Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды Страница 8

Плывут по улицам! Народ

Зрит Божий гнев и казни ждет.

Это — ключевой момент поэмы. Для чего Господь дает наводнение? Конечно, для вразумления людей. Для того чтобы люди опомнились, чтобы отказались от гордыни. И это — средство для того, чтобы прийти в себя — это и есть промыслительное значение несчастья. В этом смысле Пушкин вписывается и в традицию святых Отцов, и в учение Церкви.

Но дальше выступает настоящий герой поэмы. Один герой существует в виде кумира, а другой — живой человек — Евгений.

Мы помним, что Евгений — аристократ, потомок древнего рода. Но не тужит ни о почиющей родне, ни о забытой старине. То есть, Евгений в начале поэмы дан не в оппозиции, а почти как «колесико и винтик» петровской системы. Но дальше в самом ходе поэмы Евгений оказывается тоже всадником, сидящем на звере мраморном верхом, скрестив руки на груди и противостоящим бедствию.

Но дальше:

Как дождь ему в лицо хлестал,

Как ветер, буйно завывая,

С него и шляпу вдруг сорвал.

Его отчаянные взоры

На край один наведены

Недвижны были. Словно горы,

Из возмущенной глубины

Вставали волны там и злились,

Там буря выла, там носились

Обломки...

Боже, Боже, там —

Увы! близехонько к волнам,

Почти у самого залива —

Забор некрашеный, да ива

И ветхий домик: там оне,

Вдова и дочь, его Параша...

А дальше уже Евгений задает вопрос: или во сне он это видит? иль вся наша и жизнь ничто, как сон пустой, насмешка неба над землей? Это ключевой момент характеру Евгения. С нормальной точки зрения — это хула на Духа Святого. Ведь не насмешка неба, а милость неба, милость Божия.

Но не будем забывать, что Евгений в поэме Пушкина, к сожалению, маловерующий человек. И когда он устремляет взор в ту сторону, где близехонько у самого залива ветхий дом, где живут Параша с матерью, ни разу он не поднимает взора к небу, не устремляет ко Господу своего вопля и не просит чуда.

Нет. К сожалению, Евгений как бы рассчитывает только на себя, на свою любовь, на свой героический порыв. Поэтому на второй день наводнения он нанимает гребца за гривенник и скорей спешит туда, где живет Параша с матерью, спешит к ветхому домику у самого залива. А в это время спиной к Евгению расположен Медный Всадник — фальконетовская статуя Петра, который потом, уже во второй части поэмы будет назван горделивым истуканом. Но сначала он ещё кумир на бронзовом коне.

Мы помним, что кумир на бронзовом коне завершает нам первую часть поэмы. А дальше начинается вторая часть:

Вода сбыла, и мостовая

Открылась, и Евгений мой

Спешит, душою замирая,

В надежде, страхе и тоске

К едва смирившейся реке.

Еще кипели злые волны,

Как бы под ними тлел огонь,

Еще их пена покрывала,

И тяжело Нева дышала,

Как с битвы прибежавший конь.

Логика поэмы спрашивает нас: кто же кого победил? Нева, сказано, насытясь разрушением, отступает сама, но торжествует свою победу. Но, к счастью, пока шла беда, когда она нахлынула, люди, опомнившись, узрели Божий промысел, и как-то пытались поднять глаза к небу. Как-то пытались соотнести себя с Богом.

Помните:

…Народ

Зрит Божий гнев и казни ждет.

Вторая часть поэмы повествует нам как раз о развитии этого сюжета.

Евгений,

Стремглав, не помня ничего,

Изнемогая от мучений,

Бежит туда, где ждет его

Судьба с неведомым известьем,

Как с запечатанным письмом.

Опять — судьба. Обращения к Господу опять нет. Евгений мучается, но все еще без Бога:

Что ж это? Он остановился

Пошел назад и воротился

Глядит... идет... еще глядит.

Вот место, где их дом стоит;

Вот ива. Были здесь вороты —

Снесло их, видно. Где же дом?

И, полон сумрачной заботы,

Все ходит, ходит он кругом,

Толкует громко сам с собою —

И вдруг, ударя в лоб рукою,

Захохотал.

Здесь останавливаемся. Евгений захохотал. Это ответ на его же вопрошание: не насмешка ли это неба над землей. Между тем, мы видим во второй части, что потихонечку город приходит в прежний порядок и прежнее окаменелое нечувствие к Божией воле. И, особенно, к Божией Деснице, к Божиему мановению.

Уже по улицам свободным

С своим бесчувствием холодным

Ходил народ. Чиновный люд,

Покинув свой ночной приют,

На службу шел. Торгаш отважный,

Не унывая, открывал

Невой ограбленный подвал,

Сбираясь свой убыток важный

На ближнем выместить. С дворов

Свозили лодки. Граф Хвостов,

Поэт, любимый небесами,

Уж пел бессмертными стихами

Несчастье невских берегов.

Граф Хвостов для Пушкина — ходячий анекдот. Это понятно. Но ведь так же, как граф Хвостов, и весь стройный вид Петербурга — всё вывеска, витрина. А под этой поверхностью скрывается подоплека — готовое прорваться адское пламя. И здесь нужно запомнить: народ ждал Божьего гнева, ждал казни, но бедствие кончилось быстро, и народ стремиться войти в свою колею, забыть бедствие почти как страшный сон. И вот для чего существует промыслительно безумие Евгения!

Евгений — вот тут близко к Ксении Петербургской — в своем безумии напоминает всему народу, что все это было!

...Но бедный, бедный мой Евгений

Увы, его смятенный ум

Против ужасных потрясений

Не устоял. Мятежный шум

Невы и ветров раздавался

В его ушах. Ужасных дум

Безмолвно полон он скитался.

Его терзал какой-то сон.

Евгений стал безумным скитальцем, странником по улицам Петербурга. Сколько он странствовал? Ведь Пушкин, мы проверили, дает это знать. Причем, сроки наращиваются. Сначала

Прошла неделя, месяц, он

К себе домой не возвращался.

Дни лета клонились к осени...

Нева бунтовала в ноябре, стало быть, он скитается около года. Но этого мало. Во вступлении вспомним: какие времена года упомянуты? Белые ночи. Стало быть, середина июня (пишу, читаю без лампады) — летнее солнцестояние.

Дальше: люблю зимы твоей жестокой недвижный воздух и мороз. То есть, зима. Стало быть, во вступлении, в этом парадном представлении, упоминаются лето и зима: парадные времена года. Но убираются весна и осень, когда открывается обратная сторона медали. И вот, в безумии Евгения ни слова не упоминается про лето, но зато подробно сказано про осень:

...Дождь капал, ветер выл уныло,

И с ним вдали, во тьме ночной

Перекликался часовой...

И вот эта осень с ее дождем и ветром напомнила ту осень:

... Вскочил Евгений; вспомнил живо

Он прошлый ужас...

Каждая осень Петербурга напоминает возможность Божьего гнева.

...Торопливо

Он встал; пошел бродить, и вдруг

Остановился — и вокруг

Тихонько стал водить очами

С боязнью дикой на лице.

Он очутился под столбами

Большого дома. На крыльце

С поднятой лапой, как живые,

Стояли львы сторожевые...

Те самые львы, на одном из них он сидел, как всадник, той осенью.

...И прямо в темной вышине

Над огражденною скалою

Кумир с простертою рукою

Сидел на бронзовом коне.

Евгений вздрогнул. Прояснились

В нем страшно мысли. Он узнал

И место, где потоп играл,

Где волны хищные толпились,

Бунтуя злобно вкруг него,

И львов, и площадь, и того,

Кто неподвижно возвышался

Во мраке медною главой,

Того, чьей волей роковой

Под морем город основался...

Вот здесь Евгений, уже как свидетель Божий, находит главного виновника бедствия, поправшего Божьи законы, основавшего город под морем.

Итак, пушкинский сюжет выявляет нам виновника торжества, его собственный (Петра) антихристианский вызов к Богу. Роковая воля: под морем город основался... — то есть то, чего не должно было быть. Воля тирана, но и воля богоборца: