Галина Строева - Гуманитарно-образовательная система самоисправления осужденных Страница 25

В целом же допетровские научные подходы были основаны на религиозных взглядах, но низкая грамотность препятствовала восприятию смыслов в полном объеме. Вобрав ветхозаветные идеи, в первую очередь внешней детерминации жизни человека, общество не воспринимало идею собственных усилий человека в деле исправления самого себя. Хотя в работе «Книга о скудости и богатстве» И. Т. Посошков[172], анализируя законодательные акты и практику исполнения наказаний, в отношении того, кто не отдает занятые деньги, использовал возвратную форму глагола – «не исправитца» [199, с. 110]. Но это понятие применялось в отношении возврата денег, а не исправления поведения. Помочь же в исправлении, по мнению И. Т. Посошкова, способен только Бог.

Не нашло адекватного отражения и общепедагогическое требование развития разума.

Однако с течением времени проблема просвещения вставала с особой остротой. Так, В. Н. Татищев[173] основными причинами преступного поведения определял недостаток ума, низкий уровень нравственного развития и лицемерное исполнение должного: «…от сего у нас так множество… разбоев, убийств, ограблений и пр. происходит, что нам иногда на благонравие других взирая стыдно о себе и своих говорить, да еще того горше, что такие неучи и неведающие закона Божия оных тяжких злодеяний и в грех не ставят, а если и признает за грех, то он в довольное умилостивление Бога поставляет, когда свечу иконе поставит, икону серебром обложит, не мясо, но рыбу ест и на покаянии попу за разрешение гривну даст, то уже думает, что ему грех оный отпущен, и впредь в той же надежде на дальшее поступает» [289, с. 69–70].

Названные причины преступного поведения указывали и пути пре-одоления девиации: повышение разумности, нравственности – что в общем являлось традиционным педагогическим подходом.

В следующий исторический период многие известные отечественные писатели, педагоги, медики высказывались относительно ответственности человека и его исправления. В основном развивались подходы внешней и двойной детерминации. Например, Ф. М. Достоевский полагал, что акт совершения преступления всегда сопровождается болезнью. Писатель определенным образом поддерживал идею зависимости преступности от болезни, хотя и использовал слово «самоисправление».

К. Д. Ушинский[174] верил в способность человека самостоятельно преодолевать любые трудности, поскольку, как он считал, все проблемы и несчастья человека находятся внутри его самого: «…важнее и полезнее всех… открытий и изобретений, часто не делающих человека ни на волос счастливее прежнего, потому что он внутри самого себя носит многочисленные причины несчастья, было бы открытие средств к образованию в человеке такого характера, который противостоял бы напору всех случайностей жизни, спасал бы человека от их вредного, растлевающего влияния и давал бы ему возможность извлекать отовсюду только добрые результаты» [309]. Обратим внимание на то, что самостоятельность была представлена педагогом как одна из основ образования взрослых людей, которые должны иметь желание и быть способными учиться всю жизнь [176, с. 22].

И. М. Сеченов[175] в отношении преступников развивал подход двойной детерминации. С одной стороны, он отстаивал волевую (произвольную) активность человека, с другой – условно-рефлекторную природу поведения («…материальную детерминацию психики и человеческого поведения» [310, с. 21]). Физиолог определял: «…целиком перекладывать вину за противоправное поведение на преступника нецелесообразно, т. к. это ожесточит его самого и общество против него. Правильнее было бы исходить из идеи, что виновен не только человек, но и обстоятельства, в которых он воспитывался… Здесь осуждение должно выступать уже не возмездием преступнику, вынесенным от лица общества, а стремлением этого общества помочь ему исправиться, осознать личностную вину и на этой основе сформировать другие рефлексы, другое нравственное поведение» [310, с. 21].

Проблема нравственного самоисправления и самосовершенствования была одной из центральных в творчестве Л. Н. Толстого. Вследствие того что обращение к наследию писателя требует отдельного изложения, ограничимся небольшим замечанием. Л. Н. Толстой наказание рассматривал как жестокость, дальнейшее развращение и заразу [125]. Он, в частности, писал, что наказанием «…можно запугать человека, на время удержать его от зла, но никак не исправить… Только люди, совсем одурманенные властолюбием, могут серьезно верить в то, что посредством наказания можно улучшить жизнь людей. Стоит только отрешиться от суеверия о том, что наказание исправляет людей, для того чтобы ясно видеть, что изменения в жизни людей происходят только от внутреннего, душевного изменения самих людей» [297].

Несмотря на то, что писатель и отстаивал собственный детерминизм индивида в исправлении, тем не менее его подход к человеку не был свободен от внешней детерминации (заданности жизни Богом).

Непосредственно в практике исполнения наказаний во второй половине XIX в. исправительно-воспитательные заведения начали ставить задачу морального оздоровления (исправления) посредством в том числе организации педагогического взаимодействия в русле «субъект – субъект» (по типу благополучной семьи) [233, с. 86–87].

В 1869 г. Ф. Г. Савенко (учителем Арестантской школы Московского смирительного рабочего дома) был издан первый выпуск пособия «Опыт тюремной педагогики». Целью заключения определялась не кара, а напоминание «сидельцам» о лучшей доле, предоставление надежного пути к исправлению и возвращению в среду честных и свободных граждан. В предисловии пособия, написанном графом В. А. Соллогубом[176], отмечалось, что ошибочно полагать, будто арестанты ищут удовольствие только в цинизме. «Они обращаются к цинизму, по неимению другой пищи для ума, но по природному русскому здравому смыслу, нередко сами им тяготятся и вообще благодарны за всякое наставление, если не видят в нем начала принудительного [выделено нами. – С. Г.]» [175, с. 5].

В последней четверти XIX в. в России продолжали развиваться в основном два подхода: подход внешней детерминации и подход двойной детерминации.

Отечественный юрист Д. А. Дриль[177] (в русле подхода внешней детерминации) полагал, что преступность является выражением врожденных и приобретенных аномалий в душевной организации и нервной системе преступника, поэтому его следует в большей мере лечить, чем карать.

Психиатр В. М. Бехтерев[178] заключал, что, с одной стороны, преступность – следствие наследственности, среды, воспитания, с другой – обусловливается особенностями психики.

Известный отечественный криминолог И. Я. Фойницкий, излагая свой взгляд на усилия осужденных в процессе собственного изменения, замечал: «Свобода человеческая значит власть самоопределения и деятельности по собственному усмотрению каждого человека… Духовная свобода не может быть предметом наказания… внутренний мир человека мало доступен для государственных мероприятий» [314, с. 177]. Свобода человека, по мнению правоведа, распадается на внутреннюю (духовную свободу) и свободу внешней деятельности. Действуя самоопределенно в духовной области, человек свободен в выборе верований, идеалов, идей. Действуя же вовне, самостоятельно, по собственному произволу определяя свои внешние действия, субъект ограничен только условием «…ненарушения свободы других, поставленной под юридическую охрану» [314, с. 177].

Важное место в исправлении И. Я. Фойницкий отводил образованию, которое должно возбуждать в заключенном «желание лучшей жизни» [314, с. 349]. Более того, исследователь полагал, что чем в большей мере испорчен арестант, тем образование становится для него более необходимым и настоятельным [314, с. 351].

И. Я. Фойницкий дал и ориентиры для сотрудников, которые должны относиться к осужденным с гуманистических позиций: «Обращаясь с арестантом, как с автоматом, и сделав все возможное для ослабления в нем человеческого достоинства, нечего затем удивляться его нравственной испорченности» [314, с. 368]. По поводу муштры правовед писал, что она убивает в арестанте «…последние искры самостоятельности и человеческого достоинства» [314, с. 368].

Таким образом, задача тюремной деятельности, по И. Я. Фойницкому, состоит в том, «…чтобы приучать арестанта действовать самостоятельно, стоя как можно более независимо относительно влияний, которых не одоб-ряет его нравственный голос» [314, с. 361]. Самостоятельность осужденного декларировалась и по поводу результатов умственного развития («расширения умственного капитала»), которое не должно ограничиваться сообщением арестанту рабочих сведений, а стремиться к тому, чтобы он «…получил желание применять их к делу и стать на путь честной жизни» [314, с. 368].