Лев Успенский - Хорошо или правильно (Культура речи) Страница 13

Так поступать не следует, что я почтительно и указал своему корреспонденту. Однако, прямо скажем, может быть, такая настороженность и лучше, чем та «простота — хуже воровства», при которой некоторые из нас полагают, что «нет разницы» сказать: «отец» или «батька», «женщины» или «бабы», «безразлично» или «до лампочки». Речь всегда следует оберегать от грубого просторечия и от ненужных вульгаризмов.

Правда, обычно они не имеют сил и возможностей из индивидуальной речи проникнуть в общий язык; но вот саму эту речь они засоряют и портят до чрезвычайности.

Почти на пятьдесят процентов (а может быть, и более) просторечизмы бывают результатами незнания правильной формы или оборота, но результатами, весьма различными по «вредности» и «тяжести» для речи.

Вот типичное просторечье: «Подскажите мне, где здесь Исаакиевский собор?» (или Кремль, если разговор идет в Москве). «ПОД-сказать» по-русски значит: «сообщить в секрете, так, чтобы можно было выдать собственное незнание за знание», примерно так: «Что ты мне не подсказывал решения? Видел же, что я — ни бум-бум!»

Зачем бы я стал туристу, неленинградцу, на ушко, втайне «подсказывать» местоположение знаменитого памятника архитектуры? Я просто «скажу» об этом вслух, не опасаясь, что нам «попадет»… Употребление слова в его неточном значении — безграмотность, речевая малокультурность.

Другое дело, когда человек от глагола «бриться» производит форму «я броюсь» или: «когда вы поброетесь». Тут просторечье уже не смысловое, а морфологическое. Теперь формы «броюсь», «броешься» почти совершенно исчезли из языка, хотя в 20-х годах они слышались постоянно.

В том же десятилетии из языка военных вдруг вошла в широкое употребление в речь гражданского населения странная форма «шлём» вместо «шлем» (шлёмами тогда стали называть остроконечные головные уборы, буденовки). Помню, читая «Русский язык» в одном вузе, я довольно решительно протестовал против этого просторечизма, а мои же коллеги обвиняли меня в пуризме, в языковом чистоплюйстве, и уверяли, что через десять лет вся страна будет говорить только «шлёмы». Как видите, в нашем споре прав оказался я: теперь такого произнесения слова «шлем» вы, вернее всего, и не услышите.

Следует иметь в виду, что вульгаризмы могут быть не только лексические, могут выражаться и не только в употреблении вульгарных словесных формул и выражений. Возможны и часто встречаются вульгаризмы интонационные, фонетические, произносительные…

Что такое «интонационный вульгаризм», вероятно, знает каждый из нас. Бывает, что из-за входной двери слышишь на лестничной площадке какую-то ссору, а то и просто «приятный разговор», но уже по тем «интонациям», с которыми ведется эта дискуссия, по самому «тону» речи либо обеих сторон, либо же только одной из них вы, даже не слыша слов и не понимая их смысла, легко уразумеваете, что по ту сторону двери беседуют не «научные работники» и выражения они употребляют не из тех, которые можно почерпнуть в Толковом словаре современного русского литературного языка.

Вот это-то и есть «вульгаризм интонации».

Его корни могут уходить глубоко, в раннее детство человека. С самых юных лет не позволяйте вашему ребенку отвечать «ага!» вместо «да!», грубо отвечать на сделанные ему старшими замечания, называть встреченную старую женщину даже за глаза бабкой, а гражданина средних лет — дядькой и даже дяденькой. Начав с малого, он (она) могут к зрелому возрасту «докатиться» и до «моя баба» или «наши мужики». А это будет уже не безобидным просторечьем. Это будет самой настоящей вульгарной речью, которой надо бояться как огня, ибо за вульгарностью языка возникает и развивается и вульгарная грубость сознания.

С самого пеленочного возраста оберегайте ваших детей от «вульгарной интонации» в речи окружающих.

Не следует конечное «в» в словах вроде «дворов» или фамилиях типа «Петров» выговаривать на манер краткого «у», как «ПетроУ», «ШатуноУ» и так далее. Когда так произносят русские слова украинцы — тут ничего не скажешь: их право говорить со своим национальным акцентом. Но совершенно ни к чему усваивать эти особенности нерусской фонетики русским людям.

Скажите, где проживает ваша семья?

Простите, но моя семья нигде не проживает. А живет она на проспекте Кирова.

Почему рассердился второй из двух собеседников?

Его привело в негодование проникновение в литературную русскую речь наших дней все большего числа так называемых канцеляризмов — словечек и оборотов, придуманных в присутственных местах и департаментах еще во времена гоголевских Акакиев Акакиевичей и кувшинных рыл — тогдашних приказных и всяческих заседателей. Как ни странно, многие из них не только дожили до настоящего времени, но все шире расплываются по нашей речи, подобно масляному пятну на бумаге.

Вот случайно попавшая мне под руку газета:

Сказано:

Девять лет назад, когда Цимлянская фабрика начинала осваивать выпуск ковров, их было изготовлено за год 32 000 метров. Ныне производство ковров превысит 800 000 метров.

Почему бы не сказать?

Девять лет назад, когда Цимлянская фабрика только начала ткать ковры, их за год выткали 32 000 метров. Теперь их выпустят больше 800 000 метров.

В первом столбце сообщение написано газетно-бюрократическим языком, в котором считается, что сказать «ткать ковры» как-то простовато. То ли дело: «освоить выпуск ковров»! Точно так же как-то неудобно употребить простецкое «теперь». То ли дело: «ныне»! И в молитвах читалось: «Ныне отпущаеши, владыко!» Вот это — в самый раз!

Чем же объяснить, что такой казенный жаргон, каким выражались некогда писари, заводя в Миргородском поветовом суде дело о назывании Иваном Довгочхуном Ивана Перерепенка гусаком, существует и в наши дни?

Ну, его «дожитие» в канцеляриях объясняется тем, что «административные органы» искони веков стремились внедрять в свои документы как можно больше стереотипных, неизменных сочетаний слов, работавших как строго обусловленные формулы. Так было удобнее вести ведомственную переписку, в которой очень важно не допустить произвольного толкования сказанного. Существенно было еще и соблюдение норм чинопочитания: с «казенным домом» полагалось говорить особо утвержденным языком, с частным лицом — совершенно по-иному. «На усмотрение Вашего Превосходительства…», «Прошу зависящих (в смысле „зависящих от вас“) распоряжений…», «Ходатайствую о…» (вместо «прошу»), «Приказывается вам, М[илостивый] Г[осударь]!»…

В тех бумагах, которые с таким вкусом переписывал идеальным почерком Акакий Башмачкин, подобные словосочетания имели если не смысл, то видимость смысла, подобно сложно разработанной системе придворных поклонов и книксенов. Но из канцелярского языка его формулы имели давнюю тенденцию проникать в язык общий.

А. И. Герцен, приводя смешные выдержки из газеты «Северная пчела» (50-е годы XIX века): «Его высочество принц… и принцесса пожаловали Иенскому Университету бюсты Фихте, Шеллинга и Гегеля», издевается над этим напыщенным «пожаловали» и вспоминает старика лакея своего отца:

«Покойник учил мальчишек „пчелиному“ языку и, таская иногда за волосы, приговаривал: „А ты, мужик, знай: я тебе даю, а барин изволит тебя жаловать; ты — ешь, а барин изволит кушать; ты спишь, щенок, а барин изволит почивать“».

Вот так давно канцелярские подхалимские тонкости обращения не только уже выработались, но и переползали из языка «присутствий» в общий русский язык, нарушая свободу и чистоту обиходной русской речи.

Кстати, и сегодня многие ошибаются в употреблении глаголов «есть» и «кушать». Не следует говорить «кушаю, кушаем» про самого себя; здесь обязательно простое «есть», не содержащее в себе решительно никакого оттенка грубости, как чудится некоторым. Можно, но отнюдь не желательно употреблять глагол «кушать» в других лицах, и там вполне прилично обойтись нейтральным: «вы едите? а ты ешь раков?» — и т. д. А всего лучше просто исключить это жантильное, лакейское словечко из своего языка. А то получится, как у Ипполита Ипполитыча А. П. Чехова: «Волга впадает в Каспийское море, лошади кушают овес и сено…»

В наши дни довольно многие «осторожно-бюрократические» выражения и обороты внедряются в речь из ложной боязни «выразиться» по-уличному, «сказать грубовато». Проявляя такую языковую «трусость», люди попадают в печальный просак.

Существует разновидность канцелярского жаргона, когда при наличии чисто русских слов употребляют вместо них варваризмы, слова иностранные. Очень часто неуместно употреблять слово «пакт», когда можно сказать «соглашение»; незачем каждое совещание называть обязательно симпозиумом или конференцией.