Игорь Кравец - Российский конституционализм: проблемы становления, развития и осуществления Страница 35

Основные законы 1906 года в совокупности с учреждениями Государственного совета и Государственной Думы, а также положением о выборах в Государственную Думу конституировали значительный перевес дворянства в верхней законодательной палате. После изменения порядка выборов в Государственную Думу 3 июля 1907 года сильные позиции дворянства были восстановлены в «народной» палате первого российского парламента. Вместе с тем другие социальные слои – крестьянство, рабочие имели своих представителей во всех государственных думах. Можно констатировать, что Основные законы 1906 года допускали участие в политической жизни страны различных политических сил и социальных слоев при доминирующем положении государственной бюрократии и дворянского представительства. По мнению В.В. Леонтовича, «привлечение общественности к законодательству открывало путь к государственной деятельности тем кругам общества, которые до тех пор в лучшем случае имели возможность участвовать в местном самоуправлении»[227]. Бюрократия сохраняла основные рычаги исполнительной власти и в то же время участвовала в законодательной деятельности, так как Государственный совет состоял наполовину из избранных членов, наполовину из членов, назначенных императором. Бюрократия располагала необходимым опытом государственной деятельности, который мог оказаться полезным не только в административной сфере, но и в области законодательства.

В России начала ХХ века сторонников смешанной монархии было немного даже среди либералов, которые стремились эволюционным путем преобразовать самодержавие в конституционную монархию. Именно «Союз 17-го октября» свои политические идеалы связал с Думской монархией, которая стала российской разновидностью смешанной монархии начала ХХ века. В свете эволюции европейского конституционализма на протяжении XIX века более притягательной для российских либералов левого течения (кадетов) была без сомнения парламентарная монархия английского образца. Русские конституционалисты, наблюдая политическое развитие Западной Европы и реализацию идей равенства и свободы, отмечали, что буржуазное движение создало там современное правовое государство, тем самым, похоронив политическое рабство[228]. Отдельные их представители, такие как В.М. Гессен, в начале ХХ века признавали смешанную форму правления далеко не всегда и не везде приемлемой, что с исторической точки зрения является верным убеждением. Однако это убеждение стало важнейшим принципом политической стратегии и тактики кадетов, которые с самого начала государственных преобразований 1904–1906 годов и на протяжении всего думского периода отрицали возможность конституционного развития России по пути смешанной монархии. В определенной степени в этом проявлялось их доктринерство, отсутствие политической гибкости и учета глубокой политической традиции российского абсолютизма. Современное государство они отождествляли только с демократическим государством, конкретным воплощением которого в зависимости от исторических условий является в одном случае парламентарная монархия, в другом – представительная или непосредственная республика. При этом ими признавалось, что обособление властей и в том, и в другом случае «не может и не должно идти вразрез с демократической природой современного государства»[229]. Поэтому тот перевес в пользу монархической власти, который возник вследствие принятия Основных законов 1906 года, они считали недопустимым с точки зрения последовательного демократизма и неоднократно выступали с требованиями перераспределения объема власти в пользу Государственной Думы.

Эти обстоятельства свидетельствовали о слишком малом числе приверженцев смешанной монархии в России начала ХХ века. В период социальных потрясений и последующего развития революционных событий в феврале 1917 года сторонники умеренной монархической формы правления оказались в меньшинстве, возобладала политическая тенденция осуществления самодержавия народа. Демократический цезаризм как политическое течение стал преобладать над правовыми формами государственности.

После Октябрьской революции существенно меняется понимание смысла и предназначения конституции в жизни государства и общества, институционализируется и получает широкое распространение новое видение сущности Основного закона страны. Победа большевиков, постепенное, но неуклонное построение однопартийного государства, устранение политических оппонентов под предлогом их контрреволюционной деятельности стали при построении Советской республики условиями реализации взглядов В.И. Ленина на конституцию, государство и право.

Ленинские установки на сущность конституции стали методологической базой для всей теории социалистической конституции как особого исторического типа. Сущность советских конституций не была постоянной, начиная от первой Конституции РСФСР 1918 года и заканчивая Конституцией СССР 1977 года (и, соответственно, Конституции РСФСР 1978 года), но вместе с тем сохраняла черты преемственности, свойственные всем социалистическим конституциям.

По сравнению с либеральными конституциями первая советская конституция отразила и воплотила политическое развитие революционного авторитаризма. Суть его заключается в том, что в целом он опирается на широкую демократическую основу, в отличие от цензовых монархических конституций XIX – начала XX века. Логика революционного авторитаризма исходила из принципа «Salus populi suprema lex esto» («благо народа – высший закон»). Конституция закрепляла новую политическую реальность – союз рабочих и крестьян – в целях увеличения народного блага. Ленин подчеркивал, что Советская Конституция не выдумывается какой-нибудь комиссией и не списывается с других конституций, не составляется в кабинетах, а разрабатывается на основе опыта борьбы трудящихся и организации пролетарских масс, вырастает из хода развития классовой борьбы. Ленин говорил, что все ранее существовавшие конституции «стояли на страже интересов господствующих классов. И только одна Советская Конституция служит и будет постоянно служить трудящимся…»[230]. Однако забота о народном благе вручалась революционному авангарду – коммунистической партии, представители которой, совмещая партийные и государственные посты, применяли авторитарные методы господства. Классовый подход к конституции служил обоснованием для применения насилия к социальным слоям, не разделявшим цели революционного перехода к социалистическому обществу.

Логика революционного авторитаризма, как справедливо отмечают А.А. Галкин и Ю.А. Красин, имела глубокое внутреннее противоречие[231]. Дело в том, что народ состоит из индивидов и социальных групп, имеющих разные интересы, чаяния, убеждения. Конституция может интегрировать и позволить сосуществовать всем этим социальным слоям только при относительно свободном регулировании правового и политического пространства. В ином случае авторитарная власть революционеров, претендуя на роль выразителя воли народа и общего блага, неизбежно эволюционирует в доктрину господства политического меньшинства, навязывающего всем гражданам свою волю.

Концепция диктатуры пролетариата, первоначально тезисно изложенная К. Марксом, впоследствии в реалиях Советской России стала политическим обоснованием революционного авторитаризма большевиков. В «Критике Готской программы» К. Маркс писал, что «между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе». По его мнению, «этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может не быть не чем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»[232]. Длительное время эти положения носили гипотетический характер. Конституционное закрепление диктатуры пролетариата стало возможным после прихода к власти большевиков в условиях революционной обстановки, сложившейся в России. На начальном этапе развития советская конституция выполняла не функцию ограничения государственной власти, в отличие от либеральных конституций конца XVIII века, а функцию обоснования политической власти, не ограниченной законом и правом, а опирающейся на революционную законность и революционную целесообразность.

Политическое значение диктатуры пролетариата сохранилось и в последующих советских конституциях, принятых после образования Союза ССР. Положения о диктатуре пролетариата существовали в Конституциях СССР 1924 и 1936 годов, а также в конституциях союзных республик, в частности в Конституциях РСФСР 1925 и 1937 годов. В процессе политической эволюции социальная основа диктатуры пролетариата постепенно расширялась. Во-первых, были ликвидированы социальные слои, возникающие вследствие свободы экономической деятельности, которая была запрещена в Советском государстве. Во-вторых, через систему местных Советов простые слои населения были привлечены к участию в управлении государством под политическим контролем правящей партии большевиков. В-третьих, социальная политика Советского государства способствовала росту благосостояния советских граждан, хотя компартия оставалась главным интерпретатором того, что считалось «общим благом». Можно согласиться с тем, что диктатура пролетариата «была призвана просветить массы, втягивая их в практическую работу строительства нового общества, а затем уступить место народовластию»[233]. Стратегическая цель превращения диктатуры пролетариата в режим народовластия повлияла на выработку концепции самоуправления трудящихся, которая предполагала повсеместную и широкую замену форм государственного управления формами общественного самоуправления.