Антон Мертвищев - Натуральные обязательства в российском гражданском праве. Монография Страница 11

А. Г. Федотов указывает, что при действиях неуправомоченных или не полностью дееспособных лиц, создававших в римском праве obligationes naturales, пороки воли были очевидны, а также, что они могут быть обнаружены и при рассмотрении других видов натуральных обязательств[174].

Однако если с первым тезисом трудно не согласиться, то распространение предлагаемого критерия на иные случаи натуральных обязательств, называемые автором (неформальные договоры и «задавненные» обязательства), представляется необоснованным.

В частности, А. Г. Федотов предлагает рассматривать пропуск исковой давности как случай, при котором «бездействие лица порождает последствия, подобные дарению или прощению долга (т. е. прекращению существующего обязательства), на что лицо (кредитор) своей воли прямо не изъявляло»[175].

Вместе с тем нетрудно заметить, что в данном случае причина подменяется следствием, а искомый внутренний критерий – лежащим на поверхности внешним признаком. Наступление для кредитора по «задавненному» требованию не желаемого им правового результата, а именно лишение его требования защиты, не может рассматриваться как основание для отнесения этих обязательств к натуральным.

С другой стороны, предложение рассматривать obligationes naturales как обязательства с пороком воли (в широком смысле этого слова), т. е. обязательства, содержание которых отличается от содержания, желаемого сторонами, заслуживает внимания.

В конечном итоге при заключении любого соглашения кредитор предполагает, что обязательство будет исполнено контрагентом надлежащим образом, тогда как в реальности этого может и не произойти. Однако это не означает, что любой договор содержит порок воли и не делает все обязательства натуральными. Заблуждение по поводу добровольного исполнения обязательства должником компенсируется возможностью принудительного осуществления принадлежащего кредитору притязания.

В натуральных обязательствах этот «компенсаторный» правовой механизм не срабатывает и исполнение обязательства полностью отдается на усмотрение должника. Полагать, что кредитор сознательно вступает в обязательство, не рассчитывая на получение удовлетворения, нет никаких оснований. Таким образом, натуральное обязательство действительно представляет собой «юридический результат» действий кредитора, который не соответствует его ожиданиям на получение удовлетворения.

Однако стоит оговориться, что стороны натурального обязательства заблуждаются не по поводу его содержания, а относительно содержания (или существования) охранительного правоотношения, которое возникнет в случае его (натурального обязательства) нарушения.

§ 2. Лишение права на защиту как публично-правовая санкция

Представляется, что безрезультатность попыток поиска универсального критерия отнесения тех или иных отношений к натуральным обязательствам была во многом обусловлена тем, что они осуществлялись в отрыве от разрешения вопроса о правовой природе лишения натуральных обязательств исковой силы.

Исключением является, пожалуй, диссертационное исследование С. В. Мусарского: непредоставление кредитору по натуральному обязательству права на иск рассматривается в данной работе в качестве ограничения права на судебную защиту[176].

Однако в силу положений ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, право на судебную защиту может быть ограничено законом только в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Автор рассматривает достаточно обширный перечень натуральных обязательств и не обнаруживает государственных и социальных интересов, заслуживающих учета. В связи с этим С. В. Мусарский приходит к заключению об отсутствии достаточных мотивов для отнесения всех этих отношений к obligationes naturales[177].

С таким выводом трудно согласиться, потому что он противоречит истории и логике развития института натуральных обязательств. Поскольку приводимые аргументы в пользу отсутствия оснований для ограничения права на защиту представляются достаточно убедительными, видится, что ошибочность вышеприведенных умозаключений состоит в неправильной квалификации непредоставления права на защиту (ошибка в первоначальной посылке).

Непредоставление кредитору по натуральному обязательству возможности принудительного осуществления нарушенного права представляет собой не желаемое им, неблагоприятное, негативное для него правовое последствие и более всего напоминает санкцию.

Обычно понятие санкции употребляется в трех значениях. Во-первых, под санкцией понимается элемент правовой нормы, в которой законодатель устанавливает определенные юридические последствия ее несоблюдения. Во-вторых, это мера имущественных и иных невыгодных для лица последствий, которая применяется в случае совершения им противоправных действий. Наконец, санкция определяется как наступление неблагоприятных последствий для одного из участников правоотношения, т. е. результат применения мер правового воздействия[178].

Несмотря на то что подобная правовая квалификация может показаться достаточно неожиданной, она вовсе не является новой. Еще Н. И. Бронштейн писал: «Встречаясь с теми или другими явлениями жизни, право может признать их желательными или нежелательными. В первом случае оно предоставит им полную свободу развития, во втором – употребит те или другие меры репрессии… самая мягкая мера гражданской репрессии… и есть натуральное обязательство»[179].

В отличие от случая ограничения права санкция может быть применена к лицу только в случае нарушения им тех или иных юридических предписаний. Таким образом, если рассматривать лишение кредитора по натуральному обязательству права на принудительное осуществление его притязания как санкцию, то его причину следует искать в действиях самого кредитора.

Натуральные обязательства возникали в том случае, когда действия кредитора негативно оценивались правопорядком, рассматривались правом как нежелательные, хотя допускаемые кредитором нарушения закона и не были достаточно серьезны для того, чтобы полностью лишить юридической силы отношения, возникающие в результате их совершения.

Ю. С. Гамбаров указывал: «Между полной недействительностью и полной силой сделки стоят смягченные формы недействительности и ослабленной силы действительности, таковы, например, сделки, по которым не дается иска, но оставляется возможность осуществления другими способами юридической защиты»[180].

Справедливость данного вывода наглядно подтверждается историей возникновения и развития института натуральных обязательств.

Как уже указывалось ранее, obligationes naturales появились как обязательства рабов и подвластных детей, т. е. неправоспособных лиц. Подвластные лица, выступая в обороте от имени господина (домовладыки), могли принять обязательство без его разрешения, злоупотребить предоставляемым им доверием. Римское право охраняло собственников от таких несанкционированных действий. Однако поскольку в правовом порядке воздействовать на неправосубъектных лиц (рабов и детей) оно не могло, все негативные последствия ложились на их неосмотрительного контрагента. Сделки рабов и подвластных детей вплоть до классического периода вообще не признавались правом, а затем, если и допускались, то либо в качестве редких исключений, либо как основания «полудействительных» натуральных обязательств – но уже обязательств не господина или домовладыки, а самих подвластных лиц[181].

Отсутствие иска по требованиям, вытекающим из пактов (неформальных соглашений), традиционно объясняется крайним формализмом древнего римского права, направленным на обеспечение стабильности, «правильности и устойчивости» гражданского оборота[182]. Цивильное право негативно оценивало заключение договора в упрощенной форме, поскольку этими действиями подрывался установленный порядок, что и влекло непредоставление кредитору иска по такому обязательству. Римское pactum nudum, соглашение, не являющееся одним из цивильных контрактов классической эпохи, не снабженное в связи с этим иском (преторский эдикт давал pactum nudum лишь эксцепцию), однако не лишенное юридического значения, большинством исследователей называется в качестве одного из случаев натуральных обязательств. На это указывали, в частности, Машеляр, Ван-Веттер, Вебер, Хельманн[183], Савиньи[184], Дернбург[185], Голевинский[186], Азаревич[187].

Что примечательно, в законодательстве ряда зарубежных стран в отличие от российского права сделки несовершеннолетних, совершенные без согласия их законных представителей, а также неформальные договоры и в настоящее время признаются основаниями натуральных обязательств[188].