Андрей Синявский - Мое последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах 1966 - 1974} Страница 13

В заключение я хотел бы сказать о социальной проблематике журнала «Феникс» Первоначально «Феникс» был задуман мной как пацифистский журнал, и в том, что впоследствии мои намерения изменились, решающую роль сыграл процесс Синявского и Даниэля.

В материалах, которые я просил приобщить к делу, представлена моя точка зрения относительно хода этого процесса Я просил их передать в ЦК КПСС и в Идеологическую комиссию Я думаю, что вышеназванные организации заинтересуются этими материалами и что это окажет определенное влияние на дальнейшую судьбу Синявского и Даниэля.

Я считаю, что пересмотр этого дела сыграет большую роль в доказательстве того, что моральный потенциал социализма огромен.

Последнее слово Александра Гинзбурга

12.1.1968

Я хочу начать свое последнее слово с выражения признательности за то, что с меня снято обвинение в личной нечестности — обвинение в том, что я, написав Косыгину письмо, в котором выражалась моя точка зрения на процесс Синявского и Даниэля, не отправил это письмо по адресу Это обвинение было оскорбительным.

Затем, на этом суде много говорилось об НТС Я думаю, что мнение государственного обвинителя по поводу этой антисоветской эмигрантской организации никем не оспаривается Я только хочу поблагодарить государственного обвинителя за то, что он отделил нас от тех, кто убивал, резал, истреблял евреев, за то, что эти обвинения не были направлены по нашему адресу.

А теперь я перейду к делу На этом процессе? января 1968 года я уже пытался рассказать о своих взглядах и о мотивах, побудивших меня к созданию сборника материалов по делу Синявского и Даниэля Сейчас я не буду повторять всего этого Я хочу только еще раз коротко сказать об общественной реакции на суд над Синявским и Даниэлем, об обстановке, в какой я составлял свой сборник, положенный ныне в основу обвинения против меня.

Когда? января я попробовал говорить об этом и сравнил общественную реакцию во всем мире на процесс над Синявским и Даниэлем с реакцией на преследования греческих демократов, в зале раздался смех, больше похожий на рычанье Тем не менее, я снова буду говорить об этом Прокурор долго здесь убеждал нас в том, что НТС не выступает против агрессии во Вьетнаме Какое это имеет отношение к сборнику материалов по делу Синявского и Даниэля?

Я могу сослаться на первые девяносто страниц лежащего перед вами сборника Там есть, например, протест, подписанный в числе других Норманом, который лежит сейчас со штыковыми ранениями, полученными у Пентагона во время демонстрации против американской агрессии во Вьетнаме В этом же сборнике есть протесты, подписанные многими другими прогрессивными деятелями мира Государственный обвинитель, быть может, и прав, говоря об отношении НТС к войне во Вьетнаме Но это ни в какой степени не связано со сборником, в котором я собрал все доступные мне материалы по делу Синявского и Даниэля, для того, чтобы объективно представить картину этого суда, реакцию мировой общественности и просить о пересмотре этого дела.

Меня обвиняют в том, что я включил в свой сборник материалы, которые суд считает антисоветскими Я говорю о листовке, подписанной «Сопротивление» и о «Письме к старому другу» К сожалению, защитники почти не пытались опровергнуть это мнение обвинения суда Я вынужден говорить об этом, потому что если суд признает эти документы криминальными, то в дальнейшем они не могут быть никем защищены, как это получилось со статьей Синявского «Что такое социалистический реализм» Именно поэтому я, как составитель этого сборника, считаю своей обязанностью говорить об этих двух документах.

Сначала о листовке «Сопротивление». О чем в ней идет речь, суду известно Факты, изложенные в ней, соответствуют действительности, что подтвердили свидетели, например, Куше в Не было ни одного свидетельского показания о том, что эти факты — выдумка или клевета В ходе судебного разбирательства неоднократно цитировалась эта листовка, в частности слова «свирепость псов только подчеркивает наклонности дрессировщиков» В этой листовке речь не идет о советской власти в целом В ней говорится лишь о тех сотрудниках органов КГБ, которые разогнали митинг гласности, а затем исключили из университета сорок студентов, принимавших участие в этом митинге Эти действия кажутся мне незаконными Если суд находит их правомерными, за это несет ответственность суд Я уже давал по этому поводу объяснения и говорил, что, с моей точки зрения, митинг в защиту Синявского и Даниэля был совершенно законен и исключать из университета его участников никто не имел права При этом все действия сотрудников КГБ совершались в грубой и недопустимой форме и они темным пятном ложатся на репутацию этой почтенной организации Таким образом, я считаю, что эта листовка, может быть, резка, но не направлена против советской власти, а лишь против действий отдельных работников КГБ Кроме того, в этой листовке не содержится никакой клеветы, нет искажения фактов, в ней лишь ставится упрек представителям власти за одно конкретное действие Я прошу суд исключить этот документ из разряда антисоветских.

Теперь о «Письме к старому другу». Я уже говорил, что не знаю, кто его автор, но думаю, что это человек, переживший ужасы сталинских концлагерей Он пишет «И ты, и я — мы знаем сталинское время» И об этом времени автор говорит в резкой форме Но это недостаточное основание для объявления этого документа антисоветским В речи председателя КГБ Андропова, посвященной 50-летию КГБ говорится «Мы не должны забывать то время, когда к руководству нашими органами пробрались политические авантюристы» К тому же призывает автор «Письма к старому другу» Здесь приводилась и другая цитата из этого письма «Горький выдвинул людоедский лозунг — если враг не сдается, его уничтожают» Во-первых, это относится к тому времени, о котором я только что говорил. Во-вторых, критика одного, даже крупного, писателя, не является критикой всей власти Человек, переживший ужасы этого времени, не может не волноваться, когда ему вдруг кажется, что в теперешней жизни он видит рецидивы прошлого, и тогда выражение этого беспокойства в резкой форме вполне правомерно. Я утверждаю, что в «Письме к старому другу» не содержится клеветы на советский строй и призыва к его свержению, и прошу суд не квалифицировать это произведение как антисоветское.

По поводу пункта обвинения, связанного с передачей мною Губанову нескольких газетных вырезок антисоветского содержания, моим адвокатом была приведена полная и основательная аргументация, и я не буду ее повторять.

По поводу того, что сборник материалов по делу Синявского и Даниэля, составленный мной, был с моего ведома передан Галансковым в НТС, тоже достаточно убедительно и аргументирование доказано, что эта версия не только не подтвердилась, но и противоречит фактам, выявленным в ходе судебного следствия.

Итак, меня обвиняют в том, что я составил тенденциозный сборник материалов по делу Синявского и Даниэля. Я не признаю себя виновным. Я поступил так, потому что убежден в своей правоте. Мой адвокат просил для меня справедливого приговора Я знаю, что вы меня осудите, потому что ни один человек, обвинявшийся по статье 70, еще не был оправдан. Я спокойно отправлюсь в лагерь отбывать свой срок. Вы можете посадить меня в тюрьму, отправить в лагерь, но я уверен, что никто из честных людей меня не осудит. Я прошу суд об одном — дать мне срок, не меньший, чем Галанскову (В зале смех, крики: «Больше!» «Больше!»)

Во время речи Гинзбурга судья Миронов неоднократно прерывал его, делал ему замечания.

Последнее слово Ларисы Богораз

11.10 1968

Суд над демонстрантами на Красной площади (25 августа 1968 г), выступившими против оккупации Чехословакии, проходил в Москве в октябре 1968 г Старший научный сотрудник Л Богораз была приговорена к ссылке на 4 года, физик П Литвинов — к ссылке на 5 лет, поэт В Делоне — к 2,5 годам лишения свободы, рабочий В Дремлюга — к 3 годам лишения свободы, лингвист К Бабицкий — к ссылке на 3 года

О процессе демонстрантов на Красной площади см. «Посев» Ма 11/1968; «Хронику текущих событий», выпуск 4 (Спецвыпуск «Посева» № 1}; книгу Н Горбаневской «Полдень» (изд «Посев», Д970) — Ред.

Сначала я вынуждена заявить нечто, к моему последнему слову не относящееся, в зал суда не допущены мои друзья и родственники — мои и других подсудимых Тем самым нарушена ст 18 УПК, гарантирующая гласность судебного разбирательства.

В последнем слове я не имею возможности и не намерена — здесь и сейчас — обосновывать свою точку зрения по чехословацкому вопросу. Буду говорить только о мотивах своих действий. Почему я, «будучи несогласна с решением КПСС и Советского правительства о вводе войск в ЧССР», не только подала заявление об этом в своем институте, но и вышла на демонстрацию на Красную площадь?