Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов - Романюк Сергей Константинович Страница 7

Вдова приобрела участок с каменным домом 27 мая 1787 г. и тогда же заказала архитектору М. Ф. Казакову построить в габаритах старого каменного дома, возведенного еще в 1776 г., новый дворец, законченный после 1791 г. (план нового строения был датирован 25 января 1791 г.).

Дом был великолепен и внутри и снаружи. Интерьеры были так роскошны, что это обстоятельство послужило причиной отказа университетских властей от найма его для размещения студентов и профессоров после пожара 1812 г., когда собственный дом университета на Моховой стоял обгорелым и закопченным остовом. Как писал ректор университета И. А. Гейм о доме Козицкой, только нижний его этаж «по простой своей отделке был бы способен для помещения в нем университетских студентов и кандидатов», а второй этаж «отделан так богато и убран так великолепно, что никаким чиновникам, а того менее студентам, в оном жить никак не можно, чтоб не испортить штучных полов и штофных обоев, огромных дорогих трюмо и прочее…».

После Козицкой дом перешел к ее дочери, княгине А. Г. Белосельской-Белозерской. Ее падчерица княгиня Зинаида Волконская жила в этом доме – «известная в свое время красавица, женщина очаровательного ума, блестящих художественных дарований, друг Пушкина, Мицкевича, Гоголя, Шевырева, Веневитинова, она оставила след в истории нашего художественно-литературного развития», – пишет о ней князь С. М. Волконский.

Ее салон пользовался большой популярностью, его посещали все самые известные представители русских культурных кругов. «В Москве дом княгини Зинаиды Волконской, – вспоминал князь Вяземский, – был изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества. Тут соединялись представители большого света, сановники и красавцы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты, дилетантами и любительницами представления Итальянских опер. Посреди артистов и во главе их стояла сама хозяйка дома… Помнится и слышится еще, как она, в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним, пропела Элегию его, положенную на музыку Геништою:

Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства. По обыкновению, краска вспыхивала в лице его. В нем этот детский и женский признак сильной впечатлительности был несомненное выражение внутреннего смущения, радости, досады, всякого потрясающего ощущения».

Пушкин обращался к хозяйке:

В доме выступали талантливые великосветские любители – виолончелист граф Михаил Виельгорский, певица Екатерина Риччи и др., да и сама хозяйка обладала прекрасным голосом. «Поет как ангел», – говорил П. А. Вяземский. Концерты проходили «на сцене комнатного театра, чрезвычайно красивого, – отмечал князь Петр Шаликов в рецензии на один из концертных вечеров в декабре 1826 г. – Глаза мои, – продолжал он, – несколько раз прочитывали на фронтоне театра следующую справедливую надпись: „Ridendo dicere verum” (смеясь, говорить правду); а по бокам с одной стороны: „Molière” (французский драматург), с другой: „Cimarosa”» (итальянский композитор. – Авт.).

Но не только такие вечера происходили в этом доме. В Москве, скованной страхом после казни декабристов, многие старались забыть о жестоких наказаниях, постигших восставших. Только некоторые восприняли это как крушение всех надежд на поворот России от деспотизма к нормальному существованию, и в числе их был Петр Вяземский. Узнав о казни декабристов, он пишет: «При малейшей возможности, тотчас вырвался бы я из России надолго… Для меня Россия теперь опоганена, окровавлена: мне в ней душно нестерпимо… Я не могу, не хочу жить спокойно на лобном месте, на сцене казни!..»

Соглядатаи сообщали, что в Москве «между дамами, две самые непримиримые и всегда готовые разрывать на части правительство, – княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием всех недовольных, и нет брани злее той, какую они извергают на правительство и его слуг…».

Григорий Григорьевич Елисеев

Княгиня Зинаида 26 декабря 1826 г. открыто устроила у себя вечер, на котором приветствовала уезжавшую на каторгу к мужу Марию Николаевну Волконскую, написавшую об этом вечере: «В Москве я остановилась у Зинаиды Волконской… она меня приняла с нежностью и добротой, которые остались мне памятны навсегда; окружила меня вниманием и заботами, полная любви и сострадания ко мне. Зная мою страсть к музыке, она пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда в Москве, и несколько талантливых девиц московского общества; я была в восторге от чудного итальянского пения, а мысль, что я слышу его в последний раз, еще усиливала мой восторг. В дороге я простудилась и совершенно потеряла голос, а пели именно те вещи, которые я лучше всего знала; меня мучила невозможность принять участие в пении. Я говорила им: „Еще, еще, подумайте, ведь я никогда больше не услышу музыки”».

Через два года княгиня Зинаида уехала из России и поселилась в Риме, купив там виллу, в которой ныне британское посольство. В саду виллы автор был рад видеть скульптурные бюсты тех, кто был близок княгине Волконской.

В Москве в ее бывшем дворце на Тверской регулярно сдавались помещения: там находился пансион Э. Х. Репмана, Русский охотничий клуб, Московский коммерческий суд, Первая женская гимназия, инженерное училище, литературно-художественный кружок и др.

В 1870-х гг. дом приобрел подрядчик Малкиель, разбогатевший на интендантских подрядах. Это о нем писали тогда: «Немудрая, кажется, вещь – солдатская подошва, но г. Малкиель блистательно доказал, что при некотором проворстве рук из нее можно выкроить баснословное богатство, громкое, хотя и не весьма почетное имя, удивление современников и даже бессмертие в потомстве. Все это, конечно, при условии, чтобы подошва была с гнильцой, с фальшецой и с изъянцем, а при удобной оказии и просто картонная».

Новый владелец, купив этот дворец, неузнаваемо его переделал согласно моде – были сняты классические портик и колонны, изменен фасад (1874 г., архитектор А. Е. Вебер), а очередную капитальную перестройку предпринял Г. Г. Елисеев, глава крупной гастрономической фирмы. Для переделки был приглашен петербургский инженер Г. В. Барановский, позднее построивший здание для той же фирмы на Невском проспекте. Варвары от гастрономии сломали историческую лестницу дворца, проходивший когда-то под домом проезд, в который могли въезжать кареты, стал главным входом в магазин, а комнаты первого и второго этажей превратились в огромный торговый зал, сверкающий причудливой декоративной об работкой стен и яркими огнями изящных огромных люстр. В нем было «все – от кальвиля французского с гербами до ананасов и невиданных японских вишен», – писал Гиляровский в очерке «История двух домов», рассказывая о торжественном открытии этого «храма Бахуса» 23 января 1901 г.