Олег Лекманов - Сергей Есенин. Биография Страница 8

Не только поэтика символизма, но и символистская концепция жизне-строительства уже оказывает существенное воздействие на молодого Есенина. Едва ли не впервые он всерьез задумывается о своем внешнем облике: теперь он хочет выглядеть поэтом деревенской Руси. Анне Изрядновой, как мы помним, Есенин приглянулся в коричневом костюме и зеленом галстуке. Н. Ливкин портретирует его “в синей косоворотке”[109]. Характерный эпизод – Есенин изображает сельского парня в городском костюме – запомнился Д. Семеновскому: “Он дурачился, делал вид, что хочет кончиком галстука утереть нос, сочинял озорные частушки”[110].

Обложка московского журнала “Мирок”

(1914. № 1, январь)

И вот уже в мемуарах Е. Шарова Есенин предстает "в подержанной деревенской поддевке”[111], а у одного из посетителей поэтического вечера в университете имени Шанявского остался в памяти такой есенинский образ: "…Мальчик с золотой копной волос, одетый в розовую крестьянскую рубашку, вышитую крестиком. Я хорошо запомнил и его костюм, и его внешний облик” [112].

Первое известное выступление С. Есенина в печати – публикация стихотворения “Береза” в журнале “Мирок” (1914. № 1, январь)

О том, что все эти переодевания были не случайными, а входили в продуманную есенинскую стратегию поиска своего образа, свидетельствуют строки из письма Есенина к Марии Бальзамовой от 29 октября 1914 года. Это юношеское письмо выглядит тем не менее как прозаический набросок к предсмертному есенинскому "Черному человеку”. Прямо называя своим жизненным руководителем поэта-символиста Федора Сологуба, Есенин с удивительной откровенностью, хоть и несколько рисуясь, обнажает перед Бальзамовой едва ли не основное свойство собственной личности: отсутствие подлинного нравственного стержня, позволяющее примерять на себя любые маски в стремлении во что бы то ни стало полнее и эффектнее выявить разнообразные грани своего таланта. С указания на эту есенинскую черту многие годы спустя начал воспоминания о поэте хорошо его знавший Сергей Городецкий: "Есенин подчинил всю свою жизнь писанию стихов. Для него не было никаких ценностей в жизни, кроме его стихов”[113].

"Мое я – это позор личности, – пишет Есенин Бальзамовой. – Я выдохся, изолгался и, можно даже с успехом говорить, похоронил или продал свою душу черту, и все за талант. Если я поймаю и буду обладать намеченным мною талантом, то он будет у самого подлого и ничтожного человека – у меня… <…>

Хулу над миром я поставлюИ соблазняя – соблазню.

Эта сологубовщина – мой девиз”[114].

Впрочем, и к этому признанию следует отнестись с определенной осторожностью – как к очередному есенинскому актерскому монологу.

Портрет молодого московского поэта будет непростительно обеднен, если мы не отметим те его черты, которые кажутся нам наиболее органичными, неизменно притягивавшими к Есенину союзников и просто сочувствующих. В полной мере эти черты проявились в первом опубликованном есенинском стихотворении “Береза”. Оно появилось в январском номере московского детского журнала “Мирок” за 1914 год под псевдонимом “Аристон”[115]:

Белая березаПод моим окномПринакрылась снегом,Точно серебром.

На пушистых веткахСнежною каймойРаспустились кистиБелой бахромой.

И стоит березаВ сонной тишине,И горят снежинкиВ золотом огне.

А заря, ленивоОбходя кругом,Обсыпает веткиНовым серебром.

Э. Б. Мекшем было замечено, что это стихотворение восходит к “Печальной березе…” (1842) Афанасия Фета[116], которого Есенин, по его собственному признанию, узнал и полюбил раньше всех других поэтов [117]:

Печальная березаУ моего окна,И прихотью морозаРазубрана она[118].

Сергей Есенин с друзьями юности (предположительно с Егорием (Георгием) Пылаевым и Валерианом Наумовым)

Фотография И. Д. Данилова. Москва. Январь 1914

В “фетовском” ключе в 1914 году было написано еще несколько стихотворений раннего Есенина, из числа самых лучших, позднее вошедших в учебники и хрестоматии:

Еду. Тихо. Слышны звоныПод копытом на снегу,Только серые вороныРасшумелись на лугу.

Скрылась за рекоюБелая луна,Звонко побежалаРезвая волна.

У плетня заросшая крапиваОбрядилась ярким перламутромИ, качаясь, шепчет шаловливо:“С добрым утром!”

Ни социальных проблем, ни диалектизмов, ни многозначительных христианских символов эти стихотворения не содержали. В них просто и изящно, предельно экономными средствами изображались среднерусские пейзажи и ландшафты. В последующие годы, вплоть до самых поздних, в кризисные периоды Есенин неизменно будет возвращаться к своей “фетовской” манере и создавать подряд по пять, шесть, восемь запоминающихся, стройных стихотворений-описаний. В таких стихотворениях недоброжелательный по отношению к Есенину Тынянов[119] усматривал выравнивание “лирики по линии простой, исконной эмоции” [120].

В 1914–1915 годах произошло несколько событий, словно нарочно призванных ослабить связь Есенина с Москвой, Спас-Клепиками и Константиновым.

25 февраля 1914 года от туберкулеза умер Григорий Панфилов, которого в отчаянном письме к Бальзамовой от 10 декабря 1913 года Есенин, знавший о болезни друга, называет “светочем” своей жизни[121]. Уже после смерти сына отец Панфилова со скрытым упреком писал Есенину: “Я прихожу в 6 часов вечера, первым его вопросом было: “А что, папа, от Сережи письма нет?” Я отвечаю – нет. “Жаль, говорит, что я от него ответа не дождусь. А журнал-то прислал?” Я сказал – нет. “Скверно – повсюду неудача””[122].

В декабре 1914 года юноша “бросает работу и отдается весь стихам, пишет целыми днями”[123]. В январе-феврале 1915 года Есенин, находясь в должности секретаря журнала Суриковского кружка “Друг народа”, “с жаром готовил” его первый выпуск[124]. Однако стремление Есенина и второго редактора журнала Семена Фомина отсечь от “Друга народа” графоманов и осторожно повернуть журнал в русло исканий новой литературы, как и следовало ожидать, не нашло ни малейшего понимания у старейшин Суриковского кружка. На одном из его заседаний вспыхнул горячий спор, в ходе которого Кошкаров позволил себе личные выпады в адрес Фомина. В результате 8 февраля 1915 года Есенин заявил о своем выходе из числа действительных членов Суриковского кружка.

Ровно через месяц, 8 марта, он оставляет гражданскую жену с малолетним сыном, бросает, так и не окончив, университет Шанявского и выезжает из Москвы в Петроград. К этому времени Есенин окончательно выбрал для себя амплуа крестьянского самородка, интуитивно заговорившего на языке младосимволистов, отбросив другие полусыгранные в Москве роли.

В биографическом словаре Б. Козьмина весь московский период поэта уместился в несколько кратких и неточных строк: “17 лет Е. уехал в М. и поступил в ун-т им. Шанявского, где пробыл всего 1 1/2 года и снова уехал в деревню”[125].

Сергей Есенин

Март-апрель 1915. Фрагмент групповой фотографии

Глава третья

Есенин завоевывает Петроград (1915)

Утром 9 марта 1915 года Сергей Есенин прибыл в Петроград. План своих дальнейших действий он, похоже, выработал еще в Москве. “…Прямо с вокзала <молодой стихотворец> отправился к Блоку, – думал к Сергею Городецкому, да потерял адрес”, – со слов самого Есенина сообщала читателям журнала “Голос жизни” Зинаида Гиппиус[126].

Понятно, почему первым номером в есенинском списке шел Сергей Городецкий, автор прославленной книги стихов “Ярь” (1907), истовый поборник “старославянской мифологии и старорусских верований”[127], да и вообще всего русского и деревенского. “Необычайная любовь Сергея Городецкого к древней Руси, его привязанность к неведомым медвежьим углам родины и соболезнование обиженным судьбою – роднят автора “Яри” с певцами, вышедшими непосредственно из глубин народных”, – писал о Городецком Владимир Нарбут в 1913 году[128]. “Для меня вершиной достижений являлось слияние народной поэзии с литературой в форме предельного раскрытия символов, которое есть мифотворчество в терминологии Вяч. Иванова”. Так сам Городецкий ретроспективно формулировал свою творческую программу 1910-х годов[129].