Супрематизм. Мир как беспредметность - Малевич Казимир Северинович Страница 7

В действительности нет того объекта, который возможно было бы домыслить или осмыслить.

Но, несмотря на это безвыходное положение, существует природа, существуют вещи, существует порядок сцепления элементов. Существует это всё вне нашего знания, ощущения и осязания. Мы никогда не узнаем того, «что» существует. Можем ли после этого сказать — да, всё это существует.

Научные распределения мира по полочкам родовых начал будут условные Н2 и НО3. Наука дает нам только библиотеку условных знаков, но не действительность, хотя на вывеске научного института написано «знание»10.

«Знание», основа всего, — условие науки. Знать — значит видеть подлинное, без знания нельзя сделать шагу, знать — требование предметной мысли. Нельзя сделать практического предмета без знания, и потому в предметной культуре оно единый фундамент и основа, на реальности которой <предметная культура> строит всю ответственную жизнь.

В то же время через знание опровергается знание реальности прошлого. Следовательно, наука, знание не суть средства подлинные реальные, которыми можно было бы установить абсолютную реальность истины. Как же тогда возможно строить что-либо, когда не известна подлинная реальность фундамента? Кто без знания — в предметной культуре никуда не годен; так, по крайней мере, говорит общежитие и наука. А в действительности-то требуемое общежитием знание от человека тоже негодно. Наука как знание есть действие вечного спора за подлинность, и всякий научный опыт — простой спор. Идет речь о доказательствах и обоснованиях, но ни одно обоснование не может поручиться, что оно подлинно, реально, неизменно. Если наука не сможет поручиться за вечность своего обоснования и доказательства, то тем самым доказует одно, что природа — беспредметность, вне знаний стоящая, и у нее — один противоположный лозунг: «Не знать, но действовать».

Отсюда действовать можно не зная — знание может быть там, где существует натура. А раз мы не можем познать натуру, то «знание» как реальное не существует.

Для общежития существует реальное подлинное в простой видимости. Для науки реальность общежития не существует, но, в свою очередь, и в ней существует также видимость. Для живописца реальное совершенно другое, чем для науки и общежития. Для последних реальное в живом, для живописца в обратном — для него живое реальное не в природе, а в его холсте, т. е. когда все изображаемое потеряло всю натуру действительную — вес, недвижность, выделяемость, время, пространство. Однако общежитие принимает последние изображения художника за реальное. Возможно, что общежитие принимает другую реальность — не предмета, а художественную сторону, что и будет подлинной реальностью художника. Но такового восприятия в общежитии не существует, а если и в некоторых случаях существует, то не иначе, как восприятие художественного. В том же образе предмета вне предметного построения общежитие уже не находит ничего художественного.

Таким образом, видим, что познание реальности Природы не существует в объективном, реальном. Для живописца <природа> одна, <для> инженера другая, для науки третья, <для> священника четвертая и т. д. Природа в объективном возможна в самых грубейших условиях простого отличия — клен, дуб, вода, земля. Если бы Природа как жизнь была познана объективно, целостно, вне различий, не было бы возможности построить жизнь разнообразных различий течений, и только благодаря субъективности каждого различия построена жизнь общежития, связанная взаимными интересами.

Возможно, что субъективность как и объективность, греховны в своем выделении, и познание природы как единства, стоящего вне субъективного и объективного, разрушает ее единое, которое должно быть познано, т. е. целостно, едино, вне всяких различий и взаимных интересов. Но последнее предположение существует с чистой точки рассуждения общежития, когда разговор идет о подлинности неизвестного единства, что нельзя познать ни объективно, ни субъективно — объективное равно субъективному.

Объективное, возможно, возникает из единиц субъективного, т. е. образует сумму, что и будет объективным познанием. Также объективный взгляд, как сумма, может распасться на отдельные объекты как цифры суммы. Возможно, что происходят распадения от нового субъективного познания, разрушающего объективность как определенное сложившееся понятие о реальности объекта11.

Искусство сегодня разошлось с предметным практическим реализмом, объявив беспредметность. Наступил предел, на котором Искусство кончилось совсем либо сущность его приняла новый план — шла в существе своем к разрушению предметного призрака в одном случае, в другом миновала его. Для живописного проявления предмет никогда не существовал, не существовало предметного творчества, которое основано на условном харчевом реализме жизни и подчинено харчевой диктатуре, не будучи самоусловием всего без-условного.

Разрушение Искусством культуры практических реальных предметов в области Искусства дало повод современности 20 века обвинять Новое Искусство в разложении духа практического. Обвинители горько ошибаются, разложение предметного мира еще не значит разложение духа, наоборот, оно вскрыло его действительное. Оно устанавливает дух в своих правах и возводит его в беспредметную истину новой действительности жизни. Когда дух свободного действия пытается выйти из границ предмета, оставляет форму предметной практической культуры, выявляя беспредметность как освобожденное ничто от катастрофы форм, видов, сознания, культуры, совершенства, законов и т. д.

Практическая предметная культура сплошная катастрофа видов, практический реализм стремится достигнуть того, что не существует. Для природы не существует катастрофы, ибо в ней нет закона идей познания. Разрушится ли Земля, потухнет ли Солнце — ничего для нее не изменится. То блестящая, то светящаяся, то жаркая, <то> холодная, темная или серая, — она будет всегда природой. Нет для нее катастрофы, она свободна от законов, и, может быть, потому нет в ней построения, нет в ней практического реального предмета, нет организации, нет формы. Именно нет всего того, что может ломаться, гнить, находиться вечно в опасности.

Нет в ней того, что существует в человеке, в его предметном практическом реализме. <Человек> такой реализовал натуру в своих понятиях. И потому если верить в совершенство последнего, то приходится решить, что совершенное <им> действие по закону или без-закона не организация, а дезорганизация. Конструирование или неконструкция.

Человек <изобрел> почему-то законы и ищет их во всех проявлениях и причинах, а конструктивный метод <сделал> организующим, поставив себе цель, из достижения коей и зависит та или иная практическая система. Человек же, не имеющий цели, не имеет практической системы. Беспредметное — вне цели, несмотря на видимость стройности, <оно> не может иметь конструкции практической, оно без-цельно. В этом разница предметного практического реализма и беспредметного Супрематизма. То, что катастрофично для предметника практического реализма, для другого — порядок стихийного возбуждения.

Обдумав или не обдумав свой поступок, человек взял на себя величайшую работу — познать и организовать стихию, что значит, что стихия должна быть воплощена в него. Воплотив ее в себя, хочет обезвредить свою культуру от катастрофы, т. е. стихийного возбуждения. Отсюда культура состоит из всевозможных комбинаций вещей, обезвреживающих от природной стихии. Таким образом, сущность практической культуры — изобретение связывания подчинений стихийных элементов в предметную практическую организацию, [другими словами,] организовать, обезвреживать, связывать. Стихия для борьбы со стихией, практическая организация стихии.

Мания могущества человека гонит его, как безумца, на борьбу со стихиями. Он хочет воплотить в себя всю стихию, стать природой, вселенной, чтобы окончательно обезвредить себя от нее, хочет быть несокрушимым, не подлежать катастрофе; т. е. через организацию, конструкцию, через закон хочет достигнуть дез-организаци и, дес-конструкции, без-закония, достигнуть полной беспредметности, т. е. того, что хочет победить.