Сборник статей - Путешествия со смыслом. Россия Страница 7

Вчитаемся в официальное описание калужского герба, высочайше утвержденного 10 марта 1777 года: «В голубом поле горизонтально извитый серебрянный переклад, означающий реку Оку, протекающую возле сего города, и в верхней части щита Императорская корона, в знак знаменитости, которую он чрез нынешнее учреждение в нем губернии от Монаршей милости получил». Появление в гербе короны – знак поистине уникальный, резко выделивший Калугу из ряда других, в том числе и губернских, городов. Такой геральдике нужно было соответствовать.

Указ об учреждении Калужской губернии – или, как предпочитали говорить в екатерининское царствование, наместничества – был подписан императрицей в августе 1776 года, спустя девять месяцев после того, как Екатерина II лично посетила берега реки, которая была в те времена оживленным торговым путем и основой благосостояния калужских купцов. Видимо, их богатство, о котором ходили легенды, в сочетании с красотой ландшафтов и поразили воображение «северной Семирамиды». Выведя город из административного подчинения нелюбимой ею Москве, она превращает его в центр обширного региона Центральной России, включавший в себя Тульское, а первые несколько лет (до 1782 года) еще и Рязанское наместничества.

Первым шагом назначенного правителем всех этих территорий генерал-поручика Михаила Никитича Кречетникова стало основание в Калуге театра. Наместник, бывший выпустником петербургского Сухопутного шляхетского корпуса, где воспитывались и некоторые видные деятели культуры, приглашает в свою «столицу» московского антрепренера, драматурга и композитора Н. С. Титова, заказывает либретто грандиозного музыкального представления в честь открытия губернских учреждений известному поэту В. И. Майкову…

Следующая кречетниковская инициатива – создать в «наместничьем городе» училища для купеческих и мещанских детей – шла в русле вынашиваемой императрицей идеи об организации общероссийской системы подобных заведений, но опередила ее осуществление на целых девять лет

И театр, и училище ставились на службу единой, всеобъемлющей цели – делу просвещения. Просвещать, возвышать душу должна была и сама городская среда. В Калугу прибывает архитектор Петр Романович Никитин, который перед этим много лет работал в Твери, превращенной им в один из лучших, по мнению Екатерины II, городов Европы. Когда-то он преподавал теоретические дисциплины ученикам, принятым в «архитекторскую команду» князя Д. В. Ухтомского, строителя Москвы елизаветинского времени.

На берегах Оки перед 49-летним мастером стояла задача значительно более сложная, чем в свое время на берегу Волги. Прежняя застройка Твери была практически полностью уничтожена грандиозным пожаром. Огненная стихия неоднократно бушевала и в Калуге, но в ответ зажиточные горожане начали строить каменные дома, разрушать которые ради абстрактных планировочных замыслов владельцы вряд ли пожелали бы. Украшавшие панораму города старинные церкви тоже могли бы показаться «препятствием» на пути к строгой регулярности. Однако и сама идея о тотальной прямолинейности улиц как единственно достойного «века разума» градостроительного решения во второй половине 1770-х годов уже не казалась незыблемым догматом.

Творение мастера

Никитин, знаток европейских архитектурных концепций, идет по пути синтеза индуктивного и дедуктивного методов проектирования. Основой композиции «кречет-никовской столицы» становится система взаимосвязанных архитектурно-планировочно-ландшафтных ансамблей, последовательно предстающих перед зрителем по ходу его передвижения по городу. Направление этого движения указывалось средствами специфической архитектурной драматургии.

Миновав арочные Московские ворота («утраченные» в 1932 году), гость города осознавал, что едет по его главной парадной магистрали. Репрезентативная застройка ее продолжения за единственной развилкой не оставляет сомнения, в какую сторону следует повернуть тому, кто стремится увидеть главные достропримечательности Калуги.

Трасса все более круто идет под уклон, на горизонте вырисовывается живописная гора. Возникающие образы лучше всего передаются словами современника Циолковского и Чижевского Освальда Шпенглера, говорившего о «поэзии бесконечных уличных пролетов», о «переживании глубины, создающем нам мировое пространство», о дальней зрительной перспективе, «вызывающей в памяти предчувствие чего-то преходящего, мимолетного, последнего». Все это было написано о западном градостроительстве эпохи барокко, наиболее концентрированно, по мысли автора «Заката Европы», выражавшем мироощущение, которое он называл фаустовским и без которого, по его убеждению, не было бы ни цивилизации XX века, ни ее устремленности к космическим далям.

Но вот внимание путешественника переключается на необычные архитектурные формы Гостиного двора. Чтобы увидеть его главный фасад, необходимо развернуться направо и въехать на площадь «Старый Торг». Новый ориентир – комплекс Присутственных мест и Троицкого собора – вопреки основанному на устойчивом стереотипе ожиданию, открывается не прямо перед глазами, а сбоку, по диагонали. Вторая встретившаяся на пути проездная арка символизирует въезд в сакральное пространство. Однако обнаруживающийся прямо за ней ее «дубль» заставляет задуматься: может быть, самое главное еще впереди? Еще две арки настойчиво приглашают вглубь центрального ансамбля, построенного Никитиным на месте давно сгоревшего старинного деревянного Кремля.

И собор, и Присутственные места – выдающиеся архитектурные памятники, о которых можно много рассказывать, а об их значении в историческом Калужском наместничестве говорить и вовсе излишне. Важнее другое – в контексте нашего «космического» маршрута они выглядят всего лишь величественным оформлением подходов к той самой смотровой площадке, с которой открывается «зайцевская» панорама.

Продолжение маршрута в западном направлении сразу же преподносит сюрприз. Нетрудно представить себе, какое ошеломляющее впечатление должен был производить сто и двести лет назад монументальный Каменный мост, переброшенный все тем же мудрым и изобретательным зодчим через широкий Березуйский овраг. Никитин прислушался к рекомендации своего соотечественника и коллеги Патта Марка-Антуана Ложье, известной ему еще со времен преподавания в Москве: «Смешаем знатность с сельской простотой». Мост, подобный древнеримским виадукам, заставлял отнестись к живописной местности как к подобию ландшафтных парков, атрибутов императорских и аристократических резиденций.

«Фаустовский» город, казалось бы, остался позади. О. Шпенглер определил бы район Калуги к западу от Березуйского оврага как «аполлонический» – это понятие он связывал с «культурой малого, легкого, простого». Человек, которого проделанный путь настроил на космический масштаб мировосприятия, здесь словно приглашается к спокойному, неторопливому размышлению. Продвигаясь дальше, мы убеждаемся: вроде бы более чем обыденный, по точному описанию Чижевского, «уголок настоящей русской деревеньки», где жил Циолковский, несмотря даже на стену возведенных в недавнее время многоэтажен, закрывших вид из сада его дома на центр Калуги, неотделим от города, созданного Никитиным.

«Малое» и «великое» здесь плавно перетекает одно в другое, сливаясь в гармоничное целое, а их контраст мастер использует для мощного усиления в финале своей градостроительной симфонии «фаустовской», а точнее, космической ноты. По его воле главный маршрут города завершается в бывшем загородном саду. Плавно рассекающие пространство аллеи выводят к зримому образу Бесконечности: установленные в 1960-х ракеты вместе с Музеем космонавтики органично вписываются в пейзаж.

Петр Романович Никитин, наверное, не удивился бы.

«Великое Море, Священный Байкал»

Дмитрий Соловьев

Было у старика Байкала 333 сына. Но пуще всего любил он и берёг единственную дочь – красавицу Ангару. Любила Ангара богатыря Енисея. Далеко он был. Узнал старик, разгневался, заточил дочь в каменные темницы. И решил отдать замуж за другого богатыря – молодого Иркута. Но не люб он был Ангаре. И захотела она убежать. Узнал Байкал, пуще прежнего разгневался. Стал торопить Иркута. Уже близок был Иркут, близка была свадьба. Но стремилась Ангара к Енисею. И, однажды ночью, сломала она запоры каменные и устремилась навстречу к возлюбленному. Услыхал Байкал, рассвирепел. Оторвал в ярости от скалы огромный камень и бросил вслед дочери, чтобы остановить её. Упал камень перед Ангарой, но не испугалась она, обошла камень с двух сторон и устремилась дальше. Стал звать тогда Байкал Иркута на помощь. Тот услышал, потому что близко был. Повернул резко и бросился вслед за Ангарой, догнал почти, попытался схватить, но куда там. Велика сила любви. Увернулась Ангара и помчалась дальше, к Енисею. Слились они и ушли вместе дальше на север.