Мир "Анны Карениной" - Яков Гаврилович Кротов Страница 9

Главное же — в «Анне Карениной» Толстой сверг идола семьи. Всякой семьи. Он показал, что семейное счастье всегда за счет любви, против любви, вопреки любви — если мы говорим о семье как факт, о семье внутри общества, господствующего над людьми через религию, суд, науку, армию и т.п.

В «Анне Карениной» изображено двадцать семей, но в реальности там лишь два героя — те, которых Толстой рисует через интроспекцию. В романе три психологических позиции: герой дается снаружи, герой описывается изнутри и, главная, герой описывает мир. Только два персонажа наделены последним свойством: Лёвин и Каренина. Нет никакого любовного треугольника и адюльтера. Есть двое людей, созданных любить друг друга, но разлученных. Поэтому Анна не выходит замуж за Вронского. Поэтому Лёвин рвется из семьи. Любовь оказывается слишком мощным явлением, чтобы вписаться в мир сей, в брачующихся сия, в семью, в быт, в жизнь. Не от мира сего. Не от собственности, не от несправедливости уходит Толстой, а от рабства любви у семьи. Мог ли он это сделать вместе с любимой? История последних полутора веков показывает, что люди стремятся уйти из мира идолов в мир любви, в мир собственно человечности, другой вопрос, не отомстят ли людям идолы и идолопоклонники, и уходят люди в мир любви или в мир новой, еще не вполне ясной, но все же бесчеловечности.

Свобода или счастье

«Анна Каренина» не о счастье, она против счастья. Против самой идеи счастья («максимальное количество счастья для максимального количества людей») как огромной ошибки. Любовь — это свобода, а не счастье. Семья потому и перипендикулярна любви, что семья для счастья.

Толстой писал в дневнике еще до женитьбы:

«Лучшее средство к истинному счастию в жизни – это: без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви и ловить туда все, что попало, и старушку, и ребенка, и женщину, и квартального».

Он умел это делать, умел быть душой общества, развлекать и веселить.

Как умел и убивать, кстати, чеченцы и англичане свидетели, он их убивал.

Вся жизнь Толстого — путь от счастья к свободе, от долга перед другими к настоящей любви, которая не паутина. Семья — паутина.

Посмотрел мини-сериал «Анна Каренина» 2013 года, итальянский, с русскими субтитрами, есть на трекере. Недурно! Вот конец показывает полное непонимание романа — Анна под поезд, Китти рожает, счастье должно быть для всех, ура.

Интересных находок две (играют хорошо, картинка отличная, особенно хороша Долли). В сцене объяснения не буквы, а прятки — для кино это гениальная мизансцена, Китти ощупывает лицо суженого. А в начале, на вокзале, не просто мужик попадает под поезд. Идет дама, носильщик за ней везет груду чемоданов, и вот один падает на перрон. Вронский, который это замечает, учтиво поднимает и подает носильщику. Дама благодарит Вронского и бранит носильщика, тот униженно кланяется, просит прощения. Через 10 минут, когда носильщик под поездом, кто-то объясняет: чемодан упал на рельсы, он за ним полез. Ну да, а то барыня будет ругаться…

Я делал этюд о шутке, которая в самом начале романа, где упоминается, что Лёвин называл сестер Щербацких медведями. Но я тогда не понял смысла шутки, а смысл глубокий. Толстой изображает себя девочкой, а трех сестер — медведями, которые заботятся об одном — о своем счастье, а своем доме. Довольно злая шутка: женщина как хозяйка берлоги. Анна Каренина не хочет променять одну берлогу на другую, поэтому она не берет развод (что вообще-то совершенно иррационально и должно смущать). Но Китти — медведица, берложница, а Лёвин — нет, Лёвин уйдёт. Не от социальной несправедливости, это на поверхности, уйдет от идеи счастья в идею свободы.

Можно и вдвоем уйти, и всем человечеством уйти. Это и есть вечная жизнь.

Иллюстрации: ровнехонько в 1873 году, когда Толстой начал писать «Каренину» — и перевел «Златовласку и три медведя» — Уолтер Крейн выпустил эту сказку со своими иллюстрациями, тогда это было новая, успех был колоссальный, тираж неслыханный — 15 тысяч. Столько людей в Британской империи могли позволить себе купить такую книжку ребенку.

Мастер и Каренина

Не очень хочется смотреть «Мастера и Маргариту», потому что внимательное чтение «Анны Карениной» очень обесценивает Булгакова, как внимательное чтение Чехова очень обесценивает Куприна, Бунина, Набокоа и tutti quanti. Булгаков даже в «ММ» остался фельетонистом. В этом и его сила, а все же персонажи абсолютно плоские, лишены индивидуальности, это куклы театра теней. Любовь и страдание, жадность и предательство, — всё одинаково поверхностно. Единственный, кто от этого не пострадал, а даже немного выиграл, это гебешник: в нём и не предполагается глубины, он и должен быть только поверхностью, формой без содержания, а форма красивенькая.

Для сравнения. Толстой подробно описывает Облонского, а Долли только одним абзацем. Облонский — воплощенное зло, антихрист, прореха на человечестве, тупик эволюции и прочая, прочая, прочая. Может быть, именно поэтому Толстой с него начал — дальше идет выход из тупика, и трагизм любви в романе есть ответ на этого доброго антихриста. Полнокровное зло, убаюкивающее, обаятельное, жовиальное, искреннее, доброе зло. Достигается эффект интроспекцией: мы внутри Стивы, мыслим его мыслями, чувствуем его чувствами и не сочувствовать ему — как не сочувствовать себе, что невозможно. Кто не повторит о себе: «Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре». Кто не произносил хоть раз «зато он искренен», словно искренность у злого человека — обстоятельство смягчающее, а не отягчающее. Чрезвычайно отягчающее.

Долли описана одним абзацем. 234 слова, проклятье для ученика, пишущего диктант, но целая вселенная в этом абзаце — вселенная добра и света, но добро и свет без любви и потому совершенно бессильные и не вызывающие сочувствия. Жертва, жертва чистая и непорочная, жертва гнуснейшего абьюза (извините за англицизм), но жертва, ничего не искупающая, никому не помогающая, только обуза для себя и окружающих, даже для собственных детей.

Кто-то из младших современников (кажется, Георгий