Антон Мертвищев - Натуральные обязательства в российском гражданском праве. Монография Страница 7

Невозможность отнесения стадии исполнения судебного акта к гражданскому процессу означает, что понятия «право на судебную защиту» и «право на применение мер государственного принуждения» не равнозначны. Безусловно, право на обращение за защитой в суд является важным, но вовсе не единственным правомочием права на защиту. Оно во многом определяет свойство принудительности субъективного права, но не исчерпывает его.

Исходя из вышеизложенного, следует сделать вывод, что при нарушении права из натурального обязательства возникает охранительное правоотношение, в котором у кредитора отсутствует не просто право на судебную защиту, но право на применение любых мер государственного принуждения к должнику.

Следует отметить также, что и наличие права на судебную защиту не всегда обеспечивает государственное принуждение. Например, при вынесении «установительных» судебных решений (подробнее см. раздел 3 настоящей главы) следует говорить не о принуждении, а о властном признании права[100].

Говоря о правовом принуждении, необходимо помнить, что оно возможно не только посредством обращения к уполномоченным государственным органам. Принудительное осуществление судебного акта может быть произведено, например, кредитной организацией или работодателем должника – физического лица (ст. 7, 9 Федерального закона № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве» от 02.10.2007)[101].

Принуждение, как любое действие, ограничивающее свободу индивида[102], может состоять также и в действиях самого кредитора. Квалифицирующим признаком принуждения является не характеристика субъекта, применяющего принуждение, а то, что отсутствие согласия правонарушителя на осуществление действий, направленных на восстановление нарушенного права, не принимается во внимание[103].

В. П. Грибанов справедливо указывал: «…едва ли правильно сводить содержание права на защиту в материально-правовом смысле только к возможности обратиться с требованием защиты права к соответствующим государственным… органам. Право на защиту в его материально-правовом значении… представляет собой возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия. При этом неправильно понимать ее только как приведение в действие аппарата государственного принуждения»[104].

Право на применение мер государственного принуждения представляет собой лишь отдельное правомочие права на защиту[105].

Способы реализации правомочий, позволяющих получить удовлетворение, помимо или даже против воли должника, во внесудебном, а если быть точнее, в неюрисдикционном порядке, немногочисленны (среди них можно назвать, например, бесспорное (безакцептное) списание денежных средств со счета должника, удержание его имущества, зачет права требования)[106]. Однако их применение для кредитора может быть во многом более предпочтительным, чем даже обращение за защитой в судебные органы.

Как справедливо указывается в литературе, «государственная защита [прав] не исключает самостоятельных активных действий каждого по их защите всеми способами, не запрещенными законом. Такой подход расширяет возможности граждан, которые могут проявлять инициативу, расширять способы отстаивания своих прав»[107].

Совершенно очевидно, что управомоченному лицу важен не способ получения удовлетворения, не сам факт обращения к суду или иному компетентному органу за защитой, а конечный результат – восстановление его нарушенной имущественной сферы, получение причитающегося по обязательству. Если данный результат достигнут, хотя бы и без обращения к соответствующим органам государственного принуждения, то право от этого не становится менее значимым, несовершенным, неполным.

§ 7. Obligationes naturales как непринудительные обязательства

При указанных обстоятельствах актуализируется вопрос: применимы ли к должнику по натуральному обязательству меры негосударственного правового принуждения?

В ситуации, когда судебный акт приводится в исполнение не службой судебных приставов, а иными субъектами принудительного исполнения, в том числе частными лицами, ответ на этот вопрос не вызывает особых затруднений. Традиционно считается, что указанные лица в данном случае выполняют публичную функцию, которая делегирована им законом, т. е. осуществляют государственное (публичное) принуждение, хотя и не являются органами власти.

Более сложен вопрос о допустимости применения мер принуждения к должнику самим кредитором. В праве отдельных зарубежных государств натуральные обязательства рассматриваются как обязательства, права требования по которым не могут быть осуществлены не только в судебном порядке, но вообще посредством применения мер правового принуждения.

Последовательно отстаивает идею о непринудительности натурального требования французская доктрина. М. Планиоль отмечал: «Естественные обязательства отличаются от гражданских тем, что кредитору не предоставлено ни одно из средств понуждения (курсив мой. – А. М.) против своего должника, способы принудительного исполнения, ни прямые, ни косвенные для него, безусловно, не существуют»[108]. Указывая также на то, что римское право не вполне последовательно в соблюдении принципа невозможности принудительного исполнения по натуральному обязательству, он подчеркивал, что «ничего подобного французским правом не допускается»[109].

Аналогично решается вопрос в законодательстве Нидерландов. Статья 3 книги 6 Гражданского кодекса Нидерландов определяет натуральное обязательство как обязательство, «востребование которого в правовом порядке невозможно»[110].

По немецкому праву заявление об истечении давности не просто уничтожает иск, но и лишает силы само притязание (право на защиту)[111].

Упоминание о невозможности принудительного осуществления натурального обязательства при помощи способов неюрисдикционной формы защиты встречается в советском праве, но лишь применительно к обязательствам, по которым была применена исковая давность.

Б. Б. Черепахин писал о невозможности принудительной защиты «задавненного» требования «любыми дозволенными законом способами, хотя бы и без обращения к органам государства, например, путем зачета встречного однородного требования»[112]. Он указывал: «Использование дозволенной самодеятельности при осуществлении права происходит также по инициативе лица, право которого нарушено, его односторонним актом, не нуждающимся в санкции со стороны должника. В таком смысле и в таких случаях право осуществляется принудительно, хотя в основе такого принуждения лежит не индивидуально направленный акт управомоченного юрисдикционного органа, а общая нормативная санкция государства»[113].

Аналогичного мнения придерживались М. П. Ринг[114], М. Я. Лапиров-Скобло[115], разделяет данную позицию и М. Я. Кириллова[116].

Вместе с тем в российской литературе долгое время преобладала точка зрения, противоположная изложенной выше.

Еще А. М. Нолькен писал: «… по отношению к натуральным обязательствам вся защита интересов должника, признанная законодательством необходимою, ограничивается лишением кредитора права принуждать его к исполнению посредством иска, причем всякое другое средство добиваться своего удовлетворения считается законным и дозволенным»[117].

В современной отечественной цивилистике также превалировало мнение, согласно которому односторонняя реализация прав кредитора по натуральному обязательству во внесудебном (неюрисдикционном) порядке вполне допустима.

Например, С. Н. Веретенникова, говоря о натуральных «задавненных» обязательствах в контексте рассмотрения вопроса о сроке существования права на самозащиту, указывала, что с истечением давности прекращается только право на судебную защиту, тогда как возможность реализовать свое право на защиту иными способами у лица сохраняется (хотя и оговаривается далее, что данное правовое регулирование небесспорно)[118].

Т. А. Терещенко писала, что исковая давность распространяется только на право на иск, под которым понимается право на рассмотрение спора в юрисдикционном порядке[119].

М. П. Божко также полагал, что кредитор по натуральному обязательству управомочен на реализацию своего имущественного интереса самостоятельными действиями[120].

С. В. Мусарский считал возможной защиту прав по натуральному обязательству путем применения как мер фактического характера (напоминание о задолженности, обнародование сведений о долге и пр.), так и мер оперативного воздействия[121].

Изложенная точка зрения, по всей видимости, основывалась на том, что гражданское законодательство до последнего времени не устанавливало в качестве общего правила запрет на одностороннюю реализацию прав кредитора по натуральному обязательству. Такой запрет содержался в Гражданском кодексе лишь в отношении частного случая осуществления права по натуральному обязательству помимо воли должника: в соответствии со ст. 411 ГК РФ не допускался зачет «задавненного» требования.