Андрей Тарасов - Что есть истина? Праведники Льва Толстого Страница 7

Зарубежная критика XX в. во многом сохранила черты, характеризовавшие ее предыдущий этап, хотя появились и новые особенности, обусловленные веянием времени. Так, у Дж. Аддамс религиозно-философский аспект позднего творчества Толстого рассматривается в рамках сугубо социологического подхода. В результате все внимание сконцентрировалось на выявлении и восхвалении мастерства Толстого-художника, изображающего непримиримые контрасты между бедными и богатыми. Концепция личного нравственного самосовершенствования осталась совершенно в стороне. Аддамс лишь отметила, что идея самосовершенствования вызывает у нее «отторжение». Поэтому окончательный вывод исследовательницы прямо противоположен духу и логике жизни и творчества Толстого и заключается в том, что он изобразил невозможность праведничества без хороших социальных условий.

В 1934 г. французские ученые М. Хофман и А. Пьер издали книгу «Жизнь Толстого», в которой высказали ряд справедливых мыслей по поводу религиозности писателя. По убеждению исследователей, для Толстого было невозможно принять христианскую религию. Однако проецирование собственного отношения к Церкви и религии на реальную действительность в целом и творчество Толстого в частности привело М. Хофмана и А. Пьера к резким выводам о противоположности Церкви и религии, Церкви и «чистого христианства», о верности самого Толстого чистому евангельскому духу.

По обилию и разнообразию материалов, связанных с религиозно-нравственной проблематикой жизни и творчества Толстого, пожалуй, нет равных в зарубежной исследовательской литературе фундаментальному труду Н. Вайсбайна «Религиозная эволюция Толстого». Замечательно, что ученый обращается к важным мотивам любви к Богу, любви к ближнему, милосердия, смирения, характерным для позднего Толстого. Но, например, размышления о таком значительном произведении, как повесть «Отец Сергий», поместились всего лишь на одной странице. О христианских добродетелях и их художественном изображении говорится в общих словах, без конкретизации именно толстовского их перетолкования.

Лишь в 1960—1990-е годы появляются работы, направленные на изучение художественных текстов Толстого (среди авторов этих работ Н. Кристэсэн, Г. Р. Джэн, М. Жиолковкая, Н. Маклин).

Тем не менее вопрос о праведничестве не поднимался. Лишь в одной статье Н. Кристэсэн есть намеки на приближение к теме праведничества. Исследовательница вводит в оборот словосочетание-термин «светлые люди». Но из ее работы становится очевидным, что под категорию «светлых людей» подпадают самые различные персонажи, несущие порою в произведениях Толстого разную идейно-фунциональную нагрузку. «Светлых людей» Н. Кристэсэн следует попросту назвать положительными героями.

Много писали о позднем творчестве Толстого и его религиозных исканиях и представители русского зарубежья. Однако их труды носили характер либо философско-публицистический (см., например, статью Ф. А. Степуна «Религиозная трагедия Льва Толстого» из его книги «Встречи и размышления»), либо полухудожественный (см., например, книгу И. А. Бунина «Освобождение Толстого»), либо очерковый, общекультурологический (см., например, этюд «Тургенев и Толстой» из «Этюдов о русской культуре» Вл. Ильина) характер.

На общем фоне зарубежной русской мысли, если можно так выразиться, выделяется архиепископ Иоанн (Шаховской). Его отношение к Толстому определялось не просто личными чувствами к писателю и Церкви, а аргументированным изложением объективно данных фактов исторической действительности и творческой биографии Толстого.

Познание того, как мыслят литературоведы о Толстом и его религиозных исканиях, приводит к необходимости четко определить слово-понятие «праведник», придав ему статус научного термина, выделив «праведников» из общей группы «положительных героев», но не противопоставив им. Нужно изучать поздние произведения писателя, предоставив как можно более ясную, полную и адекватную классификацию праведников, основанную на осмыслении их поэтико-функциональных и содержательно-мировоззренческих характеристик, благодаря чему выявится подлинное своеобразие толстовской концепции жизненной и художественной правды.

Глава вторая

Праведники и праведничество в жизни и творчестве Толстого 1850—1870-х годов

1. Первые художественные опыты изображения праведников в творчестве Толстого

В XIX столетии господствующее представление о праведниках и праведничестве находилось в русле православной традиции. Во времена Толстого оно отразилось в публикации многочисленных святоотеческих творений («Добротолюбие» и др.), в издании житий древних и современных подвижников благочестия, а также сочинений иерархов Церкви и богословов XIX в. (святителей Игнатия Брянчанинова, Филарета Дроздова, Феофана Говорова, Макария Булгакова и др.). Это господствующее представление проявлялось и в словарях, например, в светском по характеру «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля и в церковном издании «Полного церковно-славянского словаря» протоиерея Г. Дьяченко. Так, у Даля читаем: «Праведный, оправданный житием, правдивый на деле, безгрешный… Праведник, – ница, праведно живущий; во всем по закону Божью поступающий, безгрешник… – ничество, состоянье праведника, спасенье»[34]. А священник Г. Дьяченко дает следующее толкование слова «праведный»: «Праведным Св. Церковь называет преимущественно святых угодников Божиих Ветхого завета. Таковы, напр., Авраам, Лот, Иов и др. Впрочем, Св. Церковь называет праведными некоторых и новозаветных святых, именно тех, кои, подобно ветхозаветным праведникам, живя в мире и исполняя обязанности государственные, общественные и семейные, при всех переменах жизни своей поступали по оправданиям закона Божия и пребыли верны Богу»[35].

Л. Н. Толстой родился, рос и воспитывался в сугубо светской по духу семье, что в дальнейшем наложило существенный отпечаток на его творчество. Свидетельствуют об этом и юношеские дневники будущего писателя, и «Исповедь» уже прославленного автора «Войны и мира» и «Анны Карениной». Однако первое знакомство Толстого с явлением праведничества состоялось еще в раннем детстве. Началось оно общением с живыми примерами праведничества, причем укорененного именно в православной традиции. И влияние подобных примеров тоже оказалось весьма заметным впоследствии в жизни Толстого.

Основные сведения о праведниках времени детства Толстого содержатся в «Воспоминаниях», написанных им в 1903–1908 гг. по просьбам его биографа и последователя П. И. Бирюкова. По словам Толстого, в 1830-х годах в их доме останавливалось много юродивых, высоких своим смирением и незлобием. Среди них была и монахиня Мария, ставшая в 1830 г. крестной матерью сестры будущего писателя. Именно с ней связана чудесная история о том, как она вымолила у Бога дочь для семьи Толстых (до этого, как известно, все четыре ребенка были мальчиками). Поражала детскую душу Толстого и глубокая, искренняя и простая молитва «не юродивого, а дурачка», помощника садовника Акима, говорившего с Богом как с живым лицом. Через него, быть может, впервые будущий писатель познакомился с народным художественным видением праведничества, внимая молитвенному пению духовного стиха о Страшном суде, о том, как Бог отделил праведников от грешников. К домашней прислуге Толстых принадлежала и праведница экономка Прасковья Исаевна, ставшая прототипом Натальи Савишны из повести «Детство».

Одни из самых светлых и сильных впечатлений детства Толстого связаны с его родной тетей А. И. Остен-Сакен. «Тетушка эта была истинно религиозная женщина. Любимые ее занятия были чтение житий святых, беседы с странниками, юродивыми, монахами и монашенками, из которых некоторые всегда жили в нашем доме, а некоторые только посещали тетушку»[36], – читаем в «Воспоминаниях». Эти слова Толстого напоминают житийные повествования об угодниках Божиих. Да и сам он живо ощущал в «тетушке» истинную подвижницу благочестия, которая «не только была внешне религиозна, соблюдала посты, много молилась, общалась с людьми святой жизни, каков был в ее время старец Леонид в Оптиной пустыни, но сама жила истинно христианской жизнью, стараясь не только избегать всякой роскоши и услуги, но стараясь, сколько возможно, служить другим» (34:363). Осенью 1841 г. Толстой впервые посетил Оптину пустынь и присутствовал на погребении А. И. Остен-Сакен, скончавшейся в монастырской гостинице. Это посещение почему-то совсем не учитывается большинством исследователей, а между тем оно имеет документальное подтверждение в монастырской «Памятной книге о скончавшихся» и в личных записях иеромонаха Оптиной пустыни о. Евфимия Трунова. Думается, именно с пребывания в Оптиной пустыни в 1841 г. началось знакомство Толстого с монастырским укладом жизни.