Артур Кёстлер - Артур Кёстлер - Размышления о виселице Страница 9

В. — Стало быть, вы полагаете, что желательно присутствие публики при казнях?

О. — Я так думаю. Я убежден... что публика, в общем и целом, не была бы довольна тем, что казни будут отныне недоступными для нее.

В. — Не объясните ли вы нам, что значит слово «довольна»? Довольна чем?

О. — Многие полагают, что, если смертные приговоры не приводить в исполнение публично, правильный ход дел мог бы быть нарушен.

В. — Вы хотите сказать, что осужденному позволили бы избежать исполнения приговора?

О. — Да. Я не думаю, что можно было бы найти способ казнить приговоренных тайно, чтобы в общем публика была довольна.

В. — Представьте себе, что найден способ действовать именно таким образом, и в то же время публика убеждена в действительном исполнении казни. Полагаете ли вы, что в этом случае лучше было бы казнить тайно?

О. — Что касается меня лично, мое мнение таково: гораздо лучше, чтобы казнь осуществлялась тайно. Но я абсолютно убежден, что публика была бы недовольна. И когда я говорю о публике, я имею в виду широкую массу средних и низших классов.

В. — Только что вы сказали, что, насколько это касается вас лично, вы сторонник казней втайне. Каковы причины, в силу которых вы это говорите?

О. — Я думаю, что применяемая в настоящее время процедура утоляет болезненное любопытство публики, которому не должно идти навстречу.

В. — Думаете ли вы, что, учитывая те сцены, которые обычно сопровождают казни, моральный эффект последних скорее дурной, нежели благодетельный?

О. — Я не думаю, что вопрос стоит таким образом. Я не думаю, что можно было бы это утверждать, потому что те, у которых присутствует болезненный вкус к данному зрелищу, не могут страдать от такой открытости... В общем и целом те, кто присутствует при казни, не являются людьми, способными оказаться виновными в убийстве, каковы бы ни были проступки, которые они, впрочем, могли бы совершить. Позвольте сказать вам, что в соответствии с моим опытом я думаю, что как в моральном, так и в религиозном плане это не слишком мешает людям совершать преступления.

В. — Что именно не слишком мешает?

О. — Тот факт, что они знают о совершении казни.

В. — Стало быть, вы полагаете, что у смертной казни эффект примера очень слаб?

О. — Напротив. Я полагаю, что смертная казнь на самом деле мешает людям совершать преступления. И у меня нет ни малейшего сомнения, что, коль скоро она будет отменена, в этой стране никто не сможет считать свою жизнь в безопасности.

В. — В своих беседах с осужденными приходилось ли вам замечать, что они могли бы обнаружить в себе следы полезного воздействия, оказанного зрелищем казни?

О. — Нет.

В. — Можете ли вы нам сказать, какой опыт вы имеете в исполняемой вами службе?

О. — Я служил в полиции в течение почти двадцати пяти лет. Я начал с нижних чинов и продвигался по служебной лестнице как положено. В настоящее время я нахожусь в отставке.

Вот примечательная реплика, принадлежащая человеку, который прослужил в полиции четверть столетия. Примечательная прежде всего своими противоречиями. Застигнутый врасплох, он излагает мнение обычного добропорядочного человека: это зрелище возмутительно. Но, когда председатель пытается припереть его к стенке, он берет себя в руки и сознательно замыкается в коллективной доктрине, или коллективном мифе, полиции, который он выучил наизусть: «Коль скоро смертная казнь будет отменена, в этой стране никто не сможет считать свою жизнь под защитой». И раз «публика, в общем и целом, не была бы довольна тем, что казни будут отныне недоступными для нее», то, пусть в глубине души это вызывает у нас отвращение, мы можем продолжать делать это. — Аминь. Инспектор Джон Хейнз изложил таким образом философию полиции — прошлой и нынешней.

Это привело к тому, что публичные казни продолжались еще двенадцать лет — после того, как Комитет 1856 года единодушно высказался за их упразднение. И столетие спустя полиция как корпорация все еще верила, что виселица одна в состоянии отвратить от преступления, — так же твердо, как во времена инспектора Хейнза. Лишь в одном пункте полицейские уступили общественному мнению и духу времени: они допускали, что есть «некоторые лица... для которых даже смертная казнь утратила силу устрашающего примера». Но они добавляли, что в случае отмены смертной казни еще большее число профессиональных преступников «приобретут привычку прибегать к насилию и иметь при себе оружие; и что, следовательно, не имеющие оружия полицейские будут вынуждены отвечать ударом на удар». Королевская Комиссия указала, «что она не встречала доказательств, будто отмена смертной казни в иностранных государствах привела бы к тем последствиям, которых опасались выслушанные свидетели», т. е. полицейские. За двадцать лет до того Комитет высказал более детально те заключения, к которым он пришел в результате своих трудов:

«Нам не были представлены доказательства, будто в других странах после отмены смертной казни наблюдалось какое-либо увеличение числа преступников, имеющих при себе оружие, или какое-либо увеличение осужденных за ношение запрещенного оружия. Социальные условия, заставляющие преступников в некоторых странах нарушать запрет носить оружие, не имеют никакой связи с вопросом о смертной казни. Так, в Бельгии, где отменена смертная казнь, вооруженных преступников меньше, чем во Франции, где она не отменена. Соединенные Штаты сохранили применение смертной казни на большей части своей территории... казни там происходят, пропорционально к численности населения, не в пример чаще, чем у нас. Тем не менее ношение огнестрельного и другого оружия в Соединенных Штатах чрезвычайно распространено».

Великобритания сохранила смертную казнь, и, однако же, такой проступок, как ношение запрещенного оружия, особенно среди юных стиляг, возрос в послевоенные годы, особенно под влиянием американских фильмов, «комиксов» и всей литературы, прославляющей гангстерскую жизнь. Но люди, которые питаются бумажной и киношной продукцией такого рода, которые сверяют с ней свое поведение, относятся к той человеческой категории умственно неуравновешенных, фанфаронов и хвастунов, вроде Крэга и Дональда Брауна, кого смертная казнь никогда не отвратит от преступления и кто испытывает в каком-то смысле даже влечение к ней. Они возьмут в руку «ствол», чтобы доказать своей «телке» собственную жестокость, и в один прекрасный момент — паники или бреда — они им воспользуются. Нет ничего более чуждого их менталитету, чем таковой же профессиональных преступников, к которым собственно и относятся аргументы полицейских. Профессионал знает, что найденное у него оружие — самое серьезное вещественное доказательство, независимо от того, воспользовался он им или нет. Он знает, что за обычную кражу со взломом он отделается тремя месяцами тюрьмы, но что не избежать ему пяти лет централа, если при аналогичных обстоятельствах у него обнаружат «ствол». Следовательно, нет необходимости в смертной казни, как показывает пример стран, где она была отменена, чтобы помешать профессиональным преступникам носить оружие. И напротив, она чаще всего служит приманкой для хвастливого неуравновешенного юнца, — криминального типа послевоенных лет.

Тем не менее полицейские, поддерживаемые со своей стороны высшими судьями, остаются неумолимы. И их влияние на Парламент и на Министерство внутренних дел превышает таковое же любого профсоюза. Последние скандалы, вызванные казнью нескольких полупомешанных мальчиков вопреки противодействию общества и даже Парламента, были во многом горьким и унизительным уроком. Но одновременно это было и уроком, который открыл им глаза и позволил отдать себе отчет в том, что если средний британский полицейский как личность отважен и человечен, то полиция как учреждение со своим корпоративным духом, своим менталитетом «око за око, зуб за зуб» есть нечто совершенно иное.

Вот мы и добрались до последнего пункта, интересующего нас в этой главе, — до влияния политических партий на применение уголовного законодательства. В последние годы мы сталкивались не с одним министром внутренних дел, который был последовательным приверженцем смертной казни, находясь у власти, и столь же последовательным ее противником, оказавшись в оппозиции. Прежде чем стать министром внутренних дел, сэр Сэмюэль Хор сражался за ее отмену; овладев этим портфелем, он ее отмене препятствовал. Не успел он расстаться со своей должностью, как снова стал противником смертной казни и написал на сей предмет чрезвычайно волнующую книгу. Следующий пример — Чатер Ид, социалист. Прежде чем стать министром, он боролся против смертной казни; едва он приступил к исполнению обязанностей, как... и т. д.

Последний с точки зрения хронологии — Ллойд Джордж старший, консерватор. В 1948 году, прежде чем стать министром внутренних дел, он голосовал за отмену смертной казни; в 1955 году он выступил против отмены от имени правительства. Если Небо позволит, в один прекрасный день у него будет возможность проголосовать за.