Владимир Винокуров - Введение в феноменологию религии Страница 8

Ярчайшее выражение этой идеограммы понимания связи жизни и смерти мы находим в ритуальной практике и в древнейших, или восходящих к древности верованиях и мифах. Так, согласно верованиям этрусков, умерший человек становился яйцом, что можно видеть на изображениях ритуального пира, на котором покойный изображался с яйцом в руке, демонстрируя собравшимся свое новое пребывание. Судя по всему, яйцо еще не оплодотворено, поэтому для того, чтобы родиться заново, необходим акт оплодотворения, что отражено во многих мифологических космогониях о мировом яйце, и, как следствие, погребальный культ сочетался с оргиастическим культом (или приобретал сексуально-магический характер).[65]

Из сопоставления двух концепций мы видим, что «святое», которое находится в центре священного мира Хайлера, должно пониматься противоречиво как центр и как точка окружности, как начало и конец, как центр одного круга и как окружность круга другого, как результат соединения переживания с предметом.

Образовавшаяся новая фигура касанием двух окружностей образовала новый центр и еще один круг. Но это «как бы» центр, поскольку образован только окружностями, но он-то и представляет нам предмет феноменологии и показывает, куда поставило точку наше воображение в структуре священного мира Хайлера.

Становится понятным, почему Хайлер, приводя аргументы из истории религий, настаивал на важности священных предметов – сферы третьего кольца окружности и говорил, что религия без них вырождается. Поскольку те, кто решил пожертвовать периферией и создать «интеллектуальную» религию, «моральную религию», «научную религию», пожертвовали заодно и центром.

Взглянув на современную культуру, мы бы легко идентифицировали предметную сферу этого третьего круга как предметную сферу искусства, например, в произведениях художественного творчества. Ведь замок, нарисованный на картине, на гору не давит, а нарисованный огонь не согревает. Это продукты, созданные воображением художника и представленные в образах картины. В религиозной истории человечества предметом, созданным на основе воображения, на нелогичной логике, как показано в исследованиях Я. Э. Голосовкера, является Миф.[66] Мифы содержат «фигуры воображения» или, используя исследования Я. Э. Голосовкера, «фигуры имагинации» (от лат. imāginātion – воображение). Истолкование значений этих фигур предполагает понимание их как иносказания, то есть они являются не прямыми образами, а косвенными указаниями на предмет, который выступает их значением. Являя предмет косвенно, они одновременно скрывают, затеняют и затемняют его. «Иносказание» является одним из значений слова figure в западноевропейских языках.

Необходимо различать два близких по смыслу, но различных по природе феномена – фантазию и воображение. Уже Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, известный под именем Парацельс, обращал внимание на то, что фантазия и воображение решительно отличаются друг от друга. Фантазия – это искусственное образование, созданное рассудком или контролируемое им. Воображение – способность естественная. Фантастическая реальность конструируется, а воображаемая – возникает, фантазия придумывается, а воображение пробуждается и приходит. Воображаемая реальность рождается. Рождению предшествует зачатие, воображению – вдохновение, наитие. Смысл слов «наитие» и «вдохновение» на латинском языке передается словом divine – «по воле богов, по вдохновению свыше, по наитию». Вдохновение и наитие зависят от Бога, Космоса, Природы, Музы (ит., исп., порт. figura – нота), ландшафта, климата и погоды. Воображение и наитие должны быть инициированы. Поэтому «фигуры имагинации» (фигуры воображения) могут быть как фигурами фантазии, так и «фигурами дивинации».

Согласно современному психоанализу, способность воображения формируется на очень ранней стадии развития ребенка, и на этой стадии развиваются способности предугадывать, предвидеть, предвосхищать события. Развитие этих способностей связано с довербальной стадией коммуникации, в которой неразделимая целостность восприятия разбивается на образы. Эти образы фиксируются в «предпонятиях» и проявляются в сновидениях, в процессах активного воображения и творчества.[67]

Иносказание служит непрямому раскрытию скрытых значений через образы имагинации и дивинационные фигуры, через построение линий дивинации или дивинационной траектории. Траектории дивинации – это линии, соединяющие события, между которыми есть значимая, но не причинно-следственная связь. Синхроничность, введенная и рассмотренная Карлом Густавом Юнгом, – лишь один из видов этих связей. Эти траектории классифицируются и сводятся к нескольким типам геометрических фигур (которые одновременно совпадают со знаками рисуночного идеограмматического письма), которые и образуют фигуры дивинации – идеограммы. Например, геомантические фигуры. Круг, крест, квадрат, гексаграмма, пентаграмма, линия, точка могут рассматриваться как фигуры дивинации, как фигуры, через которые осуществляется предсказание того, что происходит по «воле богов», и соответственно те траектории, по которым эта воля осуществляется или будет осуществлена. Событие рассматривается как линия пересечения реального и воображаемого, физического и нарисованного. Архаичные истоки этих представлений можно обнаружить в древнейших языках, например, в шумерском, в котором слова, выражающие смысл представлений о случае, доле и судьбе, происходят от корня со значением «чертить», «рисовать».[68]

Феноменология, исследуя свою предметную сферу, стремится к пониманию своего предмета, которое достигается обретением равновесия между способностью воображения и разума, воображаемое должно быть разумно, а разумное – воображаемо, иными словами стремится к вычленению рационального компонента в воображении. С точки зрения феноменологии без этого стремления исследование религии утратит понимание своего предмета. Однако деятельность воображения содержит противоречие, но противоречие как замечает Витгенштейн содержит в себе все предложения, все утверждения и отрицания, весь мир возможного.

§ 5. Феномен магии

Первоначально магия была связана с двумя видами деятельности – охотой и войной, позднее с собирательством. Из них проистекают другие разновидности магических действий и ритуалов, так, например, лечебная магия производна от военной (изгнание врагов и победа над ними – победа над болезнью), а любовная магия – разновидность магии охотников. Эти два вида иногда соединяются, например еще Аристотель рассматривал войну как «охоту на людей».[69] О магических представлениях первобытных охотников и воинов говорят найденные в пещерах рисунки сцен охоты и войны, на которых изображается пронзенное стрелами и копьями животное.

Творя магический ритуал, первобытный человек не пытался творить себе еду «из воздуха», но он тем самым в своей жизни выделял скрытый, непредсказуемый и невычислимый фактор Х. И он пытался воздействовать на ту инстанцию, которая им управляет. Для удачной, например, охоты, необходимо было представить и изобразить детальную ее картину, поразить копьем изображение, вообразив, что поражается животное (визуализировав посредством воображения саму сцену охоты). Иными словами, первобытный человек представлял реальную картину того, как желание «добыть пищу» осуществляется. В данном магическом ритуале присутствует элемент, который позже в исследованиях магии получит наименование «прокладывание пути» или «открытие каналов»: человек охотится дважды: один раз в воображении, второй раз – на практике, во время реальной охоты. В магии сакральный и познавательный компоненты всегда связаны с реальной практикой.

Один канал, связывающий охотника с животным, на которое он охотился, находился в физическом плане мира, и успех охоты зависел от его опыта и умений, но нужен был еще один канал, который соотнесен с элементом удачи, и этот канал находился в «сверхфизическом» плане мира. Вводя для описания магического действия термин «сверхфизическое», М. Холл противопоставляет его понятию «сверхъестественное», связывая последнее с суеверием.[70] Магический ритуал соединял охотника с той силой, которая должна обеспечить удачу всего предприятия, которая зависела, кроме опыта, умения и навыков, от непредсказуемого компонента – случая. Как осуществлялась и мыслилась эта связь, сказать трудно, но тотемные представления и имитативная магия, несомненно, играли важную роль. Либо в магическом ритуале человек переживал связь, которая роднит его с животным (тотемические переживания), актуализируя атавистические бессознательные инстинкты (магия тем самым задействовала психологические ресурсы и силу бессознательного), либо создавалось определенное «зеркальное» отображение реальной охоты, ее подобие, по принципу имитативной магии, либо (скорее всего) имело место, и то и другое вместе. Магическое действие определяется как искусство достижения цели в соответствии с желанием и волей: «Магия – это Наука и Искусство совершать Перемены в соответствии со своей Волей».[71]