Преступник будет найден (Рассказы о криминалистике) - Ваксберг Аркадий Иосифович Страница 13

Прежде чем попасть на пол, она явно побывала в зубах. Головка ее не была сожжена, зато другой конец был сильно обкусан.

Но если преступник, находясь в чужой квартире, ковыряет спичкой в зубах, — видно, это его устойчивая привычка. Кто же станет иначе заниматься зубами в столь ответственный, в столь решительный час?.. Это — раз.

Ну, а «два» есть тоже: на спичке не могла не остаться слюна. А это уже целое богатство! Как мы знаем, по слюне можно определить группу крови. Можно сравнить слюну на спичке со слюной подозреваемого и установить различие или сходство. Словом, многое можно...

Этот маленький штришок — ковырянье спичкой в зубах — сразу привлек внимание к одному рецидивисту, уже не раз промышлявшему в здешних местах и недавно вернувшемуся из заключения в родные пенаты. Милиция приглядывалась к нему, но за ним не числилось новых грехов. Подумывали даже, что он решил идти по честной стезе. Ан — нет!

Нагрянули с обыском. На столе валялась обслюнявленная и обглоданная спичка. Взяли эту спичку. Взяли весь коробок, что был в его кармане. Совпала порода дерева. Совпал химический состав серы. Совпала группа слюны. Совпала даже оригинальная манера обкусывать от спички миниатюрные щепочки, как бы превращать ее в крохотную метелку.

Потом еще в саду и в подвале нашли кое-что из награбленного. А что было потом, пожалуй, и так ясно...

Архивы криминалистических лабораторий хранят память о многих преступлениях, раскрытых с помощью самых непредвиденных находок.

По составу ушной серы уличили фальшивомонетчика: там нашли частицы типографской краски и литографского камня — преступник имел дурную привычку почесывать ухо и не расставался с ней даже во время своих многотрудных занятий.

Другого преступника — насильника и убийцу — выдали прилипшие к его ботинкам и носкам кусочки ломаных стеблей соломы, мякины и ости. Он уверял, что не был даже вблизи тех мест, где нашли труп убитой. Тогда найденные на его обуви засохшие растения были отправлены в Ленинградский ботанический институт Академии наук СССР, где крупные специалисты установили полное их сходство с теми растениями, на которых лежал труп жертвы. Чешуя колосков и строение эпидермиса ржи, листочки соцветия василька — вот что «предало» негодяя.

Надкусанное яблоко привело в тюрьму мошенницу: ее уличила не только губная помада, но и хорошо сохранившийся след зубов. По форме дуги, по прикусу, по размеру промежутков между зубами, по детали их жевательной поверхности, по конфигурации клыков и резцов любительница яблок и обманов была опознана безошибочно.

Пыль, выбитая из мешка, найденного на месте пожарища в маленьком городке, уличила поджигателя: состав этой пыли подсказал профессию владельца, на квартире которого была обнаружена такая же пыль. И опять же — она была важной, но не единственной уликой. Эта находка будила мысль, направляла на правильный путь, вселяла веру в успех, помогала поискам других доказательств. Возражая, преступник путался все больше и больше, непроизвольно сам давая в руки следствия новые факты, новые аргументы. Так раскрывалась истина.

И здесь я опять возвращаюсь к тому, о чем уже говорил в начале этой главы: чтобы «мелочь» заговорила, надо понять, что она обладает голосом. И более того, понять, какую именно речь она в силах произнести. Без этого, окажись на месте преступления даже десятки красноречивейших улик, можно пройти мимо них без всякого внимания. И ничего не услышать.

Какая, скажем, связь между вкусным домашним печеньем и крупным хищением в промтоварном магазине? Ведь мука не обязательно покупается на ворованные деньги.

Украинского юриста М. И. Кагана, расследовавшего это дело, заинтересовал самодельный ключ, которым преступник открыл замок магазина. Интуиция опытного следователя подсказала ему, что в инсценировке кражи мог быть заинтересован директор магазина, у которого ревизия обнаружила недостачу товаров на большую сумму. Ему было нетрудно и подделать ключ — ведь подлинный всегда был в его распоряжении. А поддельный, нарочито «забытый» в замке, был изготовлен на славу: прекрасная копия, точь-в-точь...

Следователь пришел в дом директора с обыском, но — увы: ничего не нашел. Разве что печенье — сладкие, душистые сердечки, над которыми хлопотала в кухне гостеприимная бабушка. Легко догадаться, как приятно удивилась она, когда грозный гость стал запросто беседовать с ней о кулинарии: его заинтересовал оригинальный вид печенья. Ничего не ведавшая о махинациях своего зятя, бабушка похвасталась металлической формочкой, которой она вырезает из теста «сердца». И пожаловалась, что другая такая же недавно пропала. А следователь все это записал в протокол. И даже захватил формочку с собой.

Ключ и формочку отправили на экспертизу. Все совпало: и ширина, и толщина, и удельный вес, и линии изгиба, и состав камня, углерода и марганца. И, наконец, вот это: на спайке формочки и такой же спайке на ключе нашли одинаковые по своей структуре микрочастицы пшеничного теста.

А НАУКА ХИТРЕЕ

Было это в войну, за Уралом, на маленькой станции. Бесконечные составы с эвакуированными шли на Восток. Стояла жара. Дети изнывали от духоты в непродуваемых вагонах, кричали: «Пить!.. Пить!..» На остановках матери выбегали за водой.

Поезда шли без расписаний. Кондукторы в красных фуражках не звонили в сверкающие на солнце колокола: просто открывался семафор, и состав трогался. Отставшие догоняли его с бидонами в руках, прыгали на ходу в первый попавшийся вагон, расплескивая воду.

Некоторые не поспевали. Выбиваясь из сил, они еще бежали по перрону, обезумев от отчаяния и крича вслед бесполезные слова. Поезд шел, набирая ход, — уступал место другому...

Так потеряла свою дочь Вера Дмитриевна Соколова: она не успела догнать поезд. Ее взяли в следующий эшелон, и она выходила на каждой станции, металась от одного начальника к другому, тормошила дежурных, одолевала вопросами пассажиров. Но никто не утешил ее, не навел на след маленькой темноволосой девочки в платьице с синим горошком.

Двадцать лет ее не покидала надежда. Двадцать лет Красный Крест терпеливо искал ее дочь, как и тысячи других, которых война разлучила с родными. Через двадцать лет ей сообщили, что наконец-то появилась «кандидатка» в дочери — еще не дочь, но та, кто может ею оказаться. Ее тоже звали Светланой. Она тоже ехала из Ленинграда. Ей тоже было четыре года. У нее тоже были темные волосы. Ее мама тоже отстала от поезда. И все.

И все! Молодая женщина, сама уже мать двоих детей, воспитанная в детском доме, потом удочеренная многодетной крестьянской семьей, учившаяся в дальневосточном техникуме и вышедшая замуж за черноморского моряка, никогда не надеялась отыскать свою мать. Она не помнила ни фамилии, ил старого адреса, ни черт ее лица. Она взволновалась и обрадовалась, узнав, что есть матери, которые все еще ищут и находят своих потерянных детей. Но чем помочь, как доказать, что это она — дочь Веры Дмитриевны Соколовой, что именно ей выпало счастье вновь обрести взаправдашний родительский дом?

У матери не осталось даже ее детской фотографии: все растеряла она по дорогам эвакуации. Только соседка, чей сынишка вместе с ее Светой в предвоенную зиму стал ходить в детский сад, сохранила коллективный снимок: малыши смешно таращили глаза в объектив, уплетая компот. Света сидела в полуоборот, искоса поглядывая на фотографа и двумя руками держась за ложку. Ей было тогда три года.

Какое счастье, что сохранился этот снимок, годившийся разве что для семейного альбома, плохой, ремесленный снимок двадцатилетней давности!

Взрослую Светлану сняли в том же положении, в каком объектив фотографа некогда застал Свету маленькую. И сравнили два фотоснимка, увеличив, конечно, старый во много раз.