Андрей Синявский - Мое последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах 1966 - 1974} Страница 15

Что происходит здесь? Нарушения законности продолжаются.

Основное из них — нарушение гласности судопроизводства. Наших друзей вообще не пускают в зал, мою жену пропускают с трудом. В зале сидят посторонние люди, которые явно имеют меньшее право присутствовать здесь, чем наши родные и друзья.

И мы, и наши защитники обратились к суду с рядом ходатайств — все они были отклонены.

Не был вызван ряд свидетелей, на допросе которых мы настаивали, а их показания способствовали бы выяснению обстоятельств дела.

Я не буду говорить о других нарушениях — достаточно и этого.

Я считаю чрезвычайно важным, чтобы граждане нашей страны были по-настоящему свободны. Это важно еще и потому, что наша страна является самым большим социалистическим государством и — плохо это или хорошо — но все, что в ней происходит, отражается в других социалистических странах. Чем больше свободы будет у нас, тем больше ее будет там, а значит и во всем мире.

Вчера, приводя статью 125 Конституции, прокурор допустил некоторую перестановку в ее тексте — возможно, и умышленную. В Конституции сказано, что в интересах трудящихся и в целях укрепления социалистического строя гражданам СССР гарантируется: свобода слова, свобода печати, свобода собраний, митингов и демонстраций. А у прокурора получилось, что эти свободы гарантируются постольку, поскольку они служат укреплению социалистического строя.

Судья: Подсудимый Литвинов, не ведите дискуссий, говорите только о деле.

Литвинов: Я и говорю о деле. Лариса Б о г о — раз частично ответила на это, и я согласен с ее толкованием этой статьи. Правда, обычно ее толкуют так же, как и прокурор. Но если бы даже принять такое толкование, то кто определяет, что в интересах социалистического строя, а что — нет? Может быть, гражданин прокурор?

Прокурор называет наши действия сборищем, мы называем их мирной демонстрацией. Прокурор с одобрением, чуть ли не с нежностью говорит о действиях людей, которые задерживали нас, оскорбляли и избивали. Прокурор спокойно говорит о том, что если бы нас не задержали, нас могли бы растерзать. А ведь он юрист! Это-то и страшно.

Очевидно, именно эти люди определяют, что такое социализм и что такое контрреволюция.

Вот что меня пугает. Вот против чего я боролся и буду бороться всеми известными мне законными средствами.

Последнее слово Вадима Делоне

11.10.1968

Я не стану повторять все, что сказал мой защитник Я с самого начала заявил, что считаю предъявленное мне обвинение несостоятельным. Мое мнение не изменилось и после того, как я выслушал показания свидетелей и речь прокурора.

Мне совершенно ясно, что текст лозунгов не содержал никаких ложных измышлений, порочащих наш государственный и общественный строй Лозунги в очень резкой форме критиковали действия правительства Я убежден, что критика отдельных действий правительства не только допустима и законна, но и необходима. Все мы знаем, к чему привело отсутствие критики правительства в период сталинизма.

Я вообще не критиковал государственный и общественный строй, не говоря о том, что я не распространял никаких клеветнических сведений и что действия мои не были систематическими.

Я не стану долго объяснять, почему тексты лозунгов не являеются ни заведомо ложными, ни порочащими. Текст лозунга, который я держал в руках, — «За вашу и нашу свободу» — выражает мое глубокое личное убеждение.

Я не буду останавливать внимание суда на своих личных убеждениях и на том, как я пришел к своей позиции, тем более, что другим подсудимым это не разрешалось Прокурор в своей речи говорил об источниках наших убеждений. Я хотел бы сказать, что не пользовался и вообще редко пользуюсь передачами зарубежного радио. Мое мнение сложилось при изучении статей и выступлений ряда чехословацких деятелей и в результате бесед с гражданами Чехословакии, приезжавшими сюда в после-январский период.

Здесь, в зале суда, прокурор обратился ко мне и к Литвинову с вопросом: «Какой свободы вы требуете? Свободы клеветать? Свободы устраивать сборища9» Нет, мне не нужна «свобода клеветать». Я понимаю этот лозунг так от нашей свободы зависит не только демократия в нашей стране, но и свобода развития другого государства и свобода граждан другой страны.

Характеризуя меня, прокурор ссылался на то, что я «плакал крокодиловыми слезами» на предыдущем процессе. Он говорит, что я был уже осужден по ст 1903 и знал, что мои действия подсудны Мне непонятно, почему прокурор ссылается на мой предыдущий процесс, который здесь не обсуждается Но поскольку он это сделал, и мне придется говорить об этом Действительно, более года тому назад в зале Мосгорсуда я осуждал свои действия, связанные с демонстрацией на Пушкинской площади в защиту моих арестованных друзей Однако я осуждал свои действия не с юридической точки зрения. Юридически я себя виновным не признавал В приговоре сказано, что я признал свою вину. Я не опротестовал тогда этого это понятно — я оказался на свободе К тому же, я не был уверен в законности требования, с которым я вышел на демонстрацию освободить моих арестованных друзей — они не были осуждены Трудно было защищать такую позицию Кроме того, я был психологически подавлен тем, что один из моих друзей, Алексей Добровольский, за свободу которого я выступал, клеветал на меня в ходе следствия.

То, что меня осудили, и то, что приговор по делу Хаустова, Буковского идр вступил в силу, никак не предусматривает, что такие действия всегда являются преступными. Ранее я принимал участие в двух демонстрациях, в том числе в митинге молчания 5 декабря 1966 г. против частичной реабилитации Сталина, и за этими демонстрациями репрессий не последовало.

Я понимаю, что мое положение — особое. И что обвинение, безусловно, воспользуется этим, если против меня будет возбуждено дело. В отличие от других подсудимых, я знал, что такое тюрьма: я провел в ней более семи месяцев. Однако я всё-таки вышел на демонстрацию. Принимая решение по дороге на Красную площадь, я знал, что не совершу незаконных действий, но понимал, был почти уверен, что против меня будет возбуждено уголовное дело. Но то, что я был ранее осужден, не могло побудить меня отказаться от протеста.

Я думаю, что суду будет понятно, что принять такое решение для меня было не легко: в случае возбуждения дела наказание должно было быть суровым. Это лишь доказывает, что я действовал с глубокой убежденностью в своей правоте. Я вышел на площадь и внутренне решил сделать всё необходимое, чтобы никак не нарушать общественный порядок. Я не реагировал даже тогда, когда мне наносили побои. Повторяю: я был глубоко убежден в своей точке зрения, и я уверен, что не нарушил закон. Я предполагал, что меня лишат свободы на значительный срок за то, что я выразил свой протест. Я понимал, что за пять минут свободы на Красной площади я могу расплатиться годами лишения свободы.

Судья: Не говорите о своих убеждениях. Вам не предъявлено обвинение по поводу ваших убеждений.

Делое: Я не имею права не доверять составу суда: в начале судебного процесса, когда меня спросили, доверяю ли я составу суда, я ответил утвердительно. Исходя из выступлений адвокатов и моего собственного, я прошу суд об оправдательном приговоре. Я — человек, которому глубоко противен всякий тоталитаризм-Прокурор протестует против «недопустимых выражений». Судья делает замечание.

Делоне: Я имею в виду навязывание чужой точки зрения. Я допускаю существование различных точек зрения. Я не считаю себя виновным. Но я не могу также утверждать, что моя точка зрения — единственно верная. Если вы всё-таки признаете нас виновными, я хочу обратиться к суду со следующим. Я прошу у суда не снисхождения, а сдержанности. Как вы сами сказали, нас судят не за убеждения. Нас судят за публичное выражение своих убеждений и за форму нашего протеста. Я просил бы суд помнить, что, независимо от того, допустили ли мы нарушение закона в нашей форме выражения, мы выражали наши убеждения открыто, откровенно, бескорыстно и с большой верой в нашу правоту. Я кончил.

Последнее слово Владимира Дремлюги 11 10.1968

Не знаю, принято ли к последнему слову брать эпиграф, но если принято, то я взял бы эпиграфом слова Анатоля Франса из «Суждений аббата Же-рома Куаньяра»' «Неужели вы думаете прельстить меня обманчивой химерой этого правительства, состоящего из честных людей, которые возводят такие укрепления вокруг свободы, что вряд ли ею можно будет пользоваться».

С 1? лет я активно участвовал в протестах против политики партии и правительства (в том числе против некоего Никиты Сергеевича), если я был несогласен с нею. Я знаю, что меня будут обрывать, а потому я должен выбирать выражения.