Нина Никитина - Повседневная жизнь Льва Толстого в Ясной поляне Страница 9

Граф Николай Ильич был создан для семейной жизни, отцовских забот, не требовавших «позолоты». Его умение полностью уйти в повседневные заботы, раствориться в них, достойно восхищения. Удалиться от шума и света, не уставать от повседневности означает только одно — моральную силу Николая Ильича. Спустя годы его гениальный сын будет вести точно такой же образ жизни: «Дух работы и тишины приближается, и я радуюсь. Немножко охоты и хозяйственной работы, и потом жизнь с собой и семьей — только. Я с радостью думаю об этом и потому верю, что я счастлив».

Недостаток развлечений Николай Ильич компенсировал сочинением детских забав, одну из которых с особой любовью вспоминал его младший сын. Николай Ильич достал из шифоньерки золотые монеты и рассыпал их вокруг, а дети собирали их, но никак не

могли отыскать недостающей монеты. Отец подбадривал их, говоря, что если они найдут ее, то смогут себе оставить. Когда монета была найдена, дети долго думали, что же им с ней делать. Подумав, они решили купить родной тетке курильницу. Николай Ильич хотел, чтобы дети как можно раньше познали и мир животных. Для этого он завел кур и цыплят. Охотничьи собаки стали друзьями детей, которые восхищались их грацией и красотой.

Ради детей граф приумножал хозяйство и оставил им после себя много больше, чем получил. У него было «793 мужика и 800 женских полов душ». Он построил каменную церковь в выкупленном Никольском-Вяземском. Служение Отечеству было для него в далеком прошлом. В дне сегодняшнем его интересовали только обязательства перед малолетними сыновьями и дочерью. Чтобы обеспечить их будущее, он решил приобрести на льготных условиях богатое имение с огромным конным заводом, мельницей, с 472 «душами» мужского пола. Сделка, оценивавшаяся в 500 тысяч рублей, стоила графу жизни. Покупка Пирогова у троюродного брата Темяшева казалась поначалу простым делом и оттого выглядела еще более заманчивой, но в реальности обернулась весьма долгой изнурительной тяжбой. Приобретение усадьбы сопровождалось бесконечными скандалами, интригами, инициируемыми сестрой Темяшева — Карякиной, требовавшей судебных разбирательств с целью признания сделки незаконной.

Для Николая Ильича счастье семьи было неразрывно связано с приумножением, а не растратами, с расчетом, а не азартом. Он сумел выкупить родовое горчаков- ское имение Никольское-Вяземское, вскоре приобрел другое — Пирогово, «золотое дно», но за слишком высокую цену. Заплатил за него своей жизнью.

К этому времени здоровье графа, подорванное военной службой, стрессами, связанными с отцовским разорением, прогрессирующей чахоткой, неумеренной склонностью к крепким напиткам, резко ухудшилось. Участились кровохарканья, и ему пришлось обратиться к московским врачам. Он понимал, что «сама собой» его болезнь не пройдет. Отметим, что обраще

ние помещика к медикам — случай почти уникальный. Так, например, московский врач Миллер приезжал по вызову Н. И. Толстого в Ясную Поляну лечить его детей. Обычно в усадьбах пользовались народными средствами, надеясь на Бога или на «авось». Все болезни лечили капустным листом, который прикладывали к больному месту, клубникой, помогавшей «укреплять сердце», отварами из тмина или мяты, мазями, приготовленными из «коровьего масла» с добавлением медного купороса. От многих недугов лечились постничеством, доверяли больше профилактике, заключавшейся в умении хотя бы раз в месяц напиться. Обращение к доктору стоило больших денег: от 10 до 25 рублей. Но в пользу таких обращений почти никто не верил. «Ассортимент» услуг врача был хорошо известен — кровопускание и лекарства, приготовленные из различных трав.

Николай Ильич был человеком просвещенным, а потому выполнил все предписания доктора: выдержал строгую диету, принимал лекарства, которые на время избавили его от сильных горловых кровотечений. Чувство тревоги за детей не покидало его. Он считал себя «трусливым на болезни», и, кажется, настал тот момент, когда он «заробел». Последней надеждой стала для него 44-летняя Туанет — Татьяна Александровна Ергольская, которой граф сделал предложение стать его женой и матерью для детей. Сохранилась запись Ергольской: «16 августа 1836 г. Сегодня Николай сделал мне странное предложение — выйти за него замуж, заменить мать его детям и никогда не оставлять. В первом предложении я отказала, второе я обещалась исполнять, пока я буду жива».

Напряжение от тяжб с Карякиной, дорога из Москвы в Тулу не прошли даром. Расстояние от Москвы до Тулы в 161 версту Николай Ильич преодолел за день. Один из Волконских этот путь одолел за четверо суток, проезжая по 40 верст в день. Те, кто ехал не спеша, как правило, проезжали 25 верст за три дня, 100 — за неделю. Граф же пускал лошадей рысью, путешествуя в карете, «на долгих», то есть на своих, хорошо откормленных лошадях. Побывав в нескольких присутственных

местах, Николай Ильич отправился к Темяшеву, однако, не дойдя до его дома нескольких шагов, упал, потеряв сознание. Прибывшие вскоре тульские врачи констатировали смерть от инсульта.

Внезапная смерть графа вызвала множество версий с детективным привкусом, с намеками на убийство, в котором родственники подозревали двух слуг, сопровождавших Николая Ильича из Москвы в Тулу. Они были его любимцами, сильными, ловкими, красивыми молодцами. Петруша и Матюша служили у него камердинерами и получали от хозяина подарки и всяческие поощрения. Родные подозревали их в отравлении графа. Поводом для этого послужила пропажа крупной суммы денег и ценных бумаг, с которыми Николай Ильич возвращался в Тулу. В его карманах было найдено две монеты и орех.

26 июня 1837 года, в тот день, когда Николаю Ильичу должно было исполниться 43 года, в одной из московских церквей по нему служили панихиду. А в памяти яс- нополянцев навсегда осталось такое событие, связанное с графом: «По всем деревням заговорили о смягчении наказаний провинившихся, говорили, что уменьшат тяжесть работ и будут даны, особенно семейным, большие льготы, в связи с появлением на свет четвертого младенца… У крыльца яснополянского дома робко толпились мужики и бабы. Николай Ильич, сиявший от избытка чувств, обратился к крестьянам: "Родился сын. Поздравьте!" Толпа загудела, желая новорожденному Льву долголетия».

Глава 3 Младший сын

Непреходящий восторг испытывал Лев Толстой, словно магнитом притянутый к милой Ясной Поляне. Нам он интересен как хозяин усадьбы, как реформатор, создатель уникального быта, вдохновлявшего его на творческие искания. Лев Толстой — замечательный пример удавшейся жизни, в том числе и благодаря сво

ему умению жить в согласии с инерцией повседневности, умению не игнорировать ее законов. На чем основано его мудрое сосуществование с окружающим миром? Возможно, на том, что он никогда не подменял жизнь литературой, как, например, Флобер. Даже слово «литератор» Толстой произносил иронически «лит-те-ра- тор», то есть «чернильная душа». Он вовсе не был целиком поглощен морализаторскими сентенциями, призывами терпеть страдания и бедность. Он вполне мог оценить и буржуазные ценности, например, появление удобной и экономичной чугунки, фонографа, электрического карандаша.

Одно время писатель стремился к богатству, покупал земли, яростно торговался с издателями за наивысшие гонорары. За 82-летнюю жизнь ему не раз приходилось «сжигать» то, чему он когда-то поклонялся, и поклоняться тому, что «сжег». Хорошая, добрая жизнь была для него важнее умных книг. А она была довольно разнообразной: прогулки, общение с близкими и поклонниками его творчества, игра на фортепиано, охота, хозяйственные заботы, воспитание потомства, обучение крестьянской детворы, преодоление недугов, непрерывное самообразование. Не раз случавшиеся с писателем душевные кризисы были настолько значимыми, что они не могли не сказаться на его образе жизни. Вездесущая яснополянская повседневность, руководствовавшаяся исключительно философией здравого смысла, вторгалась в божественное пространство гения, отстраняя его от особого статуса избранника. Усадьба более полувека являлась обжитым пространством своего хозяина, моделью сохранения его самости. Ведь гениальность — скорее бремя, чем достояние.

Толстой един и целостен — в самом мелком и в самом величественном. Его земное, повседневное отражает и божественное. Частные мелочи, усадебные образы, малоприметные фрагменты личной жизни явились основой его гениальных творений, ставших триумфом человеческой мысли. Единство писателя складывалось из множества мельчайшего, постоянство — из бесконечных вибраций душевных состояний, а вечная повседневность являлась результатом строгих ограниче

ний, непрерывного самосовершенствования. Он был наделен талантом видеть необычное в обыденном, чудесное в тривиальном. Будни умело вплетались в изощренную вязь искусства. Толстой прожил жизнь, текучую, словно вода, где каждый день считался началом его бытия. Не поэтому ли его усадьба превратилась в искусство прожитых мгновений? Для него не существовало дилеммы — город или усадьба. Как и подобало истинному руссоисту, он выбрал деревню, и так и не понял сторонников Вольтера, прославлявших городской образ жизни.