Антон Мертвищев - Натуральные обязательства в российском гражданском праве. Монография Страница 4

Другие, напротив, полагали, что погашение иска не означает прекращения права. Подобной точки зрения придерживались М. М. Винавер[56], А. М. Гуляев[57], Е. В. Васьковский[58], И. А. Покровский[59], Н. Л. Дювернуа[60]. К данной группе следует отнести также К. П. Победоносцева. Отмечая, что российское законодательство не знает деления обязательств на гражданские и натуральные, он вместе с тем указывал, что уплата по неисковому обязательству не подлежит возврату, поскольку уплативший «сознал свое обязательство»[61]. В проекте Гражданского уложения также было указано, что с истечением срока давности прекращается только право на иск.

По существу, речь шла о соотношении субъективного права и права на защиту. В качестве обоснования возможности существования неисковых обязательств право на судебную защиту определялось как самостоятельное охранительное гражданское право, утрата которого не влияет на содержание обязательства и как итог – на его (обязательства) принадлежность к гражданским правоотношениям.

Однако под влиянием сформулированного Виндшейдом учения о конкретном праве на иск как о праве на благоприятное судебное решение[62] и в связи с провозглашением состязательности гражданского процесса и соответственно принципа формальной (а не объективной) истины[63] цивилистическая теория отошла от взглядов, согласно которым принудительность рассматривалась как существенный признак, необходимое правомочие субъективного материального права. Дело в том, что, согласно данным воззрениям, наличие субъективного гражданского права само по себе не гарантировало его защиту в случае обращения в компетентные юрисдикционные органы[64].

Таким образом, к началу XX в. точка зрения, согласно которой право на иск не является неотъемлемым атрибутом обязательства, начала преобладать в правовой доктрине стран континентальной Европы[65], а натуральные обязательства стали рассматриваться не только как конструкция римского частного права, но и как явление правовой действительности.

Для советской правовой науки подобная постановка вопроса была совершенно неприемлема в силу господствовавших представлений о роли государства в механизме правового регулирования. Право на иск было особым свойством, элементом, правомочием, входящим в состав субъективного права, его сущностью или даже самим правом – в его особом состоянии[66].

Впервые в советском праве данная теория была сформулирована М. А. Гурвичем. Он писал: «… отношения, лишенные исковой силы, не являются правоотношениями; право, не способное перейти в состояние права на иск, не есть право»[67].

При этом, хотя им самим и отрицалась существующая преемственность, по сути, он присоединился к точке зрения Унгера. Последний считал, что право на иск представляет собой само субъективное право, пришедшее в состояние «боевой готовности»[68].

Признание права на иск конститутивным признаком обязательства неизбежно приводило авторов к выводу, что с истечением срока давности и прекращением права на иск прекращается и само обязательство. Из этого неизбежно следовало, что так называемые натуральные обязательства гражданско-правовыми обязательствами не являются.

Проблема заключалась в том, что, согласно советскому законодательству (ст. 47 ГК РСФСР 1922 г., а затем ст. 89 ГК РСФСР 1964 г.), исполненное за пределами сроков давности не подлежало возврату. Существовавшая при этом необходимость обоснования нормы закона (опирающейся на соответствующее положение ст. 117 проекта Гражданского уложения, создатели которого исходили из различия между правом на иск и субъективным правом)[69] послужила причиной возникновения концепций достаточного основания[70], «ослабленной» санкции в обязательстве[71], права на получение исполнения вследствие совершения бывшим должником не запрещенного законом действия[72], погашения срока давности добровольным исполнением[73] и др.[74], которые, при всей оригинальности, были весьма уязвимы в силу лежащего в их основе противоречия между методологическими и нормативными установками.

В. П. Грибанов справедливо отмечал, что сторонники точки зрения, согласно которой с истечением срока давности прекращается и само субъективное право, основываясь на той посылке, что санкция представляет собой неотъемлемый элемент субъективного права, испытывают трудности при объяснении тех оснований, по которым субъективное право вновь возникает у бывшего управомоченного лица при исполнении обязательства после истечения срока исковой давности[75].

В этой связи куда более предпочтительной с методологической точки зрения представляется позиция Б. Б. Черепахина. Он указывал, что представление о значении принуждения для существования субъективных гражданских прав является «несколько упрощенным и чрезмерно обобщенным», поскольку отказывает в признании существования нескольких исключений из общего правила о принудительности гражданских прав[76]. Что показательно, это простое и логичное объяснение приводилось еще Ф. К. Савиньи[77].

§ 4. Натуральные обязательства и теория охранительных отношений

В современной литературе идея о том, что субъективное право может существовать и при отсутствии возможности его защиты, получила новое развитие и весьма убедительное обоснование под влиянием теории охранительных правоотношений. Согласно этой теории, в соответствии с делением гражданско-правовых норм в зависимости от их функционального назначения на нормы регулятивного и охранительного воздействия, правоотношения подразделяются на формы обычной деятельности (регулятивные правоотношения) и формы разрешения конфликтов (охранительные правоотношения). Первые представляют собой юридическую форму нормальных, обычных социальных коммуникаций, тогда как охранительные правоотношения возникают в ситуации противоречия, конфликта, вызванного нарушением субъективных прав или законных интересов одного лица другим, являются правовой формой аномальный отношений[78].

Не рассматривая в деталях концепцию охранительных обязательств, следует признать обоснованными ее положения, касающиеся самостоятельности этих правоотношений, которая обусловлена особенностями их возникновения (в основании охранительных отношений лежит особый юридический факт – неправомерные действия), содержания, способов реализации, а также целевой (функциональной) направленности.

Реализация охранительного правоотношения направлена на восстановление положения, которое существовало до момента нарушения, его цель заключается в защите нарушенного субъективного гражданского права. Своеобразие содержания охранительных обязательств состоит в том, что в случае нарушения регулятивного субъективного права возникают права и обязанности, не тождественные тем, которые существовали до момента правонарушения, а именно: право на защиту и корреспондирующая ему обязанность по восстановлению нарушенного права.

До момента нарушения возможность защиты гражданских прав абстрактна. Если она и существует, то не как субъективное право (правомочие), а как элемент правоспособности.

Таким образом, право на защиту, или притязание, рассматривается в данном случае не как правомочие субъективного права[79] и не как само право в его особом, «боевом» состоянии[80], а в качестве охранительного права требования, хотя и призванного опосредовать защиту регулятивного права, но входящего в содержание самостоятельного – охранительного – правоотношения[81].

Регулятивное обязательство может быть исполнено только действиями должника (добровольно). Принципиальной особенностью охранительных правоотношений является возможность не только добровольной, но и принудительной реализации субъективного права кредитора по охранительному обязательству. Правовое принуждение применяется в целях защиты права в случае его нарушения, поэтому принуждение – это суть права на защиту (или иначе притязания)[82]. Таким образом, говорить о принудительности субъективных прав можно лишь применительно к содержанию охранительных обязательств, регулятивные правоотношения свойством принудительности не обладают.

Для теории натуральных обязательств этот вывод имеет важнейшее значение. Поскольку защита субъективного регулятивного права лежит в плоскости не регулятивных, а охранительных правоотношений, наличие или отсутствие у кредитора права на защиту не влияет на наличие у него регулятивного права. Соответственно, отношения, в содержание которых входит право, не подлежащее защите (принудительному осуществлению), т. е. obligationes naturales, являются обязательствами.

Факт признания правопорядком натуральных обязательств в качестве правовых отношений подтверждается закреплением их оснований и предпосылок в правовых нормах. Само по себе указание в законе на то, что те или иные требования не подлежат судебной защите, принудительному осуществлению, означает, по крайней мере, возможность добровольного исполнения обязательства, т. е. фактически отсылает к общим положениям об обязательствах, что не может рассматриваться иначе как правовое регулирование.