Ольга Соколова - Вопросы ответственности за преступления против порядка управления Страница 2

Основываясь на этих правилах, исследователь М. Бартошек небезосновательно пришел к выводу, что термин vis в частном праве означал самоуправное нарушение запрета, налагаемого законом, путем применения силы или принуждения, способное вызвать у противоположной стороны страх, особенно в области владельческих отношений15.

Относительно второго способа существовало следующее правило: Clam (factum id videtur esse), quod quisque, cum controversiam haberet habiturumve se putaret, fecit. – Тайно сделанным считается то, что сделал кто-либо, хотя о вещи ведется (или, по мнению действующего лица, будет вестись) судебный спор (D. 50.17.73.2). Здесь подчеркивалось, что действующее лицо поступало вопреки предписаниям судебных органов и воле других частных лиц.

Precario подразуевало порочное владение, при котором земля, полученная «по просьбе» (от preces – просьба), удерживалась прекаристом, несмотря на требование собственника о ее возврате (т.е. possessio precaria)16, другими словами способ самоуправного поведения считался недозволенным и в том случае, если нарушались законные права противоположной стороны.

Закрепление в римском праве правила vi clam precario свидетельствует о первоначальном вытеснении и дисциплинировании самоуправства и стремлении власти превратить борьбу сторон в процессуально урегулированное рассмотрение споров органами государства. Многочисленные интердикты, например: interdicta retinendae possessionis, interdicta recuperandae possessionis, выступали против самоуправного поведения – vi clam precario, были направлены на удержание существующего владения и воспрепятствование каким-либо нарушениям другой стороны. Так к ним, например, относятся:

• interdictum Unde vi – направлен против того, кто физическим насилием вытеснил другого из владения земельным участком;

• interdictum Uti possidetis (в споре о владении недвижимостью), запрещающий обеим сторонам применять насилие против последнего добросовестного владельца, а ему позволяет силой вернуть себе владение, отнятое у него vi clam precario17.

Развитое право предполагало, что насильственные действия могли предприниматься заинтересованными лицам в своих интересах лишь в чрезвычайных случаях, когда самоуправство было лишь средством защиты против неправомерного нападения, направленного против лица или его имущества (например, насильственного удаление с земельного участка, D. 43. 16. 1. 28)18, а также, когда произошла бы невозвратимая утрата права (например, допускалось задержание беглого должника и арест захваченных им с собой денежных средств для удовлетворения претензий, D.42.8.16). Разрешалось самоуправство и в случае необходимой обороны19. По этому поводу Ульпиан повторяет записанное еще Кассием правило vim vi repellere licet – насилие дозволено отражать силой, и добавляет, что оно приравнивается к предписаниям естественного права – naturae comparatur (D.43.16.1.27). Далее, еще XII таблицами было дозволено убийство на месте застигнутого вора.

Si quis noctu furem occiderit, non dubitamus, quin lege Aquilia (non) tenebitur (Coll. 7. 3. 3). – Если кто-нибудь убьет ночью вора, то мы не сомневаемся, что (не) будет отвечать по закону Аквилия.

Но одновременно создавалась система и ограничений для разрешенного (правомерного) самоуправства.

… si autem cum posset adprehendere, maluit occidere, magis est ut iniuria fecisse videatur, ergo etiam lege Cornelia tenebitur (Coll. 7.3.3). –…если же он предпочел убить его (вора), когда мог только задержать, есть больше оснований считать его поступившим неправомерно. Следовательно, он будет ответственен также по закону Корнелия (преступление насилия – crimen vis).

Против нападений, направленных на отнятие вещей, допускается их самоуправное возвращение, но только при определенном условии.

Recte possidente ad defendendam possessionem, quam sine vitio tenebat inculpatae tutelae moderatione illatam vim propulsare licet (C.8.4.1). – Правомерному владельцу для защиты владения, которое он беспорочно имел, позволено отражать причиненное насилие в границах осторожной охраны.

Следует согласиться с мнением И.Б. Новицкого, когда он обозначает самозащиту с превышением разрешенных границ как самоуправство в тесном смысле слова20. Тогда закономерно, что самоуправство как действие самовластное, с применением принуждения и насилия будет обозначаться как самоуправство в широком смысле слова.

Вообще же действия по самоуправному взысканию были воспрещены декретами 389 г. Кредитор терял свое требование, если он пытался самовольно получить удовлетворение.

Creditores si adversum debitores suos agunt, рer iudicem id, quod deberi sibi putant, reposcere debent: alioquin si in rem debitoris sui intraverint id nullo concedente, divus Marcus decrevit ius crediti eos non habere (D.48.7.7). – Кредиторы, если они выступают против своих должников, должны потребовать через судью то, что считают подлежащим уплате себе; в противном случае, если они овладеют имуществом своего должника, при отсутствии разрешения с чьей-либо стороны, Марк декретировал потерю ими прав требования.

По Юстинианову праву лицо, отнявшее без судебного решения свою собственную вещь, принуждался не только к возврату спорной вещи, но и к потере прав на нее. Отнявший же чужую вещь должен был не только возвратить ее собственнику, но и заплатить штраф в размере ее стоимости (Cod. Just. VIII. 4, 7)21.

Интердикт о самоуправстве – unde vi – перешел из кодекса Юстиниана в последующие законы: Эклогу, Прохирон, Василики и Шестикнижие Арменопула, а именно:

Если кто-либо имеет тяжбу с кем-либо, не сказав властям, но самовольно, либо своей властью, либо с приложением силы наложит руку и захватит что-либо, то, если это притязание правильное, он лишится своей вещи и отдаст ее. Если он забрал что-либо чужое, то да будет он избит местным архонтом как сам себя сделавший экдиком, не будучи архонтом, и затем возвратит за это то, что взял (Ecloga priv. а. XVII, 33; Ecloga ad Proch. m., XVIII, 6; Proch. XXXIX, 49; Harm. VI, 7, 5; Bas. 50, 3, 55; Cod. Th. IV, 22, 3)22.

Эклога в первой части статьи полностью следует Юстинианову праву – при наличии действительного права на что-либо не разрешалось самовольно, то есть без предупреждения властей, либо с применением насилия разрешать споры, возникшие по поводу этого права, во второй же части, где отмечается завладение чужой вещью, – сделан акцент на запрете самовольного удовлетворения своих претензий на эту вещь без участия властей, в связи с чем изменено и наказание. Из статьи вытекает, что суд на местах творил архонт (правитель), который и назначал экдиков – судебных исполнителей. Виновник же несет наказание за то, что он присвоил себе власть архонта и функции экдика, не имея на это соответствующих прав. Е.Э. Липшиц делает правильное замечание, что телесному наказанию виновный подлежал именно за присвоение судебных прав, или за осуществление самосуда23.

В целом, можно утверждать, что на развитие представлений о самоуправстве, несомненно, повлияло византийское право: статья, защищающая от самоуправства при тяжбе, воспроизводится без каких-либо изменений и в Законе Судном людем, который, по мнению большинства исследователей, представляет собой славянскую компиляцию византийских законов, созданную в эпоху болгарского царя Симеона (888–927 гг.) и повлиявшую затем на содержание Мерила Праведного и Судных грамот24.

К вопросу уголовно-правовой оценки оскорбительного воздействия, нарушающего телесную неприкосновенность представителя власти

В теории уголовного права термин «насилие» всегда трактовался неоднозначно. Например, на вопрос существует ли насилие «правомерное», некоторые авторы отвечают отрицательно. Так, Л.В. Сердюк определяет данное поведение как «внешнее со стороны других лиц умышленное и противозаконное воздействие на человека (или группу лиц), осуществляемое помимо его воли и способное причинить ему органическую, физиологическую или психическую травму, и ограничить свободу его волеизъявления или действий» [4, с. 22]. С его точки зрения, нельзя назвать насилием причинение вреда при необходимой обороне. Автор приводит определение насилия из толкового словаря В. Даля, где это действие характеризуется как «стеснительное, обидное, незаконное и своевольное [1, с. 468].

Следует заметить, что исследователь русского языка приводит не только эти значения слова, но также трактует его, как принужденье, неволя, нужа, силованье. В свою очередь «нужа», «нужда» – это крайность, потребность, надобность, необходимость [1, с. 558–559]. Тем самым этимология слова насилия предполагает и его некую вынужденность, оправданность, позволяет выделять насилие криминальное и некриминальное [5].

Конечно, методологически неверно опираться лишь на словарь, который к тому же не является юридическим по содержанию, но здесь необходимо было привести аргумент аналогичный по своему источнику с тем, который использовал Л.В. Сердюк.

А.В. Тюменев объясняет такое расширительное толкование насилия развитием науки, техники, юридической мысли, восприятием человека не только как биологического организма, но и социальной единицы с присущими ей правами и обязанностями. Поэтому некриминальное насилие – это правомерный акт применения силы, предусмотренный нормами Общей части УК РФ, как правило, причиняющий вред охраняемым уголовным законом интересам, направленный против или помимо воли человека, ограничивающий его права и свободы, а также причиняющий вред его жизни, здоровью. К такому насилию можно, с точки зрения А.В. Тюменева, отнести обстоятельства, исключающие преступность деяния, принудительные меры медицинского характера и т.д. [5].