Сергей Емельянов - Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом Страница 8

Уже к середине XX века стало вполне очевидно, что «этика успеха» «пуста, как рассохшаяся бочка». Но, тем не менее, консервативная Америка стремилась любой ценой ее сохранить. Это была последняя надежда наполнить американскую жизнь смыслом, ибо нет ничего страшнее для нации, чем идейный вакуум и духовная опустошенность. В конечном итоге даже этика успеха строится на легитимизации, называемой моралью.

Параксизмы антикоммунизма были вызваны, в частности, необходимостью отвлечения масс от духовного кризиса, возникшего в связи с осознанием несостоятельности американской мечты. Объявив «крестовый поход» против коммунизма, Дж. Маккарти и его сподвижники рассчитывали искусственно поддержать единство нации вокруг социального мифа об успехе.

Успех как критерий жизни в Америке, являясь своеобразным комплексным мерилом и «градусником достижений», накладывался буквально на все сферы жизни. Даже войны, в которых участвовали американцы, рассматривались не с точки зрения их справедливости, а с позиции необходимости победить во имя самой победы. Вот почему во время агрессии во Вьетнаме истеблишмент не задавался вопросом о моральности или аморальности агрессии и был озабочен лишь духом солдата и армии.

В условиях западноевропейского рассогласования разума и веры большинство лауреатов Нобелевской премии представляют США. Многие номинанты получили образование в России. К сожалению, достаточно большое количество умных и энергичных людей покидают Россию ради того, чтобы жить в США. Образно говоря, интеллектуальный феномен в Америке растет из хорошо (финансово) унавоженной земли, а в России – из камня. Большой размах имеет поэтому «утечка мозгов» и интеллектуальная миграция ученых. В Соединенных Штатах они имеют более высокие доходы и качество жизни, находя больше приложения своим умам и образованию. И несравнимо меньшее количество американских граждан эмигрировали из США в Россию.

3. Проблемы реализации социального идеала

Будущее не всегда возникает автоматически путем отламывания от прошлого маленьких кусочков чего-то не совсем хорошего. Процесс воплощения утопического идеала как социального проекта в действительность обуславливает превращение создателей утопии из мечтателей-романтиков в «субъектов Истории». Субъектам социальных преобразований («практикам-революционерам») нужны человеческие и материальные ресурсы для реализации идеала в виде уникального социального эксперимента по «строительству моста Революции через реку Эволюции», локализованного в конкретном временном интервале с установленным моментом начала. Мятеж, начинаемый пассионариями [28] , должен узаконить функцию утопии.

Революция как упразднение бунта представляет собой отрицание и свершение одновременно. Для ее успешного завершения необходимо соединить грубую народную силу и путеводный разум идеи и идеологии. Революция включена в историю, а бунты и восстания остаются лишь единичными событиями, для понимания которых не всегда обязательно обращаться к историческому контексту. Социальные революции снимают (пусть на время протекания самой революции) власть денег, бюрократии, классовое и сословное неравенство и даже разделение труда.

Но эта достаточно мощная социальная энергия неизбежно несет в себе и противоположный потенциал: во всякой революции как основном способе борьбы с несовершенствами социальной действительности присутствует и магма внеисторического хаоса. Процесс разрушения старой системы является в определенной мере неизбежным.

Вообще слово «революция» представляет собой не фиксированный термин, а метафору, обладающую определенной внутренней формой и достаточно мощным воздействием на человеческое сознание. Видимо, именно в этом заключается заведомая причина поражений всех «антипассионариев», пытающихся бороться с революционной стихией: нет столь же мощной альтернативной метафоры.

Контрреволюция, фронда, социальный порядок и другие термины не несут в себе большой положительной созидательной энергетики, и потому во много раз слабее. А реформа, модернизация, демократизация, социальная энтропия и эволюция – даже не метафоры, а термины с фиксированным значением. Энергетика этих терминов вообще стремится к нулю и играет исчезающе слабую роль.

В средневековой и ренессансной астрологии слово «революция» означало возвращение звезды к своему изначальному состоянию. Социальная революция представляет собой в конечном итоге возращение социума к «самому себе».

Очевидно, что процесс возвращения общества к «самому себе» предполагает наличие социального субъекта, способного сознательно воздействовать на инерционные исторические процессы. Для этого субъект социальных изменений должен обладать не экономическим, а политическим сознанием и социальной энергией, достаточной для преодоления исторической инерции. Никакое революционное движение невозможно без одновременного изменения социального воображения. Всем великим социальным переломам предшествовали периоды глубинной работы духа.

Всякая революция, в отличие от бунта или государственного переворота, поднимает к творчески-преобразовательной деятельности широкие слои трудящихся, возвышая их до совместных сознательных и позитивных действий. Революция выдавливает из субъектов социальных преобразований не только раба, но и «хама» [29] . Данный процесс помогает субъектам социальных преобразований осознанно трансформироваться в творцов нового общества и культуры. Главный пафос революции – созидание, приращение бытия, восхождение к истине.

От взятия Бастилии до штурма Зимнего дворца революции представляли собой не только великие и могущественные идеи радикального переустройства мира в соответствии с гуманистическими идеалами, но и практические насильственные действия. Сюжет революции практически всегда один – «мир-хижинам, война-дворцам». Генератором исторических событий является возбуждение бедных. Власть должна быть коррумпированной, несправедливой, жестокой и преступной, а оппозиция – справедливой, гуманной и «волевой». Всякая революция представляет собой качественный скачок, но не всякий скачок в социальных преобразованиях является революцией.

Революция как воплощенная парадигма утопии есть насилие против государственного насилия: революционное и контрреволюционное насилие всегда сосуществуют. В историческом процессе и победитель, и побежденный – одно и то же общество; участники – одни и те же люди и политические классы, а результатом разрешения неразрешимых противоречий в результате применения организованного насилия является изменение общественных отношений. Общество и его субъекты не исчезают, а лишь изменяются и преобразуются.

Первая великая истина природы состоит в том, что насилие всегда было и всегда будет. Все империи-холдинги создавались с помощью силы. Современное общество не полностью защищает человека от насилия. Лучшее, на что оно способно – время от времени, при наличии «технической» возможности, наказывать провинившихся или психотерапевтически утешать пострадавших.

О проблеме насилия рассуждал Конфуций, доказывая, что без насилия невозможно существование государства. Он сравнивал идеального правителя со строгим, но справедливым отцом, поощряющим своих детей (у правителя – подданных) за хорошее и карающих за дурное.

В гомеровской «Илиаде» человеческая душа показана подверженной силовым деформациям, беспомощной и ослепленной, «спрессованной» под гнетом Силы, которой Homo sapiens хотел распоряжаться по своему усмотрению.

У Платона есть рассуждения о том, что насилие может применяться не только властью, но и против власти, если она нарушает принцип справедливости, являющийся одной из априорных идей.

Как отмечал Маркс в «Капитале», «насилие является «повивальной бабкой» всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция» [30] .

Но основоположники марксизма никогда не отводили насилию центрального места и приоритетной роли в историческом процессе и не рассматривали его в качестве определяющего фактора общественного развития или главной цели классовой борьбы. Ничего подобного не могло быть, ибо это противоречило бы гуманистическим мировоззренческим основам марксистского учения и его нравственным установкам.

Политический мыслитель И.А. Ильин в работе «О сопротивлении злу силою» аргументировано критикует учение Л.Н. Толстого о непротивлении. Русский философ считает, что за неимением других средств человек не только имеет право, но и обязан применять силу. «Насилием» же, согласно Ильину, оправданно называть только произвольное и безрассудное принуждение, направленное ко злу.

Христианская заповедь «кроткие наследуют землю» не всегда подтверждается реальностью. Мир, наполненный людьми, которые умеют только любить, – практически невозможный вариант, потому что такой фантастический мир существует преимущественно в социальных утопиях и в художественной литературе.