этих органах происходит подобное разрежение и возникает ощущение щекотания; они же подвергаются трению. Жаркое покалывание для женского пола даже более ощутимо…

Женский пол выступает хранителем мельчайших сферических тел, носителей человеческой сущности, которые находятся в яичниках. Они составляют электрическое вещество в инертном, безжизненном состоянии; его можно сравнить с незажженной свечой, с яйцом, готовым принять животворную искру, с зерном или семенем, наконец, с трутом или лучиной в ожидании огненной вспышки…»

Вероятно, терпение читателя уже на исходе; однако подобные тексты — нетрудно привести множество иных примеров, и еще более пространных,  — высвечивают то, что втайне заботит сознание, якобы всецело поглощенное «чистой механикой». Заметно, кстати, что эти убеждения никоим образом не исходят из объективном опыта. Все, что связано с трением, воспламенением, электризацией, может непосредственно послужить толкованию проблемы пола.

Когда сухость и скованность души ослабляют резонанс бессознательных сексуальных обертонов трения, мешают уловить их, тогда это действие немедленно оказывается сведенным к чистой механике и перестает что-либо объяснять. С этой точки зрения можно попытаться психоаналитически осмыслить столь длительное неприятие кинетической теории тепла. В этой теории — вполне доступной представлению на уровне сознания, для убежденного позитивиста вполне удовлетворительной — донаучному разуму недостает глубины (то есть на бессознательном уровне она не приносит удовлетворения). Автор «Опыта о причине электричества», составленного в форме писем к Дж. Уотсону (пер. 1748  г.), описывает свое разочарование в следующих выражениях: «Я ни в чем не усматриваю столь мало вразумительности, как в суждении, будто причиной огня является трение. Мне кажется, это все равно что сказать: причиной воды является насос.»

Что касается госпожи дю Шатле, то для нее, по-видимому, эта теория ничего не проясняет и ей остается только признать, что речь идет о чуде: «В том, что столкновение совершенно холодных, судя по виду, тел способно мгновенно вызвать сильнейший Огонь, заключено, без сомнения, одно из величайших чудес Природы.» Таким образом, факт, поистине прозрачный для научного разума, прочно усвоившего современные энергетические учения и без труда схватывающего, что высекаемая частица кремня способна раскалиться,  — этот факт для донаучного разума госпожи дю Шатле заключает тайну. Ей необходимо глубокое, проникающее в суть вещей объяснение. Глубина — это сокровенное, то, о чем не говорят. Однако же мы имеем полное право об этом думать.

4

Наш тезис покажется не столь уж сомнительным, если отойти от прямолинейного утилитаризма и от предубеждения, будто первобытный человек постоянно терпел нужду и бедствия. Что бы нам ни говорили путешественники о беспечности аборигенов, мы все-таки не можем без содрогания думать о жизни людей в условиях пещерного века. Возможно, наш предок с большей благодарностью принимал наслаждения, полнее отдавался счастью, будучи, соответственно, менее чувствительным к страданию. Вероятно, блаженное тепло физической любви накладывало особый ценностный отпечаток на многие стороны первобытного опыта. Чтобы добыть огонь трением палочки о желобок сухого куска дерева, нужно время и терпение. Но, должно быть, такой труд доставлял удовольствие человеку, в фантазии которого безраздельно господствовала сексуальность. Возможно, именно предаваясь этому занятию, вкладывая в него всю свою нежность, он научился петь. Во всяком случае, это была несомненно ритмичная работа, и человек слышал в ней отклик ритму собственных действий — отклик, резонирующий великолепным многозвучием: движение руки, постукивание дерева, пение — все сливалось в общей гармонии, в динамичном ритмопорождающем единстве, все одушевлялось одной надеждой, устремлялось к достижению заранее известной ценности. Приступив к делу, человек почти сразу начинает испытывать объективное ощущение приятного тепла, и в то же время его согревает доставляемое работой чувство удовольствия. Эти ритмы поддерживают друг друга, они рождаются и не затухают благодаря взаимо- и самоиндукции. Приняв психологические принципы ритмоанализа г-на Пинейро дос Сантоса, по мнению которого временной реальностью обладает лишь то, что вибрирует, мы поймем: витальный динамизм, психическая гармония и составляют ценность этой ритмичной работы. Поистине, человек всем своим существом отдается радости. Не столько в страдании, сколько именно в этом празднестве первобытный человек обретает самосознание, и началом его является вера в себя.