Андрей Синявский - Мое последнее слово. Речи подсудимых на судебных процессах 1966 - 1974} Страница 24

Закон не может толковаться при одних и тех же обстоятельствах один раз так, а другой раз иначе.

Точно так же мне не удалось выяснить, когда и где эти «инструкции» по применению законов были опубликованы, потому что ни следователь, ни Коллегия адвокатов г Вильнюса не дали ответа на мой запрос.

Какие же выводы можно сделать из всего вышеизложенного? Если посмотреть на все эти события с чисто человеческой и довольно ограниченной точки зрения, хочется повторить слова Христа: «Авва Отче, пронеси чашу сию мимо меня». Мы, священники, должны благодарить вас за этот и за подобные судебные процессы. Они заставляют говорить нашу совесть, не дремать, быть решительными Вы оставляете нам две возможности.

Первая. Быть священником в духе Христа, то есть решить исполнять обязанности, наложенные Им, по законам Церкви, и быть готовым принять все, что Провидение ниспошлет нам.

Вторая. Выбрать путь так называемого «мирного сосуществования с атеистами», пытаться приспособиться. Пытаться служить двум господам. Согласиться на предписания атеистов Оставаться законными священниками, но не выступать против атеизма Гнать молодежь из церкви, чтобы она не посещала богослужений И, наконец, не призывать их посещать богослужения, ибо это запрещено.

Готовя детей к первому причастию, удовлетворяться тем только, что они знают молитвы, без понимания святого таинства, сущности христианства и без мысли о том положении, которое наступит в нашей стране через десять или двадцать лет Это означает не исполнять в действительности обязанностей священника, войти в конфликт со своей совестью, думать только о том, что сегодня подадут к обеду, и забывая, что говоришь детям о Боге, но о Боге, который фактически не существует. Я лично не верю в того Бога, которого они стараются представить теперь в их печати и радио.

Вы привлекли ко мне тысячи молодых людей за решетку Ни один из них не знает, какого Бога мы должны любить и какой Бог любит нас. Никто вообще никогда не говорил с ними о таком Боге. Никто не учил их искать счастья в добре, которое надо делать каждому, даже врагу Я знаю очень хорошо, что если мы, священники, не будем говорить молодежи об этом — то камни об этом возопят И Бог спросит с нас за их судьбу!

Вот что означает в наших кругах «мирное сосуществование с атеизмом», и то, чего верующим за границей просто не понять.

И разве не атеисты ответственны за все это?

Однако процесс надо мной показал, что есть и другой выбор зарешеченное оконце и следователь, который вам скажет «Вы не захотели вкушать яств, да будет вам сухой хлеб!»

Но если сегодня нас не будут судить судьи, то завтра мы предстанем перед судом народа!

В конце концов наступит час Страшного суда.

И этого суда, да поможет нам Бог, мы, священники, страшимся гораздо более, нежели ваших процессов.

Мои мысли обращаются к тысячам молодых людей за решеткой Они были неспособны в детстве слушаться своих родителей. Я люблю землю на берегах Немана Но я знаю, что она исчезнет, если дети не будут слушать своих родителей…

Но если все это, согласно вашей совести, составляет преступление, то считайте меня фанатиком и судите меня, но в то же время судите и самих себя.

Я прошу суд принять во внимание психологические обстоятельства, о которых я упоминал, и не забывать, что приговор может побудить верующих считать статьи конституции чистой пропагандой. Как может закон внушать уважение, если он приводит человека к конфликту с его совестью? Как может быть уважение к закону, если он наказывает человека за осуществление его прямых обязанностей?

«Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5, 29).

Последнее слово Надежды Емелькиной

25.11.1971

Суд над Н Емелъкиной происходил в Москве. По обвинению в изготовлении и распространении клеветнических сведений, порочащих советский государственный и общественный строй (ст 190 УК РСФСР), она была приговорена к 5 годам ссылки. На суде Н Емелъкина заявила, что ее последним словом является текст листовки, которую она распространяла

О суде над Н Емелъкиной см, «Хронику текущих событий», выпуск 23 («Вольное слово» № 3) — Ред

За последние годы в СССР арестованы и осуждены сотни людей за отстаивание своих убеждений, за требование свободы слова, гарантированной Конституцией СССР. Осужденные содержатся в Мордовских лагерях — п^ ЖХ-385, Мордовская АССР (ст 70 УК РСФСР), в лагерях для уголовников (ст 190 УК РСФСР), или к осужденным применяются нацистские методы — помещение здоровых людей в специальные психиатрические тюрьмы на принудительное лечение на неопределенный срок.

Граждане! Знайте, что в вашей стране по сей день продолжают арестовывать людей за убеждения, как в страшные сталинские времена.

Надежда Емелъкина, 25 лет, рабочая, Москва

2? июня 1971 г

Последнее слово Владимира Буковского

5.1.1972

Второй суд над В Буковским состоялся в Москве По обвинению в антисоветской агитации и пропаганде В Буковского приговорили к 2 годам тюрьмы, 5 годам лагерей строгого режима и 5 годам ссылки, то есть всего — к 12 годам лишения свободы

О суде над В Буковским см «Посев».№№ 1–3/ 1972, «Хронику текущих событий»,№№ 21–24 («Вольное слово».№№ 1–4) — { Ред.}

Граждане судьи!

Я не буду касаться юридической стороны обвинения, потому что я в зале суда уже доказал полностью его несостоятельность Адвокат в своей речи также доказал полную несостоятельность обвинения, и я согласен с ним по всем пунктам защиты.

Сказку другое расправа надо мной готовилась уже давно, и я об этом знал? июня меня вызвал прокурор Ванькович и угрожал расправой, потом появилась статья в газете «Правда» под заголовком «Нищета антикоммунизма», которую почти целиком процитировала в своей речи прокурор Статья содержала в себе обвинение, что я за мелкие подачки продаю в подворотнях иностранным корреспондентам клеветническую информацию.

И, наконец, в журнале «Политическое самообразование».№ 2 за 1971 г была помещена статья зам председателя КГБ С Цвигуна, в которой также говорилось, что я занимаюсь антисоветской деятельностью И совершенно понятно, что маленький следователь, проводя следствие по моему делу, не мог пойти против своего начальника и вынужден был во что бы то ни стало попытаться доказать мою вину.

Перед арестом за мной была установлена настоящая слежка. Меня преследовали, мне грозили убийством, а один из тех, кто за мной следил, распоясался настолько, что угрожал мне своим служебным оружием. Уже будучи под следствием, я заявил ходатайство о том, чтобы против этих лиц было возбуждено уголовное дело. Я даже указал номер служебной машины, на которой эти люди ездили за мной, и привел другие факты, которые давали полную возможность для их розыска. Однако на это ходатайство я не получил ответа от тех инстанций, куда его направлял. Зато от следователя был получен ответ весьма красноречивый: «Поведение Буковского на следствии дает основание для обследования его психического состояния».

Следствие велось с бесчисленными процессуальными нарушениями Можно сказать, что не осталось ни одной статьи в УПК, которая не была бы нарушена. Следствие пошло даже на такую позорную меру, как помещение со мной в тюрьме камерного агента, некоего Трофимова, который сам признался мне, что ему было поручено вести со мной провокационные антисоветские разговоры с целью спровоцировать меня на аналогичные высказывания, за что ему было обещано досрочное освобождение. Как видите, то, что мне инкриминируется как преступление, некоторым людям прощается, если этого требуют «интересы дела».

Я посылал об этом жалобы в различные инстанции и требовал сейчас, на суде, приобщить их к делу, но суд «постеснялся» это сделать.

Что касается следователя, то он, вместо того, чтобы рассмотреть эту жалобу и дать мне ответ, направил меня на стационарное медицинское обследование в Институт судебной психиатрии им. Сербского.

Следственному отделу УКГБ очень хотелось, чтобы я был признан невменяемым. Как удобно! Ведь дела за мной нет, обвинение строить не на чем, а тут не надо доказывать факта совершения преступления, просто человек — больной, сумасшедший.

И так бы оно все и произошло. И не было бы сейчас этого судебного разбирательства, и не было бы моего последнего слова меня осудили бы заочно, в мое отсутствие… если бы не оказало влияние интенсивное вмешательство общественности. Ведь после первого срока экспертизы — в середине сентября — врачебная комиссия обнаружила у меня зловещую неясность психической картины, и по вопросам врачей, обращавшихся ко мне после этого, я понял, что меня собираются признать невменяемым. И только 5 ноября, после давления, оказанного общественностью, новая медицинская комиссия признала меня здоровым. Вот вам достоверное доказательство моих утверждений (которые здесь, в суде, называют клеветническими), как по указанию КГБ чинятся психиатрические расправы над инакомыслящими.