Михаил Задорнов - Слава Роду! Этимология русской жизни Страница 11

Светочка – так я стал называть её после пятой кружки пива – хоть и называла себя ведьмой, но до пива была весьма охоча. Странно, но она не пьянела. Я пьянел, а она нет. Ведьма! И опять из её уст прозвучал ответ на не заданный вслух вопрос:

– «Ведьма» когда-то означало «ведающая мать». Давно это было. Потом вы, мужики, власть захватили, командовать начали, решили, что ведающие вам не нужны, сами всё знаете. А у наших пращуров ведьмы считались добрыми, а феи, прилетевшие из-за моря, от заморышей, наоборот, злые. Понимаешь, как кривда с правдой местами поменялись? А ещё было такое слово «ведунья», то есть та, которая ведает, но ещё не родила, а ведьма – уже родившая, знает, как ребёнка воспитать, как его веданью природы научить. Мало нас, ведуний, осталось. Но кое-что ещё знаем. И дед мой не один такой. И обучение мы, ведающие, ещё в детстве начинаем с родной речи. Слова ведь раскрываются, как цветы на солнце, что ни слово – подсолнух. Тем тайнам, которые в них, человека надо или с детства обучать, или когда он уже созреет. Короче, не надо тебе это сейчас. Ты азартный, увлечёшься так, что ничего в жизни не добьёшься, да ещё все вокруг с ума соскочившим считать станут.

Я не понимал, она гонит или всё это говорит всерьёз? Может, просто меня разыгрывает. Как говорят русские, без пол-литры тут не разберёшься. Но пол-литры не было, и я заказал ещё по одной кружке и стал звать её Светочек, как бы объединяя «Свету» и «цветочек».

– И что же мне делать? Не писать очерк?

– Пиши, пиши. Только не травмируй тех, кто его читать будет, тем, что им знать рано… Да и беду на себя не навлекай… А то и впрямь в жёлтый дом упекут! Сам подумай?! Ну, напишешь, что «богатый» от слова «Бог», и что дальше? Кого ты этим вразумишь? А что «здоровье» – «будь с Древо», «тянись к РА»? А что «отрицательно» – это «отход от Троицы»? Тебя ж все на смех поднимут! Глухие люди стали, понимаешь? Ты им хоть кувалдой, хоть топорищем в лоб вбивай, что «богатый» от слова «Бог», – всё бесполезно! Нет, не случайно наш Всевышний эти знания закрыл. В русских словах сила посильнее ядерной – ядрёная! А если эта сила не к тем попадёт? Так что ты подумай крепко, прежде чем джинна из бутылки выпускать. О староверах, об Амгуни, о том, как козёл на тебя кричал в тайге, даже о том, как ты ведьму встретил на лесовозе, – об этом и пиши. Всё равно не напечатают! А о силе нашей тайной, которая в словах родных запрятана, лучше и сам пока забудь. Надо будет, созреешь – она тебе сама откроется, тогда и решишь, что с ней делать. А если семя раньше времени из грядки вытащить – оно не прорастёт.

– Легко сказать, «забудь»! И как я это буду делать? У меня мозг знаешь, какой цепкий, ежели чего в него западёт, даже шомполом через среднее ухо не выскоблишь. Вот сейчас, например, мне интересно, у тебя кто-нибудь из мужиков есть?

Мой вопрос она пропустила мимо ушей.

– А хочешь, я тебе помогу?

– Это как?

– Я тебе память закрою.

– На всё?

– Нет, только на то, что тебе пока знать рано.

– Что значит «пока»?

– Ну пока не созреешь.

– Я что тебе, фрукт или овощ?

– Вроде того. Правда, ты тот ещё фрукт! Матери с отцом всю жизнь должен быть благодарен, они тебя в любви «спроектировали». Не то что ты свою форсунку с неприличным покрытием. В тебе способности есть. Вот только зачем они тебе даны, никак не пойму. Но раз ты к нам сюда попал, с Кондратьичем медовушничал и теперь кедр от ели отличить можешь – значит, не просто так!

– Ведьмы всегда должны загадками говорить?

– Это не загадки, а отгадки. Но люди почему-то все отгадки считают загадками.

– И как же ты собираешься мне память закрывать?

– Я ж тебе поцелуй должна… Помнишь, как в сказке? Поцеловал – и вспомнил. У меня наоборот – поцелую и… забудешь.

Её зрачки заискрились, «холодец» в них растаял – и мне уже было не до тайн русского языка, меня интересовало только то, что произойдёт сейчас и здесь. И произойдёт ли вообще?

Как же симпатичны таёжные ведьмы после кислого «Жигулёвского»!

Чтобы прекратить чувствовать себя юнгой и снова стать мужиком, перед обрядом «Поцелуй ведьмы» я заказал ещё по две кружки пива и стал называть её Светик. Ей это очень понравилось, поскольку от слова «свет». Из того же гнезда и «святой». «Святая ведьма» для меня звучало почти как «живой труп», «горячий снег» или «корова-людоедка».

А потом она поцеловала меня в щёчку, откинув наши накомарники. И я сразу обо всём забыл… на двадцать с лишним лет! Вот это был поцелуй! Вроде не крепкий, не затяжной, но какой долгоиграющий! Я будто улетел в очередную магнитную дырку. Причём вспомнить о том, что было дальше, я не смог даже после того, как выудил из «корзины» выкинутые памятью самые яркие моменты того волшебного свидания.

Я даже сейчас не помню, произошло между нами потом что-то более банальное и обычное?

Помню только, но тоже весьма расплывчато, что её накомарник был похож на фехтовальную маску с надетой на неё паранджой. Помню, вроде как эти накомарники мы больше не накидывали: то ли продолжали целоваться, то ли все таёжные комары уже напились нашей разбавленной «Жигулёвским» крови и отвалились.

Ещё помню, что она была в наглухо застёгнутом комбинезоне, закрывающем от комаров, как бронёй, всё, что только можно закрыть. И это меня волновало больше, нежели нынче молодых людей волнует бессмысленная нагота героинь эротических фильмов, когда «провода оголены по самую розетку».

Помню, я так зажёгся от этого скрывающего ведьмины тайны «бронированного» комбинезона, что начал читать ей стихи Евтушенко, Рождественского, Солоухина, причём с таким выражением, которого раньше от меня не мог добиться ни один режиссёр.

Потом, когда выученные стихи закончились, а вдохновение ещё не исчерпалось, стал пересказывать студенческие миниатюры, которые мы играли в маёвском театре (МАИ). Особенно ей понравилась миниатюра о том, как молодой абитуриент, поступая в театральное, на одном из туров стал читать известное стихотворение Чуковского про Муху-цокотуху, а комиссия его резко оборвала: «Как вам не стыдно? Что вы читаете?» – «Что вы имеете в виду?» – «Муха-муха-ЦэКа, что? Вы сами подумайте: ЦэКа, а потом – туха, а дальше?» – «Позолоченное брюхо…» – «Вы на кого намекаете?» – «Ни на кого!» – «Ладно, ладно… Не надо нас за дураков принимать! Или вы сами не понимаете, что говорите? Муха по полю пошла, муха денежку нашла… Намекаете, что у нас слишком много денег на поля выброшено? Немедленно ступайте и перепишите это произведение, как подобает советскому человеку. Вот тогда мы вас и послушаем».

Далее в этой миниатюре абитуриент уходил за кулисы, там переписывал стихотворение, возвращался и читал его уже по-другому: «Ударница труда по имени Муха перевыполнила план. Поэтому её плакат в цеху вывешен наверху. А все остальные, кто на неё равняется, под мухой!»

Мы развеселились, и я даже набрался наглости прочитать ей стихи о партбилетах из передовицы газеты «Правда». Она хохотала ещё больше, чем над «Мухой-ЦэКатухой».

А потом на небе над пнями прорисовались звёзды. И я блеснул перед Бестией знанием звёздного неба, которое изучил ещё в одиннадцатом классе, потому что мне очень нравилась молодая учительница астрономии. А потом я сказал ей, что в такую тёмную ночь, если отойти от огней подальше, можно увидеть туманность Андромеды.

И мы отошли подальше от сидящих на пнях поддатых мужиков-лесорубов. Я показал ей туманность Андромеды, а Светлана поверила в то, что она её видит. А потом я понял, что пива нам больше пить не следует, потому что мы увидели ещё несколько туманностей… А потом всё было как в добром советском кино: песни каких-то ребят под гитару на пнях у костра!

Остаток ночи, не помню где, по-моему, у гаснущего костра я пересказывал ей содержание своей первой в жизни повести под названием «Точка пересечения». Он – с запада Советского Союза, она – с востока страны. Встретились случайно на краю света, то есть на Курильских островах. Он – научный работник в ботанической экспедиции, а она – в той же экспедиции повар. Влюбились! Но что толку, если их жизни, как две непараллельные прямые, они один раз в жизни пересеклись и больше никогда не встретятся. Мне казалось, эта повесть очень романтическая, тем более что слово «ботаник» в то время не вызывало, как нынче, насмешки.

– Это ты сейчас рассказал, намекая на нас с тобой? – как всегда, задиристо спросила она.

А что было потом, я не помню до сих пор!

Впрочем, нет, кое-что помню…

Во дворе у старика при выходе из избы был рукомойник. Такой бачок со шкворнем внизу, на который надо нажать руками, поднять вверх, и тогда польётся вода. Помню, как я заливал воду из ведра в этот рукомойник, Бестия… умывалась. И по-моему, очень смеялась, когда видела моё опухшее, перекошенное вчерашним пьянством лицо.