Владимир Родионов - Расовые мифы нацизма. Врага надо знать! Страница 8

Переселялись в Пруссию не только голландцы, немцы, французы, швейцарцы, но также и славяне — поляки и чехи. «В герцогстве Прусском Фридрих-Вильгельм брал под защиту меннонитов и социнианцев, вынужденных спасаться бегством из Польши, где принадлежность к их сектам каралась смертной казнью». «В Бранденбургской марке социнианцы заселили целый район под Франкфуртом на Одере. В [16]80-е годы эти «еретики» уже глубоко укоренились на своей новой родине».[112]

За ними в 1730-е гг. последовали тысячи чехов, угнетаемых католиками-австрийцами; Фридрих-Вильгельм I «распределил чехов по всем своим провинциям, но в Берлине позволил им образовать целую колонию, в которой насчитывалось 2000 душ». «Для них в столице был выстроен новый квартал». «Король построил для чехов на Фридрихштрассе особую церковь, названную Вифлеемской, в воспоминание о той Пражской церкви, где был священником Иоанн Гус».[113]

Переселение новых колонистов продолжалось и позже, и в итоге, по словам видного французского историка XIX в. Э. Аависса, «прусское население во времена Фридриха [И] представляет собою терпеливо и искусно сложенную мозаику»[114] из разных народов (часто живших в отдельных поселениях или городских кварталах). К моменту смерти Фридриха II Великого «в 1786 г. почти треть прусского народонаселения состояла из колонистов, поселившихся в Пруссии, начиная со времени Великого Курфюрста. Подобного факта нельзя найти в истории никакого другого из новых государств».[115]

(О каком «священном инстинкте чистоты крови» у немецких крестьян можно говорить, если они и были в том числе потомками этих переселенцев — французов, чехов, поляков и т. д.? Можно также вспомнить, что значительная часть немецкого крестьянства — это еще ранее, в XII–XV вв., онемеченные западные славяне.)

Подъему своей экономики и культуры в XVIII в. Пруссия была также обязана этим переселенцам, особенно голландцам, которым курфюрст Фридрих-Вильгельм предоставил почти все высокие должности в государстве. «Между ними оказались инженеры, которые помогли ему создать целую систему канализации по образцу, заимствованному из Голландии; затем живописцы, скульпторы и архитекторы, которые доставили почет искусству в стране, прежде не имевшей о нем понятия; главную же часть этих колонистов составляли земледельцы, которые осушили болота и на своих фермах — так называемых landereien — учили бранденбургских жителей уходу за скотом».[116] Большая часть гугенотов была ремесленниками и промышленниками, «и работа их имела неоценимое значение для Бранденбурга, ибо они посвятили его в неведомые ему отрасли труда»[117] — ими «устроены были новые шерстяные фабрики в Магдебурге, Франкфурте-на-Одере, Бранденбурге и Кенигсберге», они же «завели в Бранденбурге первые плантации тутовых деревьев [для разведения шелкопряда]. Они же принесли с собой искусство красить и тиснить материи. Пьер Бабри устроил первую чулочную машину во владениях курфюрста. Франсуа Флертон с успехом завел первую бумажную фабрику. Во Франции еще в Средние века возник цех для производства свечей, между тем как в курфюршестве даже в XVII в. знатные дома освещались восковыми факелами, а маленькие — дымными плошками, где горел фитиль, плававший в рыбьем жире: французы основали [первые] свечные фабрики», «французские колонисты отлили первые зеркала»,[118] «в 1696 г. одним французом в Берлине устраивается первая фабрика туалетного мыла».[119]

Значительным был вклад французских гугенотов, в течение XVI–XVII вв. непрерывно защищавших свою веру с оружием в руках, в создание будущей знаменитой прусской армии. «Эмигранты-дворяне заняли место при дворе и в армии. Многие из них назначены были генералами; одно время сам маршал Шомберг предоставил в распоряжение Великого Курфюрста свою глубокую военную опытность [став главнокомандующим армией курфюрста!]. «Много французских солдат поступило в курфюршескую армию, где они наполнили собой около пяти полков. Корпус гвардейских мушкетеров и конных гренадер в значительной своей части состоял из французов. Французские инженеры вошли в новоучрежденный отряд курфюршеских саперов».[120]

Неузнаваемо изменился в те годы и сам Берлин. «После Тридцатилетней войны, когда Фридрих-Вильгельм утвердил свою резиденцию в этой столице, там насчитывалось около 6000 жителей и 950 жилых домов, деревянные фасады которых смотрели на немощеные улицы, обставившись в виде украшения кучами навоза и свиными хлевами. В дурную погоду, которая в этих местностях бывает довольно часто, движение по улицам становилось почти невозможно. На Шпрее были мосты, но такого рода, что возчик прежде чем на них въезжать, поручал милости Божией свою кладь и свою душу. Великий Курфюрст много сделал для очистки и расширения этого скверного местечка».[121]

«В частности, была должным образом организована пожарная служба, после чего большие пожары, от которых город часто страдал раньше, прекратились. Все улицы были вымощены камнем и оборудованы сточными канавами. С наступлением темноты у каждого третьего дома зажигалась керосиновая лампа, укрепленная на столбе. Тем самым проявлялась забота не только об удобстве, но и о безопасности. Загрязнение улиц каралось штрафом. Отбросы убирались на специальных тележках по несколько раз в день. Водные источники находились под присмотром соответствующих служащих. Вскоре Берлин стал одним из самых чистых и опрятных городов Европы».[122]

«Городское население разрослось до огромных размеров; так, Берлин, представлявший собой при Великом Курфюрсте жалкий городишко в 6000 жителей и считавший их всего еще 68 931 при восшествии на престол Фридриха, через 15 лет дошел до 100 336 душ»,[123] как за счет эмигрантов, так и за счет улучшения жизненного уровня и рождаемости. «С помощью французских врачей, фельдшеров, акушерок и аптекарей было по-новому — в масштабе не только города, но и всего государства, — построено здравоохранение. Медики-гугеноты, в профессиональном отношении превосходившие своих немецких коллег, получали бесплатное жилье, а врачи, помимо этого, и небольшое денежное содержание — в тех случаях, когда они бесплатно оказывали помощь неимущим религиозным изгнанникам. Наиболее квалифицированные врачи были призваны в новоучрежденную Медицинскую Коллегию, которая должна была аттестовать всех врачей, хирургов, аптекарей и фельдшеров, а также наблюдать за тем, чтобы французские медики, в особенности столь необходимые французские акушерки, были расселены в малых городах».[124]

Именно с этого времени начинается подъем университетского образования в Германии.

«Великий Курфюрст Фридрих-Вильгельм учреждает [в 1655 г. ] университет в Дюисбурге, чтобы облагородить, если можно так выразиться, новую провинцию и заставить ее оценить честь подчинения государю-курфюрсту Священной Империи, а также чтобы привязать к себе поколения, которым предстояло воспитываться в доме, носившем на фронтоне надпись: Friderici Guilelmi Асаdemia. Фридриху-Вильгельму, впрочем, этого было мало: не последнее место в ряду его исторических странностей занимает проект основания в Берлине «университета народов, наук и искусств», свободного убежища умов, открытого для всех научных доктрин, для жертв всех религиозных гонений, для евреев и мусульман одинаково с христианами, для неверующих одинаково с верующими».[125] В 1661 г. он создал в Берлине первую публичную библиотеку.

«Преемник Великого Курфюрста основал в 1694 г. университет в Галле»,[126] а в 1700 г. — Берлинскую академию наук. Позже, как отметил немецкий историк Ф. К. Шлоссер, Фридрих Великий «наполнил Берлинскую академию французами и полуфранцузами. Фридрих сам, по-видимому, дает понять, что намерен был распространить в Пруссии ученое и общественное образование с помощью французов».[127] А в 1810 г. был, наконец, открыт и Берлинский университет.

Выше было сказано, что Великий Курфюрст был чужд ксенофобии, оставаясь при этом страстным патриотом Германии, — его девизом было: «Помни, что ты — немец!»[128] Свое прозвище «Великий» он получил от современников еще при жизни, разгромив в 1675 г. вторгшихся в Пруссию шведов.[129]

Именно такой — патриотической, но не расистской и ксенофобной, была политика всех последующих прусских королей, интересовавшихся не «чистотой германской крови», а развитием страны и привлечением в нее трудолюбивых людей разных религий и наций. В 1740 г. Фридрих II так сформулировал это в официальном документе: «Все религии равны и хороши, если их приверженцы являются честными людьми. И если бы турки и язычники прибыли и захотели бы жить в нашей стране, мы бы и им построили мечети и молельни».[130] (Под язычниками он, конечно, имел в виду не неоязычников, появившихся в Европе в XX в., а традиционно языческие народы из стран «третьего мира».)