Ирина Левонтина - О чём речь Страница 12

Меня, наверное, поймет Ксения Собчак. И, может, Леонид Парфенов. И многие другие. Это борьба между собственным конформизмом, любовью к вкусненькому шабли и какой-то такой правдой, которая вдруг врывается, и никуда от нее не деться. Наступает момент, когда тебе все становится кристально ясно, и ты думаешь с тоской: «Господи, шабли такое вкусненькое-вкусненькое», – а потом все равно выходишь и говоришь то, что говоришь (http://www.snob.ru/selected/entry/57187).

Последовал живой обмен мнениями:

Да, так говорят про дешевое вино. – Я слышал не раз о вкусном вине – такое салонно-девочковое словосочетание. – Конечно, оно бывает вкусным. «купи вина повкусней» – говорит гёрлфренд, и я беру сладкую массандру. не знаю, бывает ли вкусным шабли – не пил. – «вкусность» к вину у меня плохо подклеивается, потому что я не пью сладкого вина, считая его <…> сахарным, конфетным, убивающим винный вкус в конце концов. – Дурное, да, хорошее, да, отличное, да, интересное – я тоже могу сказать, а еще и с послевкусием, с букетом, в конце концов, но вкусным (как и невкусным) ему быть не получается. Котлетные возникают ассоциации. Хотя формально все в порядке.

В общем, все согласились, что что-то в этом сочетании не так: вкусное вино – это говорит не знаток и ценитель, а тот, для кого вино – такой хмельной компотик, скорее всего приторный (вряд ли так назовут сухое вино). Все дело в том, что по-настоящему в вине важен не только вкус и послевкусие, но и букет меняющихся ароматов, и какие-то ощущения, которые ближе к осязательным, чем к вкусовым, плюс еще крепость и эффект (в голову, в ноги ударяет, какое-то настроение создает), – то есть оно воспринимается не только при помощи вкусовых рецепторов, а сложнее. Вот лишь некоторые определения, характеризующие разные вина: бархатистое вино, маслянистое, гибкое вино, животное вино (обладающее букетом ароматов кожи, мускуса, дичи), мягкое вино, уравновешенное вино, вяжущее, нервное вино, агрессивное, округленное вино. А вот что пишут про то самое шабли (Chablis): «…Живое белое вино, утонченное и изысканное, с тонами зрелых фруктов с минеральными оттенками» (http://lrdv.ru/frantsiya/shabli-chablis.html). В общем, именно такое вино особенно странно назвать вкусненьким.

Вкусное вино – это примерно как когда говорят: «Хорошо поет, громко» или «Хороший чай, горячий и сладкий». Для ценителей чая такая фраза звучит абсурдно. Дж. Оруэлл а своем эссе 1946 года «Чашка отменного чая» называет «заблудшими» людей, которые «вовсе не любят чай как таковой и пьют его лишь для того, чтобы взбодриться и согреться, и кладут сахар, чтобы отбить привкус чая».

Тем не менее, автор в данном случае знает, что говорит. И мне почему-то кажется, что Красовский нормально разбирается в вине. Это языковая игра, и смысл ее ясен: он хочет подчеркнуть органичность стремления человека к простым и ясным приятным ощущениям. Иными словами, автор противопоставляет мучительную жажду правды и непреодолимую тягу человека к комфорту и удовольствию. И в таком контексте сказать, что шабли «такое изысканное» или «такое утонченное» – это было бы не то.

Тут вот что еще интересно. Вполне нормально говорить о вкусе вина – ну там, ягодном, кисловатом, свежем. Но не о вкусном вине. Получается, что слова вкус и вкусный различаются сильнее, чем кажется на первый взгляд. Недостаточно сказать, что вкусный – это имеющий приятный вкус. Видимо, вкусный предполагает, что вкус – это основной критерий, по которому оценивается данный объект. То есть имеет приятный вкус и именно этим ценен.

И еще забавная деталь. Как известно, у слова вкус есть, кроме прямого, переносное, эстетическое значение (одеваться со вкусом). Когда-то, в XVIII веке, так пробовали употреблять и прилагательное вкусный (вкусные стихи), но почему-то не прижилось. А сейчас снова можно встретить сочетания вкусный текст или те же вкусные стихи, которые, кстати, многих людей ужасно раздражают. Однако вкусный текст в этом новом модном смысле указывает вовсе не на то, что у автора тонкий вкус, а на то, что от чтения этого произведения испытываешь почти физиологическое удовольствие.

И наконец, очень важное замечание. Иногда говорят также вкусная водка – и это тоже не вполне стандартное, слегка игровое сочетание. Однако вкусная водка и вкусное вино – совсем разные вещи. Если сочетание вкусное вино или там вкусный коньяк обличает человека как профана, не знающего толка в винах и коньяках, то сочетание вкусная водка, напротив, указывает на подлинного ценителя этого напитка. Как раз профан думает, что в водке важен не вкус, а достигаемый результат. А вкус – чего там, чем его меньше, тем лучше (водка чище, меньше сивушных масел, меньше потом голова болит). На эту же тему старая шутка, что «водка бывает хорошая – и очень хорошая». Водку вообще проглотить трудно, особенно первую рюмку («первая колом»), – не случайно, выпив, человек часто морщится и осипшим голосом говорит что-нибудь вроде: «И как ее беспартийные пьют». «Выпей, как лекарство», – уговаривают человека, которому надо согреться или успокоиться.

Но есть у нас особая культура пития водки: со своим ритуалом, приемами, ритмом, закусками, тостами и обязательным душевным общением:

Водку нельзя «жрать», водку нужно «кушать». Недаром так аппетитно звучит старинная фраза: «откушать водочки». Именно «откушать». Никакой другой крепкий напиток в мире, кроме водки, не вызывает после выпивания желания смачно и аппетитно крякнуть и немедленно закусить выпитое (Е. Гришковец. Из личного (про водку), 2011 (http://vodka-baikal.com/files/docs/iz_lichnogo_opyta_pro_vodku.pdf).

В этом контексте водка – это именно вкусно, и с ее специфическим вкусом связан целый мир (кстати, у Гришковца как раз все это очень подробно и со знанием дела описано). Здесь (спасибо, кстати, за ссылки М. Горбаневскому) http://2006–2009.littleone.ru/archive/index.php/t-776928.html большая дискуссия на тему «Вкусная водка». Особенно меня поразило замечание, что хорошую водку лучше не замораживать, а то не почувствуешь ее вкуса. Настоящие ценители собрались.

А вот как лингвист И. А. Мельчук вспоминает о старшем коллеге А. А. Реформатском:

Он любил друзей и учеников <…>, застолье и водку («Игорь, она же вку-у-усная!» – сказал он мне как-то, лукаво поглядывая на меня поверх рюмки, которую подносил к губам) (И. А. Мельчук. Памяти А. А. Реформатского. Russian Linguistics. 1980. № 4).

Могём!

В 90-е на телевидении появился странный продукт под названием «Русский проект» ОРТ. Это было нечто вроде социальной рекламы, только посвященной национальной рефлексии. Один из наиболее удачных клипов назывался «Все у нас получится»: там был показан человек, который, невзирая на страшную бурю за окном, вдруг обретает уверенность в победе в битве за урожай от взгляда на ушастого зайца и фотографию дочурки с бантами. Его добрая отрешенная улыбка и сопровождается подписью: «Все у нас получится!» Я тогда обратила внимание на то, как хорошо этот клип отра ж ает русские культурные стереотипы и как правильно выбрана грамматическая форма («Все у нас получится»), в которой субъект (мы) не является подлежащим (у нас). Мы даже с А. Шмелевым упомянули этот клип в заметке о словах типа авось, угораздило, обойдется, пронесет. Действительно, рассуждали мы, что должно вселять в человека оптимизм и бодрость духа? Если «по-западному», нам должны были бы показать людей, которые уверены в успехе, потому что обладают высокой квалификацией, опытом и чувством ответственности. Клип мог бы называться, например, «Мы справимся» (заметим, что подлежащее здесь – мы). Вместо этого – зайцы, бантики, иррациональная вера в то, что все обойдется, сложится или получится.

Я, конечно, не могла не вспомнить эту историю, когда в 2008 году Барак Обама триумфально прошествовал к президентскому креслу с предвыборным слоганом Yes, we can! («Да, мы можем!»). Вообще риторика его замечательна.

А как он произносит вновь и вновь этот свой рефрен Yes, we can! – без надрыва и истерики, без малейшей агрессии! Так, я бы сказала, вежливо, но твердо. Прямо завидно слушать. Нет, конечно, завидую я не Обаме, а народу, с которым ТАК говорят.