Ольга Щербатова - В СТРАНЕ ВУЛКАНОВ. Путевые заметки на Яве 1893 года Страница 21

За последние дни наш суточный ход был в 393, 377 и 389 миль; сильное встречное течение порядочно задерживает нас, по словам капитана, на 14–20 миль в сутки.

Сегодня я случайно узнала, что в соседней каюте, отделенной от моей узким проходом, лежит больной корью, а немного дальше, в том же коридоре, другая каюта полна больными корью же детьми. Болезнь появилась вскоре по выходе «Гималаи» из Лондона и, конечно, между столькими детьми быстро распространилась, так что теперь более четырнадцати больных и выздоравливающих.

Воскресенье 17 января, Коломбо. — С вечера поднялся ветер и почувствовалась качка. Все утро мы укладывались, готовясь к переезду на «Рохиллу», пароход «П. и О. К°», на котором мы проследуем из Коломбо в Сингапур, «Гималая» же пойдет дальше в Австралию. В двенадцать часов дня мы вошли в гавань Коломбо и подняли карантинный флаг, вследствие чего до приезда портового доктора и осмотра им больных никого не впускали и не выпускали с парохода. «Рохилла» еще не пришла, но ее ждут с часу на час.

Вскоре после полудня мы съехали на берег и отправились сначала в агентство «П. и О. К°» занять каюты на «Гималае» для обратного путешествия, затем, прокатившись по городу в джинрикшо[101], наняли фаэтон и проехали вдоль моря к «Голь Фэс отель», где мы жили во время последнего нашего пребывания здесь, а оттуда, через Cinnamon Gardens (сады коричневого лавра), в фруктовый базар, где накупили вкусных манго.

Мы с особенным удовольствием возобновили наше знакомство с прелестным Коломбо, казавшимся нам теперь столь же хорошо известным, сколь любой город Европы, и не ощущали вовсе прежнего чувства удивления быть на Цейлоне, а, наоборот, находили это вполне естественным. Но в опровержение английской поговорки, гласящей что «фамилиарность порождает презрение»[102], мы ничуть не меньше, чем в первый раз, любовались красотами этого тропического уголка мира и его чудной, роскошной растительностью, так что впечатления 1891 года вполне подтвердились новыми нынешнего года. Об одном мы искренно жалели, а именно, что имели слишком мало времени в своем распоряжении, чтобы посетить Маунт-Лавиниа, по описаниям замечательно красивое местечко, в получасовой езде по железной дорой от Коломбо. Мы сначала намеревались отправиться туда на сутки, но по наведенным справкам оказалось, что «Рохилла» должна прийти сегодня и в эту же ночь выйдет в Сингапур, вследствие чего необходимо на ней быть с вечера.

После довольно продолжительной прогулки мы вернулись к пристани и остановились в «Грейт Ориенталь отель», выпить чаю и дожидаться «Рохиллы». Во время прогулки мы всюду встречали своих спутников — «гималайцев», раскланивавшихся с нами, точно со старыми приятелями. «Рохилла» пришла только в пять часов; пройдясь немного пешком и закупив кое-что в туземных магазинах, мы прибыли на пароход к обеду. У входа на трап нас встретил наш прежний гоанийский[103] слуга Джон, вызванный нами через посредство «Кинг и К°» из Бомбея, для того, чтобы сопутствовать нам в путешествии по Яве. Мы, как оказалось, напрасно спешили с прибытием на пароход, так как он лишь в шесть часов утра должен был выйти в море.

Понедельник 18 января, пароход «Рохилла», Индийский океан. — Встав в пять часов утра и узнав, что стоянка наша здесь продлится еще несколько часов, мы спустились на берег, где, взяв джинрикшо, направились к живописному озеру, расположенному вне города; там мы вышли из экипажа и обошли кругом пешком, любуясь роскошными пальмами и бананами, отражавшимися в прозрачной воде, в которой купались многочисленные туземные ребятишки. Воздух под тенью тропических дерев был так хорош в эти ранние часы, что мы с сожалением покинули сад и вернулись на пароход.

Только в полдень вышли мы, наконец, из гавани и, взяв курс на юг, пошли вдоль берегов Цейлона, ясно видневшихся с палубы. Погода была очень жаркая, но зато море было так спокойно, что напоминало озеро своей зеркальной поверхностью. В сравнении с громадной «Гималаей» теперешний пароход казался и маленьким, и неудобным; хотя каюты были довольно просторные, но, выходя дверьми в кают-компанию, они мало проветривались, факт немаловажный во время плавания в тропических морях.

Из прежних наших спутников с «Гималаи» человек десять ехали и теперь с нами, одни направляясь в Сингапур, другие — на Яву, а третьи — в Китай. Один из них, ближайший наш сосед по каюте, весь день так усердно пил бренди с содой, что вечером его силой увели в каюту. Долетавшие затем до нас оттуда звуки указывали на происходившее там нечто вроде борьбы между охмелевшим и стюардом, и действительно последний вскоре стал громко звать на помощь. Мы находились тем временем в столовой, где пили чай за одним столом с женой буянившего — г-жой Б., по-видимому, больной, которая, услыхав крики, послала второго стюарда на выручку первому. После того она с видимым беспокойством то заглядывала в дверь мужа, то снова садилась, держа голову руками и вообще ведя себя довольно странно. Вдруг она вскочила, подошла к С., с которым она вовсе не была знакома и, положив ему руку на плечо, гробовым голосом проговорила: «Save те!» — «Спасите меня!». С. удивленно посмотрел на нее и спросил, чем он может помочь. Она, не отвечая на вопрос, только повторила: «Save me, speak to him» — «Спасите меня, поговорите с ним». Когда же С. стал отказываться от вмешательства в их семейные дела, она, как будто не слыша сказанного, несколько раз перерывала его таинственными словами: «Come, come, come!» — «Идите, идите, идите!». Тогда С. посоветовал ей обратиться к капитану как к человеку, по своему положению более всех способному повлиять на ее мужа, но и на это единственным ее ответом был: «Не will listen to you, Prince, speak to him!»[104]. Во время всего разговора у нее был такой странный удрученный вид, что мне, наконец, стало жаль ее и я сказала С., что было бы, может быть, действительно лучше, если он лично попросил бы капитана прийти. С. пошел, но, встретившись по пути с знакомыми г-ном и г-жою Д., рассказал им о только что происшедшей сцене. На это Д. сказал, что Б. уже водили к капитану, который прочел ему нравоучение; Д. высказался еще в таком смысле, что и жена в том же состоянии, как и муж.

К вечеру мы стали заворачивать за южную оконечность Цейлона и встретили сильный ветер, за ночь посвежевший настолько, что качка была довольно чувствительна.

Четверг 21 января, пароход «Рохилла», Индийский океан. — Во вторник весь день продолжалась порядочная качка, уложившая большинство пассажиров, из которых весьма немногие показывались на палубе или в столовой. На наше счастье, ни муж, ни я не испытывали никаких дурных последствий от бурного состояния моря, но были тем не менее рады, когда в среду к вечеру волнение стало утихать. Погода стояла первые два дня не особенно жаркая, умеряемая дующим с Бенгальского залива ветром, который составляет здесь почти обычное явление в это время года.

Зато сегодня снова стало жарко, так что термометр днем в тени показывал 27° R., а вечером — 22° R., море же совсем улеглось.

На днях, за обедом, разговор коснулся отношений России и Англии и возможности войны между этими державами и Индии, вопросов, без которых не может обойтиться ни один политический разговор на Востоке между русскими и англичанами. Капитан по этому поводу рассказал о бывшем с ним случае, подтвердившем так часто слышанное нами мнение об убеждении индийских туземцев, что мы рано или поздно завоюем Индию. За какую-то провинность он толкнул ногой своего туземного слугу («Не was rude so I kicked him»[105], как выразился капитан), который в озлоблении за незаслуженное и грубое наказание сказал с сердцем: «Подождите, когда русские придут в Индию, вы поплатитесь за это!»

Пятница, 22 января, Малаккский пролив. — В пять с половиною часов С. меня разбудил с известием, что виден берег. Выйдя вслед за тем на палубу, я увидела с правой стороны гористый остров, весь покрытый лесами. По подробной карте здешних морей, которую нам любезно показал старший офицер «Рохиллы», оказалось, что мы проходили между островами Пуло-Брас[106], где находится маяк, и Пуло-Уэй[107], расположенными у северной оконечности Суматры, видневшейся вдали в промежутке между этими островами. Известный город Суматры — Грот-Атчин[108] — скрывался из виду высотами Пуло-Браса. Налево от нас маленький островок Пуло-Рондо напоминал своими правильными очертаниями крупную булавочную подушку, причем булавки изображались какими-то широко расставленными, с прямыми стволами, деревьями. С той же стороны возвышались из моря три или четыре остроконечные небольшие скалы.

В этом месте замечается очень странный, ничем не объяснимый феномен. Посреди совершенно спокойного моря из пролива между Суматрой и Пуло-Уэй идет неширокая, саженей в 70–90, зыблющаяся полоса воды, направляющаяся к берегам Малаккского полуострова. Во время нашего прохода волнение было не из сильных, но случается, что волны достигают громадных размеров и заливаются даже за борта судов. Капитан, к которому я обратилась за разъяснением, не сумел мне сказать, какова причина этого явления, тем более непонятного, что оно замечается весьма редко.