Борис Иванов - История Клуба-81 Страница 11

Общее собрание членов клуба избирает правление в составе 7 человек сроком на год, устанавливает периодичность работы клуба, вносит изменения в устав, принимает (квалифицированным большинством) в члены клуба, исключает из членов клуба, выносит иные решения по вопросам, связанным с деятельностью клуба.

Правление избирает председателя правления; при непосредственном участии ответственного представителя Союза писателей планирует и организует работу клуба, контролирует выполнение устава, периодически (раз в год) отчитывается о работе общему собранию, назначает составителей коллективных сборников членов клуба, осуществляет творческие контакты с другими творческими организациями.

Членами клуба могут быть поэты, прозаики, драматурги, критики, переводчики, искусствоведы, чьи интересы связаны с литературой. Члены клуба должны быть авторами произведений, отвечающих высоким профессиональным требованиям.

Членам клуба выдается членский билет. Порядок приема в члены клуба: личное заявление в правление, знакомство членов правления с произведениями и обсуждение их, рекомендация общему собранию, прием в члены клуба большинством в две трети голосов (от числа членов клуба).

Член клуба выполняет устав и решения общего собрания, участвует в мероприятиях клуба, во всех вопросах публикаций своих произведений руководствуется действующим советским законодательством24.

Несоблюдение устава ведет к предупреждению (сроком на год) и последующему исключению из членов клуба (простым большинством).

Принято общим собранием 6 января 1982 года.

Читая сегодня этот документ, замечаешь в нем неуклюжесть стиля и чуть ли не описки. Вариантов устава, как и названий клуба, было множество. Приведу некоторые из более чем двадцати предложений: «Импульс», «Дельта», «Движение», «Орфей», «Гипербола», «Лига», «Голос», «Ковчег», ЭОЛ (Экспериментальное объединение литераторов), «Круг», который позднее был использован в названии сборника. В некоторых вариантах клуб наделялся правами самостоятельного юридического лица и участия в «любых – включая международные – конференциях, семинарах…» и т. д., в других брал на себя защиту социальных прав своих членов, я считал важным положение о приравнивании членства в объединении занятости общественно полезной деятельностью.

При обсуждении сталкивались две тенденции, одну из которых можно назвать максималистской, другую – почвенническо-прагматической. Для максималистов устав являлся своеобразным ультиматумом властям; отказ властей санкционировать появление такого объединения в глазах максималистов покрывалось тем вниманием, которое будет к нам привлечено на Западе. Почвенническо-прагматическая позиция, занятая часовщиками, подразумевала, что создание независимого литературного клуба (который будет сам решать, каким ему быть) уже само по себе было в Стране Cоветов событием небывалым, как небывалыми были и недавние выставки неофициальных художников. Давление творческой интеллигенции на власть способно вызвать эволюцию культурной политики системы. Если представить эту возможность в виде реальной перспективы, получаем страну, в которой путем подобных шагов пускают корни демократические институции – Утопия-2. Утопия это или нет – клубу предстояло проверить на практике.

На собрании было избрано правление, в которое вошли прозаик И. Адамацкий, поэты С. Вовина, С. Стратановский, А. Драгомощенко, искусствовед Ю. Новиков, прозаики Н. Подольский, Б. Иванов. Руководство секций было поручено: секцией поэзии – А. Драгомощенко и В. Кривулину, прозы – Н. Подольскому, критики – К. Бутырину и Ю. Новикову.

Мне хотелось узнать, почему среди вступивших в клуб не было Тамары Буковской, Владимира Ханана, Олега Охапкина, Владимира Эрля – поэтов и активных участников культурного движения. Встреча с ними прошла в котельной. Я сказал: «Вот устав! Что вы видите в нем такого, что требует от нас отступить от своих убеждений? А если такие требования в будущем предъявят, нам ничто не помешает клуб распустить». Аргумент несогласных повторялся в весьма лаконичном виде: «Мы не хотим вступать в организацию, к которой приложил руки КГБ». Не помню, в том разговоре или в другом ему подобном я сказал: «В нормальном обществе тайная полиция не занимается делами литературы. Но если КГБ запустил руки в наши дела, из этого не следует, что мы перестанем ими заниматься. Яйца должны продаваться в гастрономе, но если их будут продавать в аптеке, мы пойдем куда? – в аптеку!»

Насколько серьезно КГБ отнесся к своим видам на клуб, свидетельствует то, что по меньшей мере двух литераторов: Е. Звягина и Н. Подольского – они рассказали об этом позднее – начальство на работе вызвало, чтобы сообщить о создании клуба и посоветовать в него вступить. Ситуация забавная – в то время как я вел «разъяснительную работу» с неофициалами, не вступившими в клуб, сотрудники КГБ и инструкторы обкома КПСС проводили ее тоже. Курьезность этого факта свидетельствует о том, насколько обе стороны были уверены в своем успехе!

В масштабах всей страны сходная ситуация повторилась в годы перестройки, когда кремлевские реформаторы призвали «прогрессивную общественность страны» совместными усилиями с партией преодолеть инерцию застоя, когда гласность пробудила просвещенную общественность, которая перехватила инициативу перестройки, перешагнула реформаторов и объявила о полной реконструкции страны. Наступит время, когда Клуб-81 также перешагнет идеологов и исполнителей Утопии-1.

Кто они, члены клуба, по возрасту, образованию и трудовой занятости?

Приведу данные на конец 1981 года. Средний возраст литераторов равнялся 34 годам. Например, В. Кривулину – 36, Е. Шварц – 33, Б. Улановской – 39, В. Кушеву – 42, Н. Подольскому – 46, Б. Иванову – 53.

60 членов клуба имели высшее образование: гуманитарное законченное – 37, незаконченное – 6, техническое – 14 и 3 соответственно.

По роду занятий половина числилась сторожами, пожарниками, 26 человек отдали предпочтение обслуживанию городских котельных. Другая половина к моменту поступления в клуб делала контркарьеру – опустилась по статусу на несколько ступеней, отыскивая занятия с меньшей зависимостью от службы и предоставлявшие больше свободного времени (среди них два кандидата наук – Наль Подольский и Владислав Кушев).

51 член клуба на момент вступления в клуб имели публикации в самиздате, некоторые – и в тамиздате. Примерно 10 человек, публикаций не имевших, были приняты в клуб по рекомендациям известных неофициальных писателей.

За пять лет в объединение было принято 10 человек, примерно восьмая часть к основному составу клуба.

1982 год

Первые месяцы работы клуба Игорь Адамацкий назвал «незабываемыми». 25 декабря 1981 года в зале музея Ф. Достоевского прошел первый литературный вечер, за ним через каждые две недели следовали другие. Люди рвались послушать стихи Е. Шварц, А. Миронова, В. Кривулина, С. Стратановского, Е. Игнатовой, О. Охапкина и других поэтов, гениального Сергея Курехина, чьи музыкальные композиции в помещении ДК Ленсовета уже произвели фурор. Он выступал с блестящим саксофонистом В. Чекасиным и группой Б. Гребенщикова «Аквариум» на фоне грубой сети, связанной из толстых веревок. Тут же, в вестибюле музея, были выставлены работы независимых художников.

Стульев не хватало. За порогом музея оказывались десятки людей. Оградиться от близкого «Сайгона» было невозможно. Как остановить господина с таким родственным выражением глаз, который называет своими друзьями известных членов клуба. Он вежливо поблагодарит за пропуск и протащит пару фаустов, которые раздавит в туалете с такими же завзятыми выпивохами. И вот уже видишь его в зале – своей бузой он хочет привлечь к себе внимание. Таких выставляли, их это возмущало: «Ну как же – из храма искусства изгоняют свои же!»

Парад продолжил прозаик Борис Кудряков, только что отмеченный Премией Андрея Белого, он читал, развертывая бумажный рулон, свои сюрреалистические тексты. Эстрада любит вольности, развлекающие публику, – ему горячо аплодировали. Представить публике нужно было и секцию критики. Некоторое время я колебался, какую тему избрать для своего выступления. Я работал тогда над большой статьей «Стадиальность в развитии культуры», основные ее положения были мне ясны, я решил изложить их публично.

Убеждение в том, что Советский Союз вступил в эпоху реформации, посетило меня давно. Я основывался на признаках европейской Реформации – начало коррозии авторитета политических институтов, священных текстов, харизмы власти, на которых базируется первая стадия развития общества, получившая название (у Макса Вебера и других) «традиционной». В реформационном процессе решающая роль принадлежит катехизисным личностям – это было моим открытием. Вначале традиционные установления проникают во все сферы существования общества и порождают тип катехизисной личности, полностью посвящающей себя служению им. На своем пути катехизисная личность обнаруживает, что многие люди уклоняются от требований традиций, более того – не следуют им даже те, кто по положению и званию призван быть моральным образцом и авторитетом. Почтение к верховной власти сменяется критическим анализом, анализ – требованием перемен. Носители катехизисного сознания произносят сакраментальное: «Я здесь стою и не могу иначе!» (Лютер), «Не могу молчать!» (Толстой), «Жить не по лжи!» (Солженицын), правозащитники требуют соблюдать заявленные в Конституции права и т. п. Реформация начинается с кризиса политических институтов (религиозных, светских или тех и других, как в России), их смена становится целью реформации.