Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию. Страница 13

Обратим внимание на то, что в этом перечне нет разделения танатологии на естественнонаучную и гуманитарную, на клиническую, психологическую, философскую, историко-антропологическую и т. д. Краткий обзор истории танатологии также показал, что ее ветви, несмотря на то что каждая из них по-своему понимает «сущность, механизмы и признаки смерти», имеет свои методы и конкретные задачи, никогда не были противопоставлены друг другу Врачи и психологи регулярно обращались и обращаются к религиозному, философскому, этнографическому, историческому и литературному опыту описания смерти. Религиоведы, философы, этнографы, историки и литературоведы постоянно опирались и опираются на достижения медицины и психологии. Поэтому задачи гуманитарной танатологии не могут не пересекаться с задачами танатологии в целом. Сформулируем основные из них:

– изучение сущности смерти и ее видов, способов их репрезентации и представлений о них в различных культурах, исторических эпохах, философских и художественных системах;

– классификация форм и смыслов (моделей) умирания, способов защиты от страха смерти, которые могут использоваться в том числе в образовательных целях и для помощи умирающим;

– исследование опыта умирания и наблюдения за умиранием, физиологических и ментальных (религиозных, философских, социальных) механизмов и причин умирания;

– определение влияния танатологических представлений на тип культуры, иначе – последствий принятия обществом или индивидом той или иной танатологической концепции;

– анализ понятий и форм, связанных с Танатосом в истории человеческой культуры (жизнь, зло, грех, война, кладбище, женщина, хаос, эсхатология, потусторонний мир и др.), их взаимодействие с Танатосом;

– рассмотрение танатологических метафор («смерть души», «смерть автора», «смерть искусства») и их влияния на культуру;

– общественное обсуждение и решение вопросов эвтаназии, сопровождения тяжелобольных, распространения танатологической информации в обществе.

В заключение этого параграфа отметим, что исследования в сфере общей и гуманитарной танатологии не могут не влиять на литературоведческую танатологию. Ведь литература как часть культуры отражает, воплощает, создает определенные материальные и духовные феномены, хотя и в специфическом варианте – в виде литературного произведения.

1.2. Специфика литературоведческой танатологии

Представление о том, что термин «танатология» способен обозначать и саму науку, и объект ее изучения, приводит нас к дуалистическому пониманию исследований в данной сфере. Буквально говоря, философскую танатологию изучает историко-философская танатология, религиозную – религиоведческая, этнографическую – этнологическая, культурную – культурологическая и т. д. Литературная танатология, которая представляет собой литературный опыт осмысления феномена смерти, должна изучать область литературоведения, которую можно условно назвать литературоведческой танатологией (танатологическим литературоведением).

Специфике литературной танатологии как объекта исследования будет посвящен отдельный параграф. Но прежде обратим внимание на становление литературоведческой танатологии, существующие работы в этой области, использованные в них методологические приемы.

Описание танатологических элементов можно обнаружить уже в «Поэтике» Аристотеля. Рассматривая фабульную структуру трагедии, он, вслед за «перипетией» и «узнаванием», ее третью часть обозначает как «страдание» («страсть») – «действие, причиняющее гибель или боль, как, например, всякого рода смерть на сцене, сильная боль, нанесение ран и тому подобное» [Аристотель 2007, «Поэтика»: 52 b9]. Он рекомендует поэтам изображать не отношения людей, безразличных друг к другу, а страдания «среди друзей, например, если брат убивает брата, или сын – отца, или мать – сына, или сын – мать, или же намеревается убить, или делает что-либо другое в этом роде…» [Тамже: 53 b19].

Безусловно, танатологические элементы у Аристотеля не становятся предметом специального анализа. То же самое можно сказать о различных последующих эстетических и критических парадигмах, которые проявляли интерес к мотиву смерти, давали рекомендации или оценку относительно создания танатологических сюжетных ситуаций: классицистической (относительно все той же трагедии), романтической (относительно смерти романтического героя и проникновения в потустороннюю действительность), реалистической (относительно социальной и психологической правды умирания) и др.

Однако, как писалось выше, спецификация танатологического научного знания в целом произошла лишь во второй половине XIX – первой половине XX вв. Первые танатологические исследования, соответствующие современным представлениям о научном литературоведении, по всей видимости, появляются также в данный период, точнее, в начале XX в.

В это время наблюдается выделение из литературной критики литературоведения с его стремлением к безоценочным, беспристрастным суждениям и применением специфического терминологического аппарата. На грани указанных двух смежных областей создаются эссе танатологического характера И. Анненского «Умирающий Тургенев» (1906) [Анненский 1979], Р. Иванова-Разумника «О смысле жизни. Ф. Сологуб, Л. Андреев, Л. Шестов» (1908) [Иванов-Разумник 1910], Д. Святополка-Мирского «Веяние смерти в предреволюционной литературе» (1927) [Святополк-Мирский 1997], Л. Шестова «На весах Иова» (1929, имеется в виду первая часть книги, посвященная «откровениям смерти» Ф. Достоевского и Л. Толстого) [Шестов 2001: 26–166] и пр. Важное место проблематика смерти занимает в критических очерках С. Андреевского [Андреевский 2005], К. Чуковского [Чуковский 1914], Ю. Айхенвальда [Айхенвальд 1994], в «Русской литературе XX века» под редакцией С. Венгерова [Русская литература XX века 2004] и др. С методологической точки зрения, в этих штудиях разрабатываются биографические и интуитивистские исследовательские приемы, в них много этических, философских, историософских размышлений, авторских отступлений от предмета изучения.

Новый виток в развитии литературоведения, как известно, был связан с открытиями русской формальной школы и дискуссиями вокруг этих открытий. Как раз в данный период появляется статья П. Бицилли «Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого» (1928), которую в полной степени можно назвать литературоведческой, историко-литературной и которая дала толчок к изучению произведений этого писателя в танатологическом ракурсе. Ученый считает доминантой мировоззрения Л. Толстого «мистику смерти» [Бицилли 2000: 475] и объясняет свое суждение, сравнивая его творчество с художественным миром Ф. Достоевского. В статье П. Бицилли мы встречаем привычные для современного литературоведа научные приемы (использование источников личного происхождения, сопоставление творческих систем, последовательность размышлений, результативные определения) и термины (образ, тема, мотив, доминанта и т. д.). Он не только рассматривает проблемы семантики, но и касается особенностей поэтики танатологических мотивов, например в произведениях Ф. Достоевского: «Он никогда не описывает умирания. Его герои умирают мгновенно: либо их убивают, либо они убивают самих себя» [Бицилли 2000: 476].

Зарубежные танатологические исследования первой половины XX в. тоже не столь многочисленны. В. Казак указывает в качестве одной из первых литературоведческих работ в данной области книгу В. Рема «Размышления о смерти в немецкой поэзии от средневековья до романтизма» (1928) [Kasack 2005: 287], представляющую собой масштабный историко-литературный труд, рассматривающий танатологические мотивы в ментальности и памятниках письменности древнегерманских племен, периода их христианизации, высокого и позднего Средневековья, XVI в., эпохи барокко, Просвещения, сентиментализма, «Бури и натиска», классицизма и романтизма [Rehm 1967][15]. Другие танатологические исследования этого времени посвящены мотиву «плясок смерти» (macabre, Todestanz) [Breede 1931; Kurtz 1934], писательским установкам по отношению к смерти, бессмертию, потустороннему миру [Koch 1932; Spencer 1936; Triller 1937] и т. д.

Необходимо также заметить, что в данный период танатологические мотивы в литературе активно изучаются психоаналитиками, зарубежными и российскими. В таких работах, как «Мотив выбора ларца» (1913) [Фрейд 20026], «Достоевский и отцеубийство» (1928) [Фрейд 2002а] З. Фрейда, «Достоевский» (1923) И. Нейфельда [Нейфельд 2002], «Очерки по анализу творчества Н. В. Гоголя» (1924) И. Ермакова [Ермаков 1999: 208–221], «Страшное у Гоголя и Достоевского» (1927) Н. Осипова [Осипов 2002], с помощью психоаналитической терминологии рассматриваются особенности изображения смерти в творчестве определенного круга писателей.

Во второй половине XX – начале XXI вв., во время трансформации танатологии в междисциплинарную науку и усиления в ней гуманитарного начала, танатологическая литературоведческая библиография значительно расширилась. За рубежом литературному опыту осмысления смерти посвящаются специальные хрестоматии [Der Tod in Dichtung 1978; Death in Literature 1980], сборники статей [Weiblichkeit und Tod 1987; Sex and Death 1990; Death and Representation 1993; Death in French Literature 1995; Birth and Death 2007; Ende, Grenze, Schluss 2008]. В свете данной проблематики исследуются историко-литературные эпохи, национальные школы, стили и жанры, а именно: древнегреческая поэзия [Vermeule 1979], английская литература Средневековья [Tristram 1976; Galler 2007], Возрождения [Andrews 1989; Engel 2002], викторианской эпохи [Wheeler 1990; Dever 1998], французская поэзия Средневековья и Ренессанса [Dubruck 1964], фантастический реализм XX в. [Carlsson 1978], американский роман [Fielder 1960] и т. д.; творчество отдельных писателей, как то: И. В. Еете [Dye 2004], Ж. Ерина [Cooke 1960], У. Джойса и С. Малларме [Carpenter 1988], Ч. Диккенса [Dever 1998], Ф. Достоевского [Накамура 1997], О. Мандельштама [Hansen-Löve 1993], В. Набокова [Allan 1994], М. Унамуно [Valdés 1964], Т. Фонтане [Faber-Castell 1983], У. Шекспира [Calderwood 1987] и др.