Коллектив авторов - Диалоги и встречи: постмодернизм в русской и американской культуре Страница 8

Ранний биографический эпизод, описанный во вступлении, связан с учителем игры на скрипке по имени Максим, с его непостижимой и, порой, комической непредсказуемостью. Наиболее странным образом он проявил себя в связи с годовым зачетным концертом, который должен был оценивать некий грозный и неизвестный экзаменатор. В процессе репетиций Максим всячески акцентировал таинственность, окутывающую фигуру экзаменатора, постоянно менял репертуар своей ученицы, гадая, какой выбор может больше понравиться комиссии. В день экзамена юная скрипачка зашла в актовый зал и увидела во главе длинного стола, за которым сидела преподавательская комиссия, … самого Максима. «Подобного рода мистификации обычно оказывают очень сильное влияние на неокрепшие умы, а на эту наложилось еще одно: только что перед этим я прочла „Евгения Онегина“ и находилась под особенно сильным впечатлением от сна Татьяны, от тех знаменитых строф, когда пушкинская героиня бежит, преследуемая медведем через заснеженное поле. Медведь бросается на Татьяну, та теряет сознание и приходит в себя, когда медведь оставляет ее на пороге сеней. Она слышит „крик и звон стакана“ – „как на больших похоронах“. Через щелку видит длинный стол, за которым пируют чудовища: танцующая ветряная мельница, полужуравль-полукот. Во главе этого стола Татьяна, к своему неописуемому ужасу, видит самого Евгения Онегина… Я читала Онегина в переводе Набокова, и меня потряс его комментарий о том, что описание сна Татьяны не только вторит „ритмам и словам“, которыми описывались предшествующие события из жизни Татьяны, но и предвосхищает будущее: „то же настроение, напоминающее сновидение, сохраняется и в сцене именин, и далее – в сцене дуэли“. Гости на именинах Татьяны и на московских балах, пишет Набоков, „каким-то странным и страшным образом напоминают и предвосхищают сказочных вурдалаков и оборотней из ее сна“. Мне казалось, что экзаменационная комиссия таким же „странным и страшным образом напоминала и предвосхищала“ сон Татьяны и что был какой-то зловещий знак в том, что возглавлял её Максим» [1, с. 6].

Этот пример достаточно наглядно иллюстрирует, как Батуман работает с литературными источниками. Вязь из цитат и комментариев в сущности демонстрирует, насколько тесно вплелась русская литература в её жизнь.

Американка турецкого происхождения по-особенному сроднилась с русской литературой, возможно, и в силу своей культурной «инаковости». Интонация ее повествования не может не напомнить столь популярный в эпоху Просвещения прием, который В. Шкловский позже определит как «остранение»: реалии американской жизни представлены с точки зрения «наивного, неискушенного простака с Востока» – этакие «персидские письма», или истории Мустафы Раб-эй-Даб Кели Хана из «Сальмагунди» В. Ирвинга…

Неслучайно, видимо, настоящее, отрефлексированное знакомство с русской литературой началось для Элиф с чтения «Анны Карениной» в Турции, в Анкаре, где будущий литературовед проводила лето у бабушки. Её «свойский», бестрепетный подход к литературным авторитетам вполне привычен для США, где, кроме «высокого литературоведения», существует устойчивая традиция приятельской беседы автора со своим читателем на равных (достаточно хотя бы вспомнить «On Writing» Стивена Кинга). Реконструируемая отроческая рецепция «Анны Карениной» свободна от каких-либо предубеждений и определяется личным читательским опытом: «У меня кончились английские книги, и я была особенно рада найти <среди бабушкиных книг> такой толстый роман. Только подумайте, сколько времени понадобилось Толстому, чтобы написать его! И он нисколько не стыдился посвятить свое время именно этому занятию: вместо того, чтобы, скажем, поиграть в фрисби или поехать на барбекю. Никто в «Анне Карениной» не страдал от безделья, от тирании досуга, как я. Занятия, заполняющие досуг толстовских героев – катание на коньках, балы, скачки, – прекрасны, исполнены достоинства и смысла (в плане сюжетосложения)» [1, с. 7].

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Stephen R.C. Hicks, Ph. D. (2004) Understanding Postmodernism: Skepticism and Socialism from Rousseau to Foucault. Scholargy Publishing. p. 190—191.